«Все против всех»

Глава 33

— То время тянется как резиновое, то несется вскачь, как скакун добрый. Не думал, что жители так всполошатся от моего появления, — Иван пребывал в некоторой растерянности, не ожидая, что Дмитров столь легко и быстро примет его как правителя. Зато теперь, глядя на находящийся в запустении город, переживающий нелегкие времена в своей истории, он стал понимать, в чем причина. Дмитров всегда был удельным городом, и до Владимира Андреевича принадлежал его родному дяде, князю Юрию Ивановичу, сыну государя Ивана III Васильевича. Именно на его правление пришелся рассвет города — построили величественный Успенский собор и великолепный Борисоглебский монастырь, появилось полдюжины новых торговых слобод. До Московского Кремля меньше семидесяти верст, по рекам Яхроме и Сестре путь на Волгу открыть, а с верховий Клязьмы можно на лодках довезти товары до Владимира. Ремесленные слободы и пристани обеспечили рассвет города, а горожане жили в достатке.

Но стоило попасть ему под власть опричнины и репрессии царя Ивана Грозного, которые начались после казни князя Владимира Андреевича Старицкого, как ситуация радикально поменялась, причем в худшую сторону. Править градом стали ищущие «кормления» царские воеводы и «приказные людишки», что не брали, а буквально вымогали взятки со всех — от купцов до бондарей. И начались такие бессовестные поборы, что процветающие раньше ремесленные слободы стали быстро хиреть, лодки и ладьи прекратили строить. Жители начали потихоньку разбегаться, дома пустели — а покупать их никто не хотел, как и селится в них. Глад и мор довершили черное дело, а смута испугала всех горожан до отчаяния.

— Боярин Никита за два дня расшевелил городок, — усмехнулся Иван, вспомнив, как их торжественно встретили у настежь открытых ворот празднично одетые священники, жители, стрельцы, сбежавшиеся с окрестных сел смерды. Вместе со всеми открыто проявляли восторг поместное дворянство — все прекрасно помнили, когда они потеряли свое положение, когда процветающий центр удельного княжества превратился в захолустный московский городок, ставший захудалым в одночасье.

Видя такую неприкрытую радость, Иван решил рискнуть. Громогласно поведал собравшимся людям об обидах, что чинили не только над жителями, но и над ним самим — все заплакали, услышав про убийство их удельного князя со всеми чадами и домочадцами, и о том как из пищалей расстреляли малых деток без всякой жалости. И о казнях лучших дмитровских бояр и дворян поведал — везде раздавались громкие голоса, многие потеряли близких в этих бессудных казнях. Видя такую реакцию, Князев возбудился, и перестал стесняться в словах, обрушив на умы массу информации о жестокостях покойного царя Иоанна, разорениях времен опричнины, воровстве и тяготах народных. И зерна легли в подготовленную почву, что дало тут же буйные всходы — сам не ожидал, что доведет народ до исступления…

— Окольничий Никита Дмитриевич, вот какое дело.

От такого обращения Вельяминов побагровел — столь быстрого продвижения он не ожидал, но пришлось его немного огорошить, сделав многозначительную паузу, и тут же полностью прояснив ситуацию.

— Я не царь, чтобы дать тебе этот чин, но как удельный князь Старицкий имею полное право дать его в своей Боярской Думе, в которой ты займешь достойное тебя почетное место. Но нам с тобой нужно многое сделать, чтобы зря времени не потерять, что будет гибельно.

— Да, государь, будет лучше, если мы поторопимся, — Вельяминов низко поклонился, демонстративно. Да и обращение было символичное — государем назвал, по сути «милостью божьей», выделив специально удельного князя, как самостоятельного правителя, полностью независимого от «боярского царя» Василия Шуйского. Многозначительное именование, отнюдь не оговорка случайная, а выверенное решение.

— Грамоты отправлены в мои города, что я беру над ними власть, согласно праву моего отца над ними⁈

— Да, государь — князь Юрий Катырев-Ростовский отправился с отрядом в Звенигород, Боровск и Верею. С ним сотня детей боярских и ратников, а вот власть самозванца там непрочна. В Старицу отправлен боярин Андрей Салтыков с грамотами, лишь Алексин далеко. А в Стародубе Ряполовском, что на Клязьме, хотя и отправил гонца, но власть будет непрочна. Там князь Дмитрий Михайлович Пожарский полк собирает, чтобы на Москву идти. Земля его родовая, родители схоронены. Ведь их земли, вашему родителю князю Владимиру Андреевичу токмо царем Иоанном переданы, в земщину, в обмен за Верею, что отошла в опричнину.

— То нюансы, грады сии забираю как возмещение обид многих. И на них грамоты есть, а так как опричнина отменена, то и родовые грады мои. А потому отпиши немедленно грамоту, что град Стародуб Ряполовский передаю в вотчину князю Пожарскому.

Иван сообразил о ком идет речь — одном из предводителей будущего «Второго ополчения», памятник которого установили на Красной площади. Такого человека следовало перетянуть на свою сторону любыми способами, и лучший из них, снова стать ему «природным» князем, а не «холопом государевым». Надо собирать людей — войско нужно большое, хорошо вооруженное и без всякого местничества в командовании. А Пожарский как нельзя лучше подходит, проверен историей.

— Вотчину свою вернет, токмо пусть вначале признает, меня как государя своего, удельного князя. И полк в Дмитров ведет, тут войска собирать будем, и самозванца отсюда гнать начнем…

Договорить не успел, как дверь открылась, и дежурный дворянин громко произнес, голос чуть дрожал:

— Государь, отряд в полтысячи конных, к граду приближается, в двадцати верстах уже!

Захотелось выругаться — время действительно не хватало. Дня бы через три можно его встретить, но не сейчас — под рукою полторы сотни поместной конницы и две сотни стрельцов. Стены Дмитрова бревенчатые, долго не выстоят. Придется в поле врага встречать, да ополчение созывать…