«Все против всех»

Глава 35

— Он не самозванец часом, как новый «Димитрий»?

Царь Василий Иванович с растерянной мольбой в глазах посмотрел на брата — князь Дмитрий отрицательно качнул головой ему в ответ, и охрипшим голосом произнес:

— Боюсь, что нет, брате, — они были наедине, потому условности не соблюдали. Царь, и без того небогатырских статей, словно меньше стал ростом, подслеповатые глаза повлажнели. Лицо, и без того измученное, посерело — новости были ужасающими. И голос осел, когда пожилой самодержец заговорил, уставившись взглядом на иконы:

— Хитер покойный Владимир Андреевич, потому поехал в Александровскую слободу, взяв младенца. Это старших сыновей знали в лицо, а кто грудного ребятенка признает, кроме мамки, что его кормит. Ох, хитер, недаром грозный Иоанн Васильевич так его опасался, что решил сразу всех Старицких, уничтожить, даже девок, кроме одной — той, что ливонскому королю была обещана. Оставил одного первенца Ваську от Нагой, да и того отравили вскорости. Но разве можно знать, что выродок Одоевской, корня Курбского, живой останется, да еще взрастет в лета взрослые. Обмишулился Иоанн Васильевич, кхе-кхе, надо было не из пищалей всех стрелять и яд пить заставлять, а вначале на дыбе князя допросить с пристрастием — а все ли привезенные детки его корня точно.

На губы царя набежала улыбка, кривая, больше похожая на оскал. Он был испуган известием, так же как и его брат. Это за отсутствием потомков Калиты, он мог стать царем, и то «выкрикнутым», а не «избранным», а вот с прямым потомком первого государя Иоанна Васильевича не ему тягаться. Даже Симеон Бекбулатович, татарского рода, и то больше прав на шапку Мономаха имел, так как мать его дочь Ивана Великого и Софьи Палеолог, племянницы последнего базилевса ромеев. И хорошо, что Мстиславский от поисков царского венца отказался, ибо в нем тоже по женской линии та же кровь течет. Просто хитер князь, знал, что не проживет долго, отведав кубок вина с «приправой» особенной, от которой три дня страдают, как от немощи, но все же умирают. «Царя Симеона» и травить нужды не было. Сыновья его давно померли, а потому старика можно в Соловецкий монастырь упрятать — там сам сгинет от холода и стужи, в каменной келье.

Он очистил себе дорогу к трону, устроив убийство первого «Димитрия Ивановича», с согласия Боярской Думы его выкрикнули царем, а он боярам «крестоцеловальную запись» сделал, что не будет лишать их живота и имущества по собственной воле, без согласия других бояр. Ведь все помнили об опричнине и ужасах казней царя Иоанна, которого за то даже нарекли «Грозным», и сразу потребовали гарантий, что подобного с ними не повторится. И Василий их дал, и крест целовал прилюдно, и грамоту подписал — куда ему было деваться, сообщники необходимы были, чтобы москвичей унять, если что не так пойдет. Но не знал тогда, что новый «Дмитрий Иванович» появится, а он так всем ненавистен станет, что к самозванцу перебегать начнут, внимания обращать не станут, что тот очевидный «подменыш».

Да и зачем, если «тушинский вор» их боярскими шапками жалует, и тех, кого в Боярскую Думу на порог никогда не пускали, у него в ней заседают. И патриарх у него свой появился — митрополит Филарет, в миру боярин Федор Никитич Романов, сам царского венца домогавшийся, но борьбу с Бориской Годуновым проигравший. Москва в блокаде, люди голодать начали, и во всем его, а не «вора» обвиняют. Города отказываются власть признавать, и уже начали на сторону самозванца переходить.

Непрочно царство стало, трон зашатался!

А тут новая напасть, гораздо серьезнее — наследник Старицких появился — «государем» себя объявил, пусть пока своего удела, что из царской вотчины отобрал. И тут это признавать надобно, и возвращать удел тому полностью — против грамот царских, законных самодержцев, что до тебя правили, не попрешь. Либо не признавать, объявить князя Ивана Владимировича самозванцем, предать анафеме, благо патриарх Гермоген от Шуйских зависит, и многим им обязан, и войско на Дмитров двинуть. Вот только нет полков под рукою надежных, от Лжедмитрия и так еле отбиваются. И князья с боярами побежали, только не в Тушино, а к Старицкому, на службу напрашиваться. Одно хорошо, что из Тушино тоже бегство пошло — самозванец даже заставы выставил, чтобы таких перебежчиков ловить…

— Что делать будем, брате?

— Полюбовно договориться с Иваном Владимировичем нужно, иначе без войска останемся — все дурному примеру князей Одоевских последуют — а они ему братья по матери, кровь родная. Их тоже удела Иоанн Васильевич лишил. Так что возвернуть все надо, и с добавкой изрядной…

— Да тут волостей не напасешься — Старицкому семь градов вместо четырех отдай, Одоевским их княжество!

— Отдай, брате, но те города, что власть самозванца признали, — улыбка Дмитрия стала гримасой, — и пусть они сцепятся меж собой. И в удел отдай все великое княжество Тверское, как царь Иоанн Симеону Бекбулатовичу в свое время пожаловал. Грамоту о том отпиши, с пожеланиями братскими, и о том, что хочешь обиды его загладить — возьмет из рук твоих княжество, власть твою этим полностью признает.

— А ежели не примет, он же все получить может?

— Патриарха направь с увещеванием, а я в его «поезд» своих людишек дам. Выпьет что-то на пиру, али где, и нечаянно помрет — и удивляться нечему, все люди смертные. А еще отпиши в грамотке, что тяготишься венцом царским, и пусть Земской Собор за вас двоих решает, кому царем на Руси быть. К тому времени мы возможность отыщем, а до того вдвоем самозванца живо прищучим. Но Москва за тобой, а Старицкий тут гостем будет, вот и поднесет ему кто кубок с «винишком».

Василий Иванович поежился, глядя на брата, и памятуя, что жена того, дочь самого Малюты Скуратова, а после убийства сестры совсем осатанела от злости и зависти…

Поместная конница была отличным феодальным войском времен объединения Руси, благо вооружение и выучка соответствовала противнику — татарам, ляхам, казакам. Тут были победы, случались и поражения. Но Смута показала, что европейские наемники с мушкетами и пушками, «крылатые гусары» на крупных конях, использующие таранный удар копьями, безжалостно бьют дворянское ополчение. Но осознание этого шло полвека, пока при втором Романове не прибегли к паллиативу…