«Все против всех»

Глава 37

Слитный громовой залп из сотни пищалей буквально оглушил, через двадцать секунд, стоило дыму расползтись, как строй в красных кафтанах выдал еще один устрашающий залп, а затем, через тот же промежуток и третий. Затем последовал и четвертый, столь же впечатляющий. Никогда еще прежде такого не бывало, не стреляли так стрельцы, но сейчас все учились, от командиров «приказов», полков иначе, что «головами» именовались, до самого нерадивого стрельца, которому места в шеренге не досталось.

— Неплохо, третье учение всего, а начали действовать слаженно, — одобрительно произнес Иван, и посмотрел на несущуюся в атаку поместную конницу — лошадей тоже приучали к выстрелам. Хотя это было очень трудно — кони пугливые животные, и поначалу даже сбрасывали всадников с седел, очумело удирая куда подальше от грохота и клубов порохового дыма — это ведь не из луков стрелять.

«Наставление по огненному бою» пришлось написать второпях, напрягая память и «соображалку». Пищали уступали длинноствольным иноземным мушкетам с ударными замками, где из кусочка пирита высекалась искра на пороховую полку, в дальности и точности стрельбы.

Двести шагов и четыре сотни — есть разница⁈

Одно благо — слишком мало таких вполне убийственных «стрелялок» у поляков и наемников, что служат в войске Лжедмитрия, еще меньше у царя Василия в «иноземных ротах», что при царе Борисе Годунове появились, как ему поведали, хотя он считал, что вроде раньше наем немецких ландскнехтов делали. А у него таких мушкетов оказалось всего два десятка, на один плутонг — половину от полусотни — куда собрали самым метких стрелков. Зато в ручных пищалях недостатка не испытывалось — их отковывали в любом городе, как на душу придется кузнецу — про единообразие и унификацию тут просто не слышали, как-то не озадачивались.

Пришлось вводить «государственный заказ» и отобрать подходящие стволы в качестве эталона, в шесть линий — полтора десятка миллиметров калибра. А в трех прибывших «приказах» провести хоть какую-то унификацию оружия, заново перераспределив пищали по сотням — порочную практику, при которой каждый стрелец отливает себе пули и картечь, необходимо было прекратить. При каждой сотне ввели должности для мастера и подмастерье, которые теперь занимались этим делом, а еще двух оружейных смотрителей, что изготавливали берестяные пеналы с одинаковой насыпкой пороха. Хоть залп теперь стал полновесным, с одинаковой дальностью стрельбы.

Иноземцы отражали атаку русской конницы длинными пиками, а мушкетеры огнем шеренгами, причем тут же отходили за пикинеров, если всадники оказывались близко. А атаковать «ежа» из стальных острий никто не рисковал — самим дороже, дураков среди поместных всадников не имелось. Вот с луков стреляли с расстояния, засыпая стрелами — вот только тут же выдвигались мушкетеры, и залпами оборачивали конницу вспять.

Стрельцы в «приказах» были поголовно вооружены пищалями — рассчитывали на мощный залп в упор пулями и картечью, который сразу делали две шеренги, а дальше пускали в ход бердыши. Топор, конечно, хороший, но им от панцирной конницы не отмашешься. Рассказывали Ивану воеводы, что «крылатые гусары» порой вырубали стрельцов сотнями, если наваливались на них целыми «хоругвями», или иначе ротами.

Вот тут он и призадумался — наладить производство дальнобойных мушкетов за короткий срок невозможно, как и замков к ним — тут производственную технологию долго отрабатывать нужно. Создать пикинеров из мужиков бесполезное занятие — ляхи сомнут и не заметят, их строю учить долго нужно, а наемники этим делом всю жизнь, пусть и короткую, занимаются. Вооружить половину стрельцов пиками можно, но тогда половину огневого залпа «приказ» лишится. И выход он нашел, «напрягли» ремесленников и кузнецов, а теперь предстояло проверить выдумку на деле.

— Копья ставь!

От длинного строя донеслись команды сотников, и три шеренги стрельцов закинули за спины тяжелые пищали, для которых изготовили погонные ремни. Хоть какая-то защита, если со спины мечом или саблей полоснут — ствол от клинка защитит, и голову с одной стороны прикроет. Все эти стрельцы взамен бердышей, что использовались в качестве упора для длинного ствола (стрелять с рук точно в цель было физически невозможно), имели как мушкетеры длинную сошку. Только необычайно толстую, из двух палок составленную. Вот это и было «ноу-хау» — составное почти трехметровое копье, с широким лезвием — рогатина не для медведя, для коня. Сам наконечник носился в ножнах на поясе, им можно как тесаком работать, вместо сабельки, что была раньше. А в случае нужды, для отражения атаки конницы насаживался на древко, как штыковая лопата на черенок. Само копьецо быстро составлялась из двух половинок, на одной специальное «гнездо» имелось, из медной трубки.

Новинка заинтересовала стрельцов, а когда ее проверили в деле, начался ажиотаж — заказами были загружены все мастерские и кузницы. И вот теперь наступило время проверки, на общих полковых учениях. И она прошла блестяще — всего за полминуты три шеренги ощетинились пиками, с острыми смертоубийственными жалами. А всадникам оставалась доскакать еще сотню шагов, а потому увидев «частокол» всадники принялись заворачивать коней. Вот тут и раздался слитный залп — «сюрприз».

Пикинеры опустились на одно колено, а четвертая шеренга жахнула поверх голов из пищалей — этим оставили бердыши, чтобы было чем резаться в случае прорыва. Будь бой, вражеские кавалеристы получили бы сноп картечи в упор, но и холостого залпа хватило — впечатлило всех воевод.

— Вот так, Дмитрий Михайлович, «приказы» стрелецкие учить и вооружать нужно, они основа нашего войска, им любого неприятеля держать, — Иван посмотрел на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, что напряженным взглядом взирал на стрельцов. А рядом стоял его полный тезка по имени и роду, только отец был Петр по прозвищу Щепа, а сын носил прозвание Лопата, по бороде роскошной. Да и не старый вовсе воевода, которому потомки памятник поставили — лет тридцати, взгляд живой, пытливый.

— Как дюжина таких «приказов» у нас под рукой встанет, ни ляхи, ни шведы страшны не будут. Лучше готовь людей, князь — ополчение тебе доверяю, с них стрельцов готовить спешно!

— Все сделаю, государь, — поклонился Пожарский в пояс, почтительно — никто Ивана князем уже не именовал, даже двоюродные братья, князья Одоевские, те так же кланялись…