«Все против всех»

Глава 6

— Прости, боярин, не со зла мы. Какие с нас тати, когда брюхо от голода подвело. Это все «приблудные», коих ты жизни лишил, окаянство удумали, а мы христарадничали, когда боярин наш Андрей, по роду Телятьевский, всех холопов на погибель из усадьбы выгнал, — старик хлюпнул носом и стал загибать заскорузлые пальцы, шевеля губами. Иван же усмехнулся, прекрасно понимая, что встретился с обычными доморощенными «гопниками» — причем неудачниками. Те, как по рылу получат, и в полицию попадут, сразу же скулить жалостливо начинают — не мы такие, жизнь такая, бес попутал, не хотели, втянули против воли, пожалейте. Доводов много найдут, чтобы оправдаться — века проходят, а люди не меняются.

— Не так давно, как ливни шли долго, на небе солнышка не было. Урожай на корню сгнил, голодовать многие стали. А следующим летом морозы ударили, реки замерзли — на санях по льду ездили — вот нас боярин и выгнал, вольную всем дал и отправил за ворота. Грамотка у меня осталась, я как в деревню вернулся, ее там и спрятал. А людишки все вымерли от глада — вот мы на Москву и подались, кусок хлебушка просить. Но мор случился страшный — на улицах покойники неприбранные лежали. В деревню вернулись — а там домишки пустые. Много народа померло, хуже, чем в Поруху было, при царе грозном Иоанне Васильевиче. Я тогда малой совсем был, когда война началась, потом усадьбу в опричнину отписали. Но царя помню, как он из Александровской слободы выезжал, с люди своими. Все в черном, как монахи, а у седел метлы с собачьими головами. Страх от них… и плохо жили. А вот при благоверном царе Федоре Иоанновиче хлебушко родился хорошо, никто не бедствовал так. Тогда конюхом у старого боярина был…

В школе Иван учился хорошо, историк, майор в отставке, приохотил к чтению книг. Много прочитал, особенно романы всякие, вот только не про Смуту, о чем сейчас сильно жалел. Он уже сообразил, что под Порухой тут понимали опричнину и долгую Ливонскую войну, все же роман «Князь Серебряный» попался в школьной библиотеке. И сейчас, сопоставляя даты, мысленно охнул — Иван Грозный умер в 1584 году, опричнина началась в 1565 году, старику тогда было лет десять, вряд ли больше. «Великий голод» случился в 1601 году, и шел три лета — народа вымерла масса, наступил малый ледниковый период, викинги в Гренландии вымерли, если интернету верить. И не выдержал, перебил:

— А царь сейчас кто на Москве?

— Так Василий, князь Шуйский, боярами выкрикнутый. А до него Димитрий Иоаннович, что в Угличе чудом спасся. Но теперь говорят, что он был расстрига беглый, а настоящий царевич зарезался. Оттого в Москве ляхов побили и его самого. Но выжил царь Димитрий, чудом спасся, говорят с войском на Москву идет. Спорит с царем Василием, кому на троне из них быть. А прошлым летом от него царевич Петр и воевода Исайка Болотников с войском сюда пошли из Северской землицы, как и прежде. Но победил их царь Василий, Тулу осадил, и весь град в воде утопил.

— А ты откуда знаешь?

— Так в Лавру люди разные приходят, слухом земля полнится. Я и в Москву ходил — царей там видел…

Князев напряг память — действительно, сейчас появился Лжедмитрий под вторым номером, ничуточку не похожий на первого, того самого, что Гришка Отрепьев, который год процарствовал, а в 1606 году был убит сразу после свадьбы с Мариной Мнишек. И царем стал Василий Шуйский — его Боярская Дума утвердила, не Земской Собор. Грубо говоря, на Красной площади имя выкрикнули подкупленные людишки, вот вам новый государь. А восстание Болотникова уже в седьмом году случилось, а потому сейчас на дворе стоит 1608 год. И старику не больше 53 лет, а то и «полтинника» нет — весь беззубый и немощный, времена такие, чему удивляться. Хотя, чего далеко ходить — ведь Раскольников в романе старуху, что ростовщичеством занималась, топором зарубил, а ей всего сорок два исполнилось — и это 19-й век, чего говорить о начале 17-го столетия.

— И Гришку Отрепьева тоже видел, его вся Москва знала — расстрига, пропойца. У царя Димитрия Иоанновича в свите видел — с внуками его зрел. Мы ведь калики перехожие, хожу ними и сынами по землице, рассказываем о том, что зрели, а Тимоха, сын молодший, челобитные пишет — он у пономаря учился — тем и пропитание имеем. Кто хлебушка даст, то рыбка перепадет, а порой и медок с мяском, и даже копеечки заплатят. Летом хорошо, в шалаше жить можно, верши на речке ставим — младший внучок их ловко плетет из прутьев ивовых. А как снег выпадет, то к Лавре идем, там монахам помогаем, тем в посаде и кормимся — голодно зимою, животы подводит. За зиму поизносились, завшивели, хотели на Москву идти, но голодно там, да и осада будет, раз царь Димитрий Иоаннович с войском большим идет.

Иван только головой покачал — информация была очень значимой, особенно про Отрепьева. Читал, что все не так просто в этом деле, а вот и на свидетеля напоролся, что вроде СМИ в этих местах. Послушать старика было интересно, знал много — сколько таких странников по Руси ходит, а тут целое семейство за малым в разбойники не подались. Да еще с ними двое здоровяков «приблудных» — темнит старче, видимо сам их на преступный промысел толкнул. Ведь забрать у другого человека его добро гораздо проще, чем выпрашивать подаяние. А потому был настороже, наблюдая за сыновьями и внуками старика, что с хрипами толкали мотоцикл через чащобу — до проселка оставалось немного.

— В усадьбу бы кто нас взял, мы бы потрудились честно. А то боярин наш ушел с холопями к царю Димитрию, а вековать тяжко стало, по чужим дворам скитаться. А ведь деревенька наша совсем рядом, жил бы в ней и помер — но в голод все вымерли, куда возвращаться. Поле не вспашешь, животины нет, жита и репы не посадишь…

— Далеко деревенька твоя? Колесницу мою туда довести можно?

Неожиданно в голову пришла мысль, что отсидеться где-то нужно, да и информацию собрать понемногу. Там и решать, что дальше делать. А семена пустяки — у него в коляске есть кое-что получше ржи и репы…