«Все против всех»

Глава 34

— Пушек почитай и нет, и те плохие — со стен палить из них готовы, в поле принести ощутимую пользу не смогут. Стрельцов самая малость — две сотни всего, пищали есть, а бердышей едва половина, с сошек стреляют, как мушкетеры иноземные. Поместная конница не организована толком — по отдельности всадники хороши, и с луков стреляют метко, и сотнями действовать могут, но вот полками вряд ли. Да и кони низкорослые, выносливые, но тела им не хватает, хотя есть и крупные статью лошадки. Пороха мало, как и свинца, денег в казне еще меньше. Так что войска как такового у меня нет, самозванец рать двинет, побьет нас, несомненно. Токмо такое случиться может, если мы будем мух ртом ловить и ничего не делать.

Усмехнувшись, Иван обвел взглядом князей и бояр, самых влиятельных в его наспех сколачиваемой армии — в светлице их до десятка собралось. И главными из них два брата Ивана, Большой и Меньшой. Князья Одоевские — первые перебежчики из Москвы в его лагерь, сложили присягу царю Василию Шуйскому. Это они привели полтысячи поместной конницы, все что под их командованием было, да несколько десятков дворян по дороге присоединилось со своими холопами. С ними были и сыновья, уже взрослые, бородатые — его племянники, как это ни странно, смотрели на него широко открытыми глазами не как на дядю, а на правителя. А еще на лавках сидели епископ и два архимандрита, слободские старосты и стрелецкий голова — не заседание одной токмо Боярской Думы, а в усеченном виде законодательное собрание «удела», говоря современным языком.

— Но что мною сказано, не означает, что худо все. Нет, не плохо, но в наших силах сделать гораздо лучше, чем есть. Со смутой в этом году заканчивать нужно — раздавить ее, чтобы впредь никому из самозванцев, не пришло в голову желания царским престолом овладеть помимо воли всей русской земли. А то, что выходит — самозванец представился сыном седьмой, незаконной жены царя Ивана Васильевича, и потребовал себе царского венца. Так что ему вот так просто водружать на голову шапку Мономаха⁈ А ведь получил ее, ибо многие бояре и князья о смуте думали, свалить царя Бориса Годунова жаждали! Но того хоть Земской Собор избрал, право у него такое есть! А царем Василия Шуйского крикуны на Красной площади, по велению Боярской Думы сотворили!

Все молчали, пока Иван произносил «вводную речь», расставив предварительно фигурки своих оппонентов, и показав эфемерность их прав на царский венец. Теперь можно было переходить к вопросу о своих правах, но не выпячивать их, а лишь обозначив.

— Если мы со Смутой этим летом не закончим, то она расползется по городам и весям. Самозванец шлет грамоты по всем градам земли нашей, а там люди, недовольные царем Василием, присягать будут Лжедмитрию, коего ляхи русским царем выдвинули. А оно православным надо — самозванца на престоле, с царицей Маринкой Мнишек, ревностной католичкой⁈ Так они всю страну спалят и разорят! И так холопы в соблазне великом пребывают, и грабят всех, не желая собственным трудом на хлеб зарабатывать! Гиль и смута великая в умах настала, и мы погибнем, если саблей и словом ее не остановим немедля — время терять нельзя!

По светлице прошелся гул, все дружно выразили свое неодобрение — еще бы, перспективы самые удручающие. Некоторые из собравшихся бояр и дворян уже лишились своих вотчин и поместий, у многих родственников до смерти побили. Видя поддержку, Иван усилил напор на умы:

— Царь Василий Иванович, не по праву московский престол заняв, поддержку земли русской утратил. И сейчас помощь у свеев ищет, обещает им за поддержку отдать вначале Корелу, а потом и до Новгорода с Псковом дойдет! Это что же такое — один с ляхами, другой со шведами — а наши ли они цари⁈ Да оба самозванцы, власти алчут! Гнать их взашей!

— Государь правду речет, — густым басом встрял Иван Большой. — Василий меня воеводой в Новгород решил отправить, вот грамотка его к митрополиту Илидору. Повелевает в тайный разговор вступить с наместником Выборга и со свяями урядиться. Видя такое, и узнав, что князь Старицкий решил русскую землю с народом защищать, мы с войском на помощь пришли. И другие вслед за нами сюда подойдут — порядок и тишину устраивать надо всей землей. Шли гонцов, государь, в города земли нашей — под хоругви собирать полки нужно, а изменников извести!

Грамотка пошла по рукам — царскую печать все узнали, и зароптали. И прочитал ее прибывший спешно из Троице-Сергиевской Лавры архимандрит Дионисий — всеобщий гул недовольства сотряс помещение. Иван осознал, что настал решающий момент, когда нужно обозначить право на власть, и подчинить своей воле всех собравшихся:

— Я государь удельных земель, дарованных еще Иоанном Васильевичем, мои прадедом. Под властью моей полной города Дмитров и Старица, Звенигород и Боровск, Верея и Стародуб Ряполовский, а также Алексин. А еще Одоев и Новосиль, и другие грады Одоевского княжества, что меня признали — вот их князья сидят. И никто не имеет права города и земли эти самые отобрать — ни умерший царь опричников, злыдней ненадобных, упырей кровожадных, ни «выборные» цари Борис и Василий, ни самозванцы Дмитрии, коих уже парочка при одной жене. Вот где прелюбодеи в браке церковном, басурманским образом живут, до чего докатились…

При последних словах прокатился злой хохот, все знали, что Маринка Мнишек признала «чудесно спасшегося» мужа, у которого совсем иная стать, голос и лицо. Иван же продолжил говорить:

— Ни разные «царевичи», что по земле русской шастают, тати мерзопакостные. А посему перед богом и людьми токмо я несу полную ответственность за православную державу нашу по роду своему, от Ивана Калиты. Надо поднимать всю Землю, сил моего удела недостаточно. Гонцов отправлять во все города, не мешкая! Что скажете бояре, как решите, думные чины⁈

Наступила тишина, все переглянулись, лица стали суровыми — решение было принято и тут же озвучено:

— Воля твоя, государь, созывай ополчение!