«Все против всех»

Глава 52

— Пся крев! Что происходит⁈

Гетман дал волю гневу, ведь действительно, было трудно объяснить то, что сейчас видели собственные глаза — непобедимые наемники, пикинеры и мушкетеры десятками погибали под убийственным огнем русских пушек, стрелявшими удивительно быстро, втрое, а то вчетверо от прежней медлительности. И непонятно чем они стреляли — было непохоже на привычный каменный дроб, нет — кондотьеры валились с ног целыми рядами в пятистах шагах от пищалей, если не дальше. А били из пушек с двух сторон, так что крайние терции были уже выкошены, и чтобы уцелеть, немчины сбивались в центре, толпа увеличивалась прямо на глазах, распухала.

Надо отдать должное ярости наемников, их воинской выучке. Выставив длинные пики, и давая залпы из мушкетов, ландскнехты упрямо продвигались вперед, но только уже медленно, пробиваясь через свинцовый град многих сотен стрелецких пищалей.

— Хотел бы я сам понять, что там творится⁈

Дернув плечом так, что звякнула кольчуга, пробормотал сквозь зубы князь Рубец Мосальский, прищуривая глаза. Благо от рождения имел хорошее зрение, разглядеть мог многое даже без подзорной трубки, которые были редки и стоили баснословные деньги, которые не каждый богатый князь или пан не выложит. Это же целую сотню наемников нанять можно, и выплатить им вперед годичное жалование.

— Что они возятся, и не идут вперед, псы⁈ Ведь один рывок и поднимут московитов на пики! Трусы!

Гетман Роман Ружинский не скрывал своего недовольства, как и все поляки, что стояли рядом с ним. Рубец Мосальский знал, что как только наемники воткнутся в московитов как раскаленный нож в кусок сала, то последует общая атака — и первыми в нее пойдут «крылатые гусары», которые сегодня набросили на себя знаменитые леопардовые шкуры, как знак высшей доблести. Вот только как шептали злые языки, что столько леопардов нигде не найти, давно их перебили в лесах, чуть ли еще не во времена легендарного князя Владимира Мономаха. А сейчас есть умелые жиды, что скроят и сошьют в Варшаве из овчины любую шкуру и черной краской нанесут на нее пятна. И сие походило на правду — среди двух тысяч «крылатых гусар», что собрались в войске самозванца, каждый пятый панцирник набрасывал на свои доспехи пятнистую шкуру, в которых шли только в бой. А вот в походе большинство гусар прятали их от дождя по торбам.

Видимо из опасения, что капли дождя начнут смывать черные пятна. И шкуры превратятся как у дивного африканского коня, именуемого зеброй — в черно-белую полоску. Однажды довелось слышать рассказ одного торговца, что плавал на корабле туда, где за связку дешевых стеклянных бус можно было купить десяток здоровых невольников с черной кожей, как уголь. Таких на Руси арапами именуют.

— Наконец-то пошли вперед, а я уже подумал, что побегут! Но московиты удивляют, особенно их пушкари!

От нахлынувших некстати воспоминаний, Василия Михайловича вывел громкий голос гетмана, немного торжествующий. И тут же снова ставший гневным, с несдерживаемой яростью:

— Земляные крепостицы нужно брать, и московитов пытать безжалостно — интересно, чем они по наемникам стреляют⁈

Никто не ожидал увидеть такого безжалостного избиения прославленных наемников — прежде как-то не приходилось подобное зреть, всегда совсем наоборот происходило. Василий Михайлович хорошо знал по собственному опыту, что остановить копейщиков, которых поддерживают огнем из своих мушкетов стрелки, совершенно невозможно. Но сейчас как раз это видел — по огромной толще русские били «огненным боем» чуть ли не со всех сторон, безжалостно истребляя иноземцев. И в груди колыхнулось нечто, похожее на гордость — и сожаление, что ошибся с выбором.

— Я сам поведу гусар в атаку, — донесся выкрик гетмана, и Василий Михайлович увидел, как пан Роман Ружинский садится в седло подведенного к нему вороного коня великолепных статей.

— Пан Александр — вы атакуйте справа со своими молодцами, а я ударю вкось, и зайдем «большому полку» московитов сзади!

— Все правильно, пан гетман, выручим немцев из западни. А там где ударим, у московитов пушек нет!

До Рубца Мосальского донесся уверенный голос полковника Лисовского, и тот тут же поскакал на правый фланг, где уже давно от нетерпения ерзали в седлах несколько тысяч верных ему «лисовчиков» и казаков.

— Пан Меховецкий, вы со шляхтичами и пахоликами нападете на их полк «правой руки», тот обычно сильнее, и там лучшие ратники. Потому вам дам северское ополчение — оно подкрепит. Если сомнем стрельцов совместным ударом, то опрокинем и поместную конницу — у «князя Старицкого» ее немного, и ущерб от нас уже приняла. Так что, панове, идем в битву! Езус и дева Мария даруют нам победу! И помните, что наш канцлер Ян Сапега обещал выплатить тысяча злотых тому, кто Ваньку «Старицкого», коего «государем» также именуют, к нему живым непременно доставит. И я сам к этой тысяче еще столько же добавлю — хочется с ним поговорить!

Услышав о каких огромных деньгах пошла речь, Василий Михайлович захотел вскочить в седло. Но какое-то необъяснимое чувство нахлынувшего страха заставило его отказаться от желания. А может и жаль, что остановило — поляки радостно закричали, увидев, что пикинеры наконец-то дорвались до куч бревен, которые прежде были стенками «гуляй-города».

И тут земля задрожала от одновременных ударов десятков тысяч конских копыт — будто в чудовищные барабаны забили…

Атака польских «крылатых гусар» — нужно было иметь невероятное мужество, чтобы без копий, с одними пищалями и бердышами. встать у них на пути…