Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

Гусев Николай Николаевич

В 1920-х годах начинается блестящая литературоведческая деятельность Сергея Николаевича. <…> Его работы написаны блестящим, образным языком, что так редко встречается в литературоведческих работах, пишущихся обычно раз установленным, шаблонным языком[455].

<…> Сергей Николаевич никогда не упускал в своих работах <…> нравственных элементов в миросозерцании писателя. <…> Великие родоначальники новейшей русской литературы: Пушкин, Лермонтов, Гоголь в то же время были лучшими учителями и воспитателями русского общества. Это именно потому, что нравственный элемент в их произведениях занимал видное место; наряду с художественными красотами, мы видим их возвышенное миросозерцание. Это по большей части ускользает от анализа литературоведов, и этому не придается большой важности. Но этого никогда не упускал Сергей Николаевич. И это значительно повышало ценность его работ в области литературоведения и способствовало их популярности.

Сергей Николаевич был не только крупный ученый, он был также и превосходным лектором, всегда выступавшим с большим успехом. Во время войны Сергей Николаевич выступал в лектории Московского Университета с лекцией об Островском. Хотя я сам в то время вел курс истории русской литературы ХIХ века в Педагогическом институте и хотя я знал, что лекция будет популярной, я пошел послушать Сергея Николаевича в уверенности, что услышу кое-что для себя новое и по содержанию, и по методу выступления об Островском. И действительно, я не ошибся. <…>

Мне пришлось в последние годы неоднократно читать вслух работы Сергея Николаевича о Толстом на научных заседаниях Толстовского музея. Сергей Николаевич часто прихварывал и не мог приехать в Москву и просил меня вместо него прочитывать его статьи. Читал я его статьи с истинным наслаждением. При чтении вслух чувствуется всякая фальшь, всякая неискренность сразу бросается в глаза, и тогда бываешь не в силах подобрать подходящую интонацию. Но, читая Сергея Николаевича, мне никогда не приходится этого испытывать. Наоборот, я сам вдохновлялся его метким художественным словом, его уменьем правильно оценить произведения Толстого как со стороны художественной формы, так и со стороны содержания.

В последние годы Сергей Николаевич часто прихварывал. Что хворь эта была серьезная — он сознавал. Помню, незадолго до его кончины мы говорили об одном общем знакомом, которого поразил инфаркт, и Сергей Николаевич очень просто и спокойно сказал: «Да и мы с тобой его не минуем». Но эти недомогания не прекращали его литературную и лекторскую работу. <…> К Сергею Николаевичу с полной справедливостью можно применить слова поэта:

Изнемогающий, больной,
Души ты не утратил силу,
И жизни мутною волной
Ты чистым унесен в могилу[456].

Секция литературы и искусства Дома ученых имеет особые причины скорбеть о кончине Сергея Николаевича. Кроме общего чувства скорби об этом превосходном человеке и превосходном знатоке истории русского театра и русского искусства вообще, Секция потеряла в нем своего друга. Не было случая, когда у нас проводились вечера, посвященные памяти того или другого артиста или драматического писателя, не было случая, чтобы Сергей Николаевич не участвовал в этом вечере и не оживлял бы его своим метким, из самой глубины души выходящим, словом.

Скорбит об утрате Сергея Николаевича также и Музей Льва Николаевича Толстого, который имел честь опубликовать на страницах своих изданий его превосходные работы.

[На панихиде по С. Н. Дурылину 17 декабря 1954 года в ВТО Николай Николаевич Гусев, друживший с Сергеем Николаевичем более 50 лет (с 1903 года), сказал: ] «Сергей Николаевич сумел прожить жизнь без единого нравственного пятна».