Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

Бояджиев Григорий Нерсесович

Бояджиев Григорий Нерсесович (1909–1974) — театровед, театральный критик и педагог; доктор искусствоведения, профессор. Печатался с 1929 года. Учился в Москве, в аспирантуре ГИТИСа, где потом преподавал, с 1945 года возглавил кафедру зарубежного театра. С 1946 года на протяжении многих лет был старшим научным сотрудником Сектора театра Института истории искусств. Основные работы посвящены истории западноевропейского (преимущественно французского) и советского театра. Соавтор (совместно с А. К. Дживелеговым) учебника «История западноевропейского театра от возникновения до 1789 года».

<…> Я сравнительно недавно знаю Сергея Николаевича. Я сидел на премьере МХАТа и смотрел «Три сестры». До этого я не знал Сергея Николаевича, но мы оказались рядом. Его реакция на спектакль меня поражала, эта реакция для человека уже в летах была очень бурной и очень страстной. <…> Он обратился ко мне с вопросом: нравится ли мне Вершинин — Болдуман? И когда я сказал ему, что нет <…> он обрадовался, что встретил во мне сочувствие. <…> Ему важно было <…> проверить свои впечатления и посмотреть, как люди нового поколения воспринимают увиденное. <…> Вторая встреча с Сергеем Николаевичем произошла у меня через короткий промежуток времени после этого нашего даже не знакомства, а соседства и поразила она меня вот чем: обсуждался спектакль не такой уж значительный — «Забавный случай» в постановке Завадского, и я был поражен тем юношеским восторгом, с которым говорил Сергей Николаевич. Он все это говорил не потому только, что это ему понравилось, а потому, что он воспринимал искусство вообще очень лично и радовался самым искренним образом тому, что произошло. <…> Всем известно прекрасное волнение Сергея Николаевича, известно также, как оно было для него опасно. Откуда шло это волнение? Не дай Бог подумать, что оно происходило из-за каких-либо личных столкновений. Этого вообще не было в характере Сергея Николаевича. Он никого сознательно не обижал, а было у него волнение от борьбы за истину. <…> Когда мы стали с ним работать в секторе [театра] <…> обнаружили [в нем] не только критикотерпимость, но поразительную заинтересованность в тех вариантах мыслей, которые ему самому в голову не приходили. <…> А сколько <…> случаев, когда Сергей Николаевич просто влюблялся в своих критиков, сколько благодарных слов было [им] отнесено в адрес его постоянных сотрудников и редакторов — Калашникова, Зографа, Ростоцкого. Это была подлинная дружба старого ученого с учеными среднего возраста, основанная на том, что именно здесь, в этом содружестве и рождается истина. <…> Наконец, последнее. Сергей Николаевич был замечательным товарищем, показывающим, как, собственно, нужно относиться в ученой среде друг к другу. <…>