Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах

* * *

14 декабря 1954 года[525]. В 4 часа утра. Заснул наш дорогой Сергей Николаевич вечным сном и не скажет теперь: «Ариша, чаю, чаю!» Кто бы ни пришел на звонок, любил угостить, всегда говорил: «За чаем легче говорить, да и пришедшему легче беседовать. — Это он всегда повторял мне, когда видел, что чаю совсем не время. — Аришенька, не сердись, угости нас чайком». <…> И последние часы его были не похожи на других. До самой последней минуты, даже секунды он владел собою. В предсмертные часы, минуты искал правды, спрашивал у доктора: «Скажите мне правду, это конец? Доктор, скажите, я смерти не боюсь, а хочу знать конец». Но и тут правды не сказали ему. Доктор надеялся на лучший исход, а я, я даже не знаю, что чувствовала, давала кислород, следила за пульсом и не уследила его, умер, попрощавшись со мной и с окружающим миром. Его последние слова: «Не плачь… Прощай!» И что-то хотел сказать и не мог. Крепко закрыл сам свои глазки, пальцы застыли перстом, сложены самим Сергеем Николаевичем. <…> Теперь притих его голосок, в его комнатке тихо и не слышу дыхания его, за которым я привыкла так следить, все стихло, кроватка пуста, книжечки лежат им положены, уж больше не шуршат от пальцев Сергея Николаевича. На столе стоит бюст, который был прислан Жорой Хусид из Киева на 2-й день его смерти. В посылке был прислан Сергею Николаевичу. Как звездочка, теплится лампадочка, одно мое утешение, что этот огонек не может не светить и погаснуть, он будет жить, он должен жить в его трудах и днях, и это мое одно неутешное горе облегчает, его неугасшая звездочка, которая по-прежнему будет светить и согревать всех тех, кто ищет утешения в искусстве, а искусство в книге прежде всего.