Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были

Музыкальные тусовки

Начиная с той осени и всю зиму 1985–1986 годов и весну 1986 года стали процветать квартирные сейшена известных музыкантов, в основном из Питера. Флэтов, принимавших их, было много, всех не упомнишь. И чем дольше живу, тем больше новых узнаю, которые были в те времена. Контркультура так и перла, но, наверное, сказывалось и то, что возникло много продюсеров этих музыкантов, которые, с одной стороны, становились лицами тем необходимыми и к ним приближенными, что уже было сверхпочетно, а с другой – начинающие дельцы немного зарабатывали на известных и малоизвестных именах, раскручивали их и получали массу знакомств, например среди красивых тусовых девочек, которых они могли сводить на такой подпольный, вернее частный, концерт.

Зародилось много отечественного, которое вдруг, и для меня тем более неожиданно, стало намного интереснее зарубежного. Я был только на нескольких таких сейшенах, на самом деле особо не интересуясь при этом всем спектром подобной музыки. Были культовые группы – «Аквариум», «Кино», «Зоопарк», отчасти «Алиса», а остальные можно было послушать, а можно было и не слушать.

Обычно звонила похожая на японку очень обидчивая герла, которая была в курсе всего, Ира Авария (живущая сейчас в Голландии). Помню ее еще с длинными чернейшими волосами, которые она быстро состригла, в алом платье, когда она и Макс Столповский случайно встретились у Сяся (Дормидонтова) дома под Таллином и долгое время были неразлучны. Была она то ли переводчицей, то ли гидом для туристов. И она даже живала у меня, так как была немосквичка и постоянно к кому-то вписывалась, уже тогда стриженная под ежа, в огромных очках, создававшая столько шума и телефонных звонков, сколько не производили все прочие останавливавшиеся у меня, вместе взятые. Она постоянно в кого-то влюблялась и, не будучи красавицей, просто обвивала своих избранников своим маленьким и гибким телом и заставляла себе какое-то время отвечать взаимностью. А потом изводила их скандалами и ревностью. Я наблюдал это со стороны и очень забавлялся. Но с Максом у них как-то устаканилось, видимо, сказалась одинаковость невротических и творческих натур. Она должна была бы стать какой-нибудь актрисой, или телеведущей, или крутой бизнесменшей типа Хакамады (они, кстати, очень с ней похожи), но в дальнейшем она быстро пропала. Макс потом жил с не менее взбалмошной, но совершенно гениальной джазовой и рок-певицей Олесей Троянской, которая под свою 12-струнную гитару могла петь сутки напролет постепенно хрипнувшим, но необыкновенно звучным голосом.

А вот у Столповского дома я впервые тогда услышал на сорокапяточке песни Алексея Хвостенко, Хвоста, который до эмиграции был большим другом отца Макса. Они с Хвостом были одними из первых творческих хиппи. Хвост так и говорил: «Мы – хиппи». Кстати, оказывается, на свадьбе у Столповского в 1989 году, которая продолжалась дня три-четыре, свидетелем с его стороны был другой выдающийся современник, Виктор Пелевин, с которым Макс потом по многу часов годами обсуждал всякие приколы и повороты сюжетов и, думаю, внес не менее половины шизы в произведения последнего…

Олеся Троянская с Максом Левиным

Так вот, флэтовники бывали, в частности, у прекрасного музыканта Саши на Воровского (теперь, как и до революции, Поварская), недалеко от Арбата, который и сам в своей большой квартире организовал замечательную группу «Деревянное колесо». Потом был концерт Константина Кинчева в небольшой квартире, где я сидел напротив него, а он буравил меня своими темными глазами. Перед концертом рок-музыканты обычно догонялись горячительными напитками, особенно удачно это получалось у Папы Леши. Его песня «Вперед, вперед, отважные полки, за Родину, за веру, за КПСС» очень всех веселила и давала понять, что протест против Афганистана звучит уже не только в наших тайком написанных в лифте лозунгах («Нет войне в Афганистане!») и в возмущении на «вражеских голосах», но и в веселом стебе антивоенной хипни. Результат такого несерьезного отношения также сыграл немалую роль, как и в случае с Леонидом Ильичом, над которым в конце его правления смеялись все, и это в немалой степени подорвало доверие к коммунистической доктрине и ее применению.

Цоя снимали на профессиональную камеру или даже две для фильма на квартире Гали Берн на Преображенке, но это было на полгода позже. Никогда потом этих кадров я нигде не встречал, и это очень странно, притом что Цой остается кумиром покруче Талькова, Круга, Юрия Шатунова и, смею предположить, даже «Битлов» для всех россиян по сей день.

Помню, что это было в самом начале лета, когда я с моей первой женой и Честновым собрались отъезжать на юг.

Кинчев с тусовкой. Внизу справа Серж Сидоров

Цой

Выступали на флэтах еще Шевчук, еще кто-то из свердловцев типа «Урфина Джюса» и питерский Фрэнк. Плата за вход определялась Кацманом в 1–3 рубля, но пропускались все, достаточно было выгрести все содержимое из карманов. Напитки приветствовались. «Крематорий» и «Коррозия металла» уже имели, кажется, свои площадки – какие-то дворцы культуры, где они базировались, – и квартирники вряд ли устраивали. А вот только появившийся Юра Наумов давал концерт именно у Саши на Воровского. Он был восходящей звездой, собирал позднее приличные залы, но потом уехал в Ленинград, а позднее в США. Но еще раз, году в 1988-м, когда Наумов давал концерт в ДК «Москворечье», уже в большом зале, я повел туда своего нового друга, австралийского атташе по культуре Джона Ричардсона, который от скуки хотел познакомиться поближе с неофициальными культурными процессами. Совершенно не помню, чтобы кто-то тогда ходил на «Бригаду С» Гарика Сукачева и были ли у него свои подобные выступления, но в дальнейшем некоторые хиппы с ним дружили и получали совместно морщины и хрипоту от огромного количества выпитого, как Вадим Сироп.

Олег Мочалов в Загорянке. 1985

Умка

А такие исполнители, как Олег Мочалов, Умка, Гриша Шлягер, Фрэнк и прочие, не пересилив своей хипповой общедоступности и противоестественности брать со своих деньги, так и не вышли на коммерческий уровень раскрученных певцов. Или поздно спохватились…

Папа Леша

Арыч

Гребенщиков, кажется, был более всех популярен, но на него я попал не на квартирнике, а на его первом выступлении на официальной сцене Москвы, в Московской рок-лаборатории, базировавшейся в доме культуры Курчатовского института, куда не продавались билеты, а распределялись спецпропуска среди самых доверенных и выслужившихся комсюков. То есть эти концерты, Лозы или Гребенщикова с Агузаровой, приравнивались к поднебесным благам, типа продовольственных «заказов» с икрой, венгерским сервелатом и советским шампанским… Напомню, что в конце совка в магазинах даже в Москве на витринах громоздились горками только консервные банки с морской капустой, а в непродовольственных пропали даже резиновые калоши для валенок…

Фрэнк

Саша Ипатий

Уже зимой, на день гибели Леннона, в морозы, Театр на Красной Пресне пригласил тусовку посмотреть отдельно от прочей публики спектакль по Сэлинджеру, который был тогда для нас чем-то типа Библии, основного писания, из которого постоянно цитировались фразы. До этого мы в числе прочей публики смотрели этот спектакль в зале многократно, а Поня даже закадрил актрису труппы Инну и впоследствии женился на ней. Но в этот раз, когда в назначенный час, около полудня, мы, человек 50–70, подтянулись к их зданию, которое располагалось во дворе напротив тогдашней фирмы «Мелодия», а сейчас опять католического костела, оказалось, что в театр не пускают ни нас, ни актеров. И запрет этот исходил откуда-то из райкома то ли комсомола, то ли партии, и спорить было бесполезно. Пришлось им играть на стуже во дворике перед театром, но от этого они играли просто остервенело и взахлеб, несмотря на то что по роли надо было обнажать надолго грудь (мужскую, к сожалению). Мы все оттоптались на снегу час или полтора спектакля, бешено аплодируя и даже свистя для поддержки актерам. Зрителям разносили горячий чай, а через колонки звучал голос Леннона и его песни. Но после «Над пропастью…» осталось ощущение, что мы заведены, и расходиться просто так в середине дня не хотелось.

Я предложил пойти в стоячую блинную на улице Герцена (ныне Большая Никитская), которая была рядом. Надо сказать, что подобными заведениями Москва тогда еще не заполнилась, они были крайне редки, поэтому и было очень трудно найти следующее место для тусовок. Частные кооперативные заведения начали открываться только года через два-три. Зашли туда, как цыгане, шумною толпой, проели и пропили (безалкогольно в основном) почти все деньги (обычно собираемые в большинстве с пионеров, так как их жизнь еще не износила и родители помогали вовсю), отогрелись и стали думать, что делать дальше. Надо идти. Куда идти, было не совсем ясно, но пошли. Упорно. Дошли бульварами до начала Нового Арбата (тогда Калининский проспект) и отходящей от него тогда улице революционера Воровского. Тут меня осенило, я вспомнил про большой и гостеприимный флэт Саши с его «Деревянным колесом». Мы направились туда. У Саши Тигра довольно часто проводились квартирные сейшена всяких музыкантов, и чаще всего его собственной группы неэлектрических народных инструментов, которая, однако, играла собственную, особую музыку. Преимуществом его квартиры являлось то, что она была в центре (а жило и тогда в центре уже крайне мало нашего народа), что он жил без родителей в трехкомнатной просторной квартире старой планировки и что у него, куда ни глянь, везде были расставлены и развешаны всякие инструменты для извлечения звуков.

Так вот, когда мы поднялись на его пятый этаж, дверь нам открыла молодая американка. Самого хозяина дома не было. Мы сделали вид, что нас тут давно ждали, и попросту ввалились внутрь всей толпой человек в тридцать-сорок. Мы и замерзли, и устали. Вольготно развалившись по всей квартире, стали попивать чаек, любезно предложенный воспитанной хозяйкой, а потом и бесцеремонно самостоятельно опустошать холодильник и прочие съестные припасы и осматривать и ощупывать все эти рожки, скрипки, гитары, колокольчики и гусли. Потом согревшиеся гости стали пробовать играть на этих инструментах, и мало-помалу получилась импровизированная группа, которая распевала хипповые и прочие приходящие на ум песни. «Наша крыша – небо голубое, наше счастье – жить такой судьбою…»[28] Это про наш-то климат… Скучавшая до нас в одиночестве подруга хозяина была в полном восторге. Я просидел там несколько часов и одним из первых поехал домой. А тусовка попросту зависла там дня на три, и когда я заехал на третий день, там оставалось еще с десяток человек, причем кто-то уже приударял за иностранкой. Не знаю, что сказал вернувшийся хозяин, но догадываюсь, что ничего доброго. Ту иностранку я потом встречал в компании кого-то из тогдашних зависальщиков.

Из моих записей того времени: «Из флэтовых сейшенов мне приходилось бывать на Юрии Наумове, Кинчеве, Цое, “Деревянном колесе”, Папе Леше, лидере “Крематория” Армене Григоряне (происходило у Майка Якутского на Кропоткинской, там же, где через несколько месяцев провалился концерт Гребенщикова, организованный Юрием Кацманом). Кацман потом, в 1989-м продавал билеты на какой-то концерт на Арбате и, увидев меня, пытавшегося там рисовать портреты, стал через мегафон создавать мне рекламу, которая не возымела действия.