Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934

Нельзя утверждать, что любовные увлечения дипломатов были шефу протокола в тягость, пожалуй, они даже забавляли его, но во многих случаях доставляли хлопоты. Приведем эпизод с участием итальянского военно-морского атташе Куджи. Он покровительствовал молодой художнице Нине Николаевне Подревской, для которой снял ателье в Пресненском районе. Художница была замужем, и муж, как водится, ничего не подозревал. Так сказать, не был поставлен в известность. Все шло хорошо, пока ателье не заинтересовался фининспектор, захотел узнать – почему Подревская не платит налогов? Ему объяснили – не платит, потому что не имеет патента. В Краснопресненском совете патент не стали выдавать, поскольку ателье не приносило дохода. Дальше самое интересное: «Предприимчивый фининспектор, однако, не успокоился и, дабы выяснить источники существования Подревской, решил объясниться с ее мужем». Куджа хотел избежать скандала и умолял Флоринского оказать ему «величайшую дружескую услугу» и отговорить фининспектора от проявления излишней любознательности. Флоринский пообещал встретиться со стражем финансовой дисциплины, однако каков был результат, мы не знаем, никаких записей о об этом шеф протокола не оставил[537].

Гораздо больше головной боли доставило ему происшествие с возлюбленной 1-го секретаря итальянского посольства Пьетро Кварони – Ларисой Николаевной Варен. Итальянец жил с ней полтора года, мечтал увезти с собой в Италию, а ее арестовали – ночью, как это было принято у чекистов. Кварони прибежал к Флоринскому в совершенном отчаянии и просил помочь – если не освободить, то хотя бы добиться права приносить передачи. Флоринский ничего твердо обещать не мог и отреагировал осторожно: «Я сдержанно ответил, что постараюсь в частном порядке обратить внимание кого следует на дело его невесты в целях скорейшего его продвижения и выяснения вопроса о “передачах”»[538].

Сдержанность Флоринского объяснялась тем, что ситуация оказалась весьма щекотливой и затейливой, и шеф протокола, по всей видимости, был посвящен во многие детали.

Он неплохо относился к итальянцу, хотя считал его человеком недалеким и однажды здорово разыграл. В шутку завел речь о возможности «конфликта между Тувой и Литвой, чьи интересы сталкиваются на любом пункте воды и суши». Кварони плохо представлял себе, что собой представляет Тува, где она находится, и чтобы поддержать разговор и не показать своей неосведомленности, попал пальцем в небо. Глубокомысленно изрек, «что во всяком случае обе эти республики борются за влияние на Советский Союз»[539].

В действительности Кварони был совсем неглуп, ну, подловил его Флоринский, с кем не бывает. Нельзя исключать и того, что 1-ый секретарь намеренно старался выглядеть человеком не слишком сведущим – эта манера характерна для многих сотрудников спецслужб, а Кварони имел прямое отношение к данной категории загранработников. Когда он вырос до посла и в этом качестве представлял Италию в Афганистане в первые годы Второй мировой войны, то заодно курировал всю итальянскую разведку в этой стране и в Британской Индии. А позже был послом в Москве (второе назначение в СССР), Париже, Бонне и Лондоне.

Лариса Варен также могла иметь отношение к разведывательной деятельности, по крайней мере, многое на это указывало. Начнем с того, что она родилась в семье царского генерала Чегодаева, то есть в «бывшей» России принадлежала к сливкам общества. Позже взяла фамилию второго мужа матери – Чагина, и уже после этого стала Варен, выйдя замуж за американского корреспондента. Однако брак оказался недолговечным – поскольку корреспондент благополучно вернулся в США, оставив супругу на ее исторической родине. Тем не менее, положение молодой дамы сложно было назвать плачевным. Она работала в американской организации помощи голодающим АРА[540], потом в «Лена Голдфилдз», в каком-то банке и была «широко принята» в дипкорпусе, ее приглашали на все приемы. Словом, за ней тянулся «хороший шлейф», и оснований для проявления к ней интереса со стороны ГПУ имелось предостаточно.

Российский исследователь Юрий Булатов, подробно изучивший деятельность четы Кварони на афганском отрезке их жизненного пути, намекает на то, что уже тогда, в начале 1920-х, Лариса могла быть связана с ОГПУ. Как иначе объяснить, что «дочь бывшего царского генерала – родовитая дворянка, то есть чуждый социально-классовый элемент для первого в мире рабоче-крестьянского государства, смогла получить престижную работу в структурах, связанных с международными организациями и повседневными контактами с иностранцами»?[541] С другой стороны, в пору расцвета НЭПа разные чудеса случались, или, допустим, чекисты, уже тогда успели ее завербовать или использовали втемную. Словом, могли быть варианты.

По всей видимости, Чегодаева-Чагина-Варен была хороша собой, умна, наверное, обладала и чисто женскими достоинствами. Пьетро Кварони влюбился в нее без памяти, и чекисты какое-то время внимательно наблюдали за влюбленной парой, не предпринимая решительных шагов. Задержали только когда Пьетро и Лариса отправились – ни много, ни мало – на территорию «химлагеря», то есть закрытого объекта, где хранилось или производилось химическое оружие, отрабатывались действия подразделений химзащиты. Их доставили «в Особый отдел» (судя по всему, в лагере – авт.), где Лариса выдавала себя за итальянку, жену Кварони (1-ый секретарь не возражал) и утверждала, что не говорит и не понимает по-русски. Тогда привели человека со знанием итальянского и французского, и тотчас стало понятно, что «итальянская супруга» итальянским не владеет, а по-французски изъясняется с грехом пополам.

Случайно ли итальянца с возлюбленной занесло в химлагерь, или Кварони выполнял разведзадание, а женщину взял для прикрытия, мы не знаем, зато знаем развязку сложившейся интриги.

Кварони отпустили, это понятно – у дипломата имелся правовой иммунитет. Но не объявили персоной нон-грата, не выслали из страны. Другая удивительная вещь, то что поначалу отпустили и Ларису. Лишь спустя несколько дней арестовали и отправили на Лубянку, где она провела около трех месяцев. Допустим, у охраны химлагеря (даже у Особого отдела) не было полномочий для ареста, они лишь передали информацию «куда надо». Если же допустить ее работу на ГПУ, то чекистам попросту пришлось посадить девушку, чтобы не выдавать своего агента, иначе сразу стало бы ясно, кто есть кто. Но, разумеется, был возможен и третий вариант – Лариса не была сексотом и пострадала вследствие сильного чувства, которое испытывала к итальянцу. В последнее верится с трудом…

Кварони клялся, что Лариса Николаевна ни в какой преступной деятельности не замешана: «Как джентльмен и секретарь посольства Кварони дает честное слово, что его невеста ни в чем не повинна перед Соввластью и что она никогда не занималась политикой»[542]. Возможно, заверения Кварони были приняты во внимание, но едва ли они могли сыграть решающую роль в освобождении Ларисы Варен. А ее-таки освободили, после трехмесячного заключения.

Допустим, Флоринский сжалился, «вошел в положение» и упросил «органы» освободить даму. Свою роль могло сыграть его знакомство с Артуром Артузовым[543], человеком в ГПУ влиятельным. И все же маловероятно, что чекисты выпустили свою жертву из чувства человеколюбия, нежелания осложнять отношения с итальянским посольством (никто бы там не стал копья ломать из-за любовной истории молодого дипломата) или ходатайства (гипотетического) Флоринского. Тут и недозволенная связь, и попытка проникнуть на секретный объект… За меньшее отправляли в лагеря или ставили к стенке.

Тем более, Варен не просто освободили, а еще разрешили уехать в Италию вместе с Кварони, и не только ей одной – матери и отчиму тоже разрешили. Случай, без преувеличения, исключительный и поразительный. Неудивительно, что поползли слухи о том, что дама работает на ГПУ. Ю. Булатов приводит убедительные доказательства в пользу того, что, например, в германском посольстве тогда в этом не сомневались[544].

Кварони увез невесту в Италию, и Флоринский время от времени интересовался ее судьбой. Последнее полученное им известие было о том, что Кварони еще не женился, «так как требуется специальное разрешение Муссолини, которое он надеется получить через несколько месяцев и что его невеста находится пока у его родителей»[545].

Чтобы «закольцевать» этот эпизод, отметим, что свадьба в результате состоялась и Лариса Кварони в роли жены итальянского дипломата не ограничивалась выполнением домашних и светских обязанностей. Исследование Ю. Булатова показывает, что в Афганистане она наряду с мужем активно занималась политической и разведывательной работой[546]. Только ли в интересах Италии – этот вопрос остается без ответа.

До самого своего отъезда Кварони досаждал Флоринскому еще с одной просьбой, также связанной с любвеобильностью итальянских дипломатов. На этот раз 1-ый секретарь хлопотал не за себя, а за военного атташе полковника Феррари. «Во время пребывания в Сибири (вероятно, в составе итальянской миссии или делегации, конкретными данными не располагаем – авт.) полковник жил с одной женщиной, которая, по словам Кварони, жила вообще со всеми офицерами. Теперь эта женщина не дает прохода Феррари. Бомбардирует его письмами, поджидает его у посольства и т. д. Возможен публичный скандал, от которого он просит оградить Феррари». Тут уж Флоринский явно рассердился – нельзя же заставлять его расхлебывать всю кашу, которую заваривали иностранцы из-за своей половой распущенности. Тем более, что формально он сотрудниками военных атташатов не занимался, их курировали наркомат обороны и Реввоенсовет. И осадил назойливого Кварони, а с ним и Феррари, готового сесть ему на шею: «Я ответил, что положительно не вижу, чем могу быть полезен; могу лишь рекомендовать Феррари кончить с этой дамой дело миром»[547].