Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий

МВТУ в период Великой Отечественной войны

22 июня в 12 часов дня в МВТУ — день открытых дверей. В зале северной части корпуса около 150 заинтересованных. Я исполняю обязанности директора, так как М.Т. Бруевича только что перевели на должность зам. председателя КВШ.

Николаев-беспартийный — так называют меня в районе. Впрочем, это не помешало мне быть руководителем партийно-технической конференции района в мае.

Дни становятся все более напряженными. Нас вызывают в Совмин. Землячка, зампред СНК, напоминает о большом значении практики студентов на оборонных заводах.

В 12 часов 20 минут слышу голос разговаривающего по телефону: «Да не может быть!» И через несколько десятков секунд — сообщение: «Германия объявила войну Советскому Союзу. Утром бомбили Киев, Ригу, Минск». Мрак опустился перед всеми. Какие «открытые двери»?!

Через несколько минут появились официальные сообщения и приказы. Приказы о затемнении, о мобилизации, о противопожарных мероприятиях, о бомбоубежищах, о медицинских службах, о дежурствах и т. д. А радио вещает одно за другим: «Италия объявила войну СССР, Финляндия объявила войну СССР, Румыния объявила войну СССР, Венгрия объявила войну СССР». Ну и букет!

Мама с А.Г Чернышевым вернулись из Жаворонков. Полурастерянность, полунакал.

Призыв добровольцев в армию, призыв к ополчению, записываются студенты, преподаватели (С.Ф. Шурлапов, С.В. Фролов), их много. Запись в ополчение, но никто не представляет себе функций ополченцев.

Заклейка окон полосками, бочки с песком. Я нахожусь в центре училищной жизни. В райкомах образованы чрезвычайные тройки. Они — хозяева положения.

Общее собрание. Приезжает первый секретарь райкома Котельников. «Как львы будете драться, молодежь!» В ответ громкое «Ура!» Наш девиз: «Бауманцы не будут последними». Запись в добровольцы становится еще более активной. Мастерские — в помощь фронту!

Один эпизод, характеризующий напряженность. Машинистка переписывала текст главы «Истории КПСС». Не разобралась в тексте и написала название параграфа «Реакция Сталина» вместо «Реакция Столыпина». Ошибка грубая, хотя в других смыслах такая фраза существовать в принципе могла, реакция против капитализма и т.д. В типографии МВТУ успели задержать размножение. Машинистка пишет заявление с просьбой направить ее на фронт, чтобы кровью искупить вину за невольную ошибку. Зав. кафедрой едва удержался на месте.

Произошло и второе тяжелое событие, также характеризующее напряжение. Преподавательница истории КПСС Хайт перепутала расписание и не явилась на упражнение. По закону того времени: «За пропуск — под суд». Осужденная исключалась из рядов КПСС и как исключенная подлежала увольнению. Наконец, был найден выход — не расписалась в получении расписания. Диспетчеру выговор, ей — выговор, но не за пропуск, а за невнимательное отношение к получению расписания. На этом инцидент был исчерпан.

Вести с фронта с каждым днем все тревожнее. Занятия идут на всех курсах, но мужчины первого и второго курсов призваны в армию, часть девушек ушла в ополчение, группы сильно поредели. Пятый курс отправлен на заводы. Выдали дипломы инженеров без защиты дипломных проектов. Это правильно!

Учебный план сокращен до 3,5 года. В мастерских изготавливают противотанковые ружья. Приезжает высшее начальство из Наркомата обороны. «Давайте больше противотанковых ружей!» Настроение падает. Неужели наша пигмейская мастерская нужна стране? По-видимому, в тот момент была нужна. Действительно мобилизация всех сил.

Наконец, радостное сообщение — Англия и США заодно с нами. Япония молчит. Ура!

Сотрудники кафедры обработки резанием и литейщики, в меньшей степени преподаватели других кафедр, устремились на Восток для рационализации технологических процессов на оборонных заводах в Перми, Ижевске, Свердловске, Юрге и многих других городах.

Действительно, названные кафедры провели на заводах огромную работу — внедрили рациональные формы режущих инструментов, резко повысив производительность, заменили для литья мин земельные формы на металлические, чем также подняли эффективность литья.

В начале июля пробная воздушная тревога. Завывает сирена. Никто не знает, что тревога носит учебный характер. Многие устремляются в подготовленные убежища — тир и помещение первого этажа со сводчатыми перекрытиями.

Наступает 22 июля. Снова завывание сирены, но эта тревога уже настоящая. Непрерывная пальба, прожекторами ловят вражеские самолеты.

В Москве кое-где начались пожары в результате обстрела зажигательными бомбами. В первый день обстрела все население Училища ринулось спасаться в убежища. Только дежурные остались на крышах. Но так было только в первый день. Очень скоро все почувствовали, что разрушения от бомбежек нечасты, вероятность попадания в МВТУ небольшая, тем более что бомбы главным образом летели на вокзалы, крупные заводы и центр города. Впрочем, в 3 часа утра 23 июля раздается телефонный звонок. Мама находилась в тот день в Машковом пер. (ул. Чаплыгина), д. 1а. Бомба была сброшена на д.З (соседний), латвийское постпредство. От дома остался кратер.

Нашей семье не повезло. Через 3 дня рядом с нашим домом на Малой Бронной разорвалась бомба, разрушила здание и засыпала наши комнаты осколками стекла. К счастью, мама переехала ко мне в комнату первого общежития, в которой я должен был жить по указанию райкома, и не пострадала.

С 22 июля бомбежки участились, повторялись почти каждый день и сократились лишь в конце октября, когда немецкая армия находилась около Москвы. Наши зенитчики отбивались хорошо. Значительных повреждений городу не допустили. Здания были камуфлированы, правила затемнения соблюдались строго. Пострадало здание ЦК КПСС, в небольшой степени — фронтон Большого театра. Разрушения имели место у вокзалов, в Замоскворечье, но в процентном отношении их было немного. Детишек уносили спать на станции метрополитена. Среди них бытовал ответ на вопрос: «Кого ты больше всего любишь?» — «Папу, маму и отбой». Взрослые к тревогам привыкли, в убежище ходили неохотно. У меня был пропуск на круглосуточное хождение по городу. Во время бомбежек привык ходить, невзирая на дождь осколков от наших снарядов. Привычка — вторая натура. Привык в юношестве носить холерных и сыпнотифозных, и привык ходить под дождем железок.

Главным врачом амбулатории МВТУ в тот период был Константин Васильевич Шумилкин — прекрасный человек и врач. С ним мы каждую ночь делали обходы чердаков, где дежурили на предмет тушения возможных возгораний. Чердаки назывались «тюрьмами». Потом заходили в бомбоубежища, их называли «богоугодными заведениями» (по Гоголю). «Богоугодные заведения» пустели от ночи к ночи, налетов перестали бояться, студентов в них уже не встретить. Несмотря на приближение фашистов к Москве, занятия идут по учебному плану. Преподавателей, ушедших из МВТУ на фронт и заводы, заменяют другие. Немцы все ближе подходят к Москве. Начинается эвакуация центральных учреждений, отдельных заводов.

Наконец правительство принимает решение об эвакуации НИИ, вузов, культурных учреждений. МВТУ должно переехать в Ижевск, где ему приготовлено здание Ижевского института, кажется, педагогического. Собирается необходимое учебное оборудование, библиотека, пособия, хозинвентарь, выезд первого эшелона намечается на 14 октября. Но на 2 дня происходит задержка и... 15 октября немцы устроили прорыв фронта и быстрым темпом подошли к Москве на расстояние 50-60 км. Эта полная неожиданность для всех. 16 октября утром вывешивается приказ, подписанный И.В. Сталиным: «Все рабочие и служащие увольняются в отпуск с выплатой месячного оклада». В отпуск? В то время как и воскресные дни были заполнены работой. Это означает — беги из Москвы. Паника среди трехмиллионного населения Москвы началась невообразимая. Уезжали на подножках вагонов, автомашинах, на лошадях, велосипедах, уходили пешком. Черная людская лента с рюкзаками и детишками на плечах тянулась по шоссе Энтузиастов. Бежали в Муром, Ковров, Горький и далее. Спекулянты грабили склады, магазины, нагружали легковые и грузовые машины и бежали без оглядки. Эвакуация в плановом порядке происходила и за 1-3 месяца до 16 октября. Увозили детские сады, семьи служащих, больницы, но все делалось планомерно. 16 октября — день разбушевавшейся человеческой стихии.

Вся документация была сожжена «Auto de fe», о чем впоследствии жалели, кроме государственной документации, которая была вывезена заблаговременно. Многие здания были заминированы, ждали только сигнала. Из числа бауманцев мало кто в этот день уехал, только те, кто бежал пешком. А нужно ли было бежать? Мы решили, что это бессмысленно. Москву сдать без боя не могут, разве только на условиях капитуляции. Но в это никто не верил. Итак, нужно подождать.

Действительно, более или менее плановая эвакуация возобновилась, в товарных вагонах с 18 октября уезжали главным образом студенты, преподавателей отправляли пассажирскими поездами, но не всех сразу. Мне предложили быть главэваком и обещали на крайний случай места в легковой машине. Должен подчеркнуть, что, к моему большому удовлетворению, в августе месяце директором был назначен наш парторг инженер Сергей Сергеевич Протасов, тот самый, который был до 1939 года замом по учебной работе. Передача функций главного управления от меня Протасову было снятием стокилограммового груза с плеч. Для того периода лучшего директора и подобрать было трудно. Хозяйственный, доброжелательный, спокойный, отлично знающий людей, нужды Училища.

Москва действительно была в исключительно тяжелом положении. Большинство железных дорог было отрезано. Функционировали только Горьковская, Ярославская и Муромская линии Казанской железной дороги. Необходимо было подвозить снаряжение воинским частям, продовольствие для армии и одновременно эвакуировать москвичей. Подобной героической работы железнодорожного транспорта история не знает. Пассажирской авиации практически не было, автотранспорт был весь мобилизован на фронт.

18 октября было оглашено постановление, подписанное председателем СНК Молотовым, о переводе Москвы на осадное положение со всеми вытекающими последствиями. Москва с 20-30 октября совершенно опустела. В домах с 30-40 квартирами нередко оставались занятыми лишь 2-3. Поезда метро — совершенно пустые. Можно было пройти по всей улице Баумана днем и встретить не более 3-5 человек. Москвичи роют окопы, ставят ерши [Так в документе]. Город готов к нападению врага. В первом общежитии занято не более 10 комнат. После 16 октября бомбежки несколько стихли, вероятно, немцы были заняты подтягиванием армии. В магазинах — горы коробок с крабами. В столовой начинают кормить индейкой, впрочем, через 10 дней ее заменила перловая каша.

Много лет спустя я оценил мудрость постановления ЦК. В самом деле, опасность для Москвы была серьезной, нужна армия, рабочие заводов. Прокормить 3 млн человек было невозможно. Что делать? Приказы об отъезде выполнялись плохо. Где будем жить? У нас в семье больные и т. д. Надо напугать, и напугали приближающейся опасностью плена. Москву очистили от лишнего населения, забывшего о болезнях. А с 18 октября заработали оставшиеся заводы, магазины, бытовые учреждения. Но такой пустоты в городе не было никогда. Мастерские МВТУ заработали, начали собираться преподаватели для организации вечерних учебных занятий. Паника в Москве исчезла. Кое-кто упорно боялся отъезда. Например, ко мне ежедневно приходил профессор А.Н. Ведерников с кафедры компрессоров. Про него говорили: «Один компрессор — один профессор». Он начинал речь словами: «Ведь во время месячного переезда условия будут ужасные, горячей пищи не будет, значит, гибель. А если оставаться и будет штурм города, то это тоже гибель. Значит, гибель при обоих вариантах». И заключал словами: «Это ужасно!» В Ижевск он не поехал, остался работать в Москве.