Перед изгнанием. 1887-1919

Несомненно, у «старца» была гипнотическая сила. Министр внутренних дел Столыпин, вступивший с ним в открытую борьбу, сам рассказывал, что, когда он вызвал Распутина, тот старался гипнотизировать его: «Он бегал по мне своими бесцветными глазами и произносил таинственные и бессвязные изречения из Библии, делая странные жесты рукой. И я почувствовал, как во мне растет побуждение, которому я не могу сопротивляться против этого канальи, сидящего напротив меня. Он стал производить на меня сильное моральное давление. Тем не менее, я владел собой и грубо прервал его, сказав, что он полностью в моей власти».

Столыпин, чудом спасшийся в 1906 году от первого покушения, был убит через несколько месяцев после этой беседы.

Скандальное поведение «старца», его таинственное влияние на решения верховной власти, непристойность его нравов все же, наконец, смутили наиболее здравомыслящие круги столицы. Даже пресса, бравируя перед цензурой, разоблачала низость «святого человека».

Распутин счел благоразумным скрыться, по крайней мере на время. В марте 1911 года он взял свой посох пилигрима и отправился в Иерусалим, а потом в Царицын, где провел лето у одного из своих пособников, монаха Илиодора[143]. По возвращении, в начале зимы оргии возобновились с новой силой.

Претензии «старца» на святость могли внушать почтение лишь тем, кто видел его издали. Кучера, возившие его в баню с женщинами, официанты, прислуживавшие ему во время ночных оргий, тайные осведомители, наблюдавшие за ним, хорошо знали, что к чему. Легко себе представить, как это все могло быть использовано революционной партией.

Среди тех, кто способствовал его восхождению, у многих, наконец, открылись глаза. Архимандрит Феофан, проклиная свое заблуждение и упрекая себя, что он привел Распутина ко двору‚ смело поднял голос против него… и достиг лишь того, что был сослан в Тавриду[144]. Одновременно место епископа в Тобольске было отдано невежественному и продажному крестьянину, другу детства Распутина[145], чтобы позволить прокурору Святейшего Синода[146] предложить Распутину сан священника. Православная церковь заволновалась. Саратовский епископ Гермоген[147] был особенно неистов. Окруженный несколькими священниками, среди которых был монах Илиодор, старый товарищ «старца», он имел с последним самые бурные столкновения. «Проклятый!.. Святотатец!.. Развратник!.. Вонючая скотина!.. Дьявольская гадюка!..» Наконец, он плюнул Распутину в лицо. «Старец» поспешил дать отпор, изрыгая грубейшую брань. Огромный и сильный Гермоген, бил его по голове своим наперстным крестом: «На колени, презренный!. На колени перед святыми иконами… Проси прощения у Господа за твою гнусную грязь. Клянись, что больше не осквернишь своим присутствием дворец нашего любимого государя!..»

Распутин, потея от страха, размазывая по лицу кровь, идущую из носа, бил себя в грудь, бормотал молитвы и клялся в чем угодно. Но как только он спасся оттуда, то первым делом бросился жаловаться в Царское Село. И месть не замедлила: несколько дней спустя Гермоген лишился епископства, а монах Илиодор был арестован и заключен в одну из монастырских тюрем[148]. Тем не менее, Распутин так и не получил сана священника.

После церкви возмутилась Дума. Депутат Пуришкевич писал: «Я хочу пожертвовать собой и убить эту каналью!» Владимир Николаевич Коковцов, председатель Совета, был принят государем и умолял его сослать Распутина в Сибирь[149]. В тот же день Распутин позвал к телефону близкого друга Коковцова: «Твой дружок председатель хотел напугать папу. Он ему наговорил про меня все, что мог дурного. Но это бесполезно. Папа и мама меня любят. Ты можешь об этом позвонить от моего имени Владимиру Николаевичу». Коковцов был освобожден от своих обязанностей в 1914 году под давлением Распутина и его клики.

Государь тем не менее понимал, что нужно делать уступки общественному мнению. На этот раз он устоял против просьб императрицы, и Распутин был сослан в свою сибирскую деревню.

В течение двух лет «старец» лишь ненадолго появлялся в Петербурге, но тем не менее с ним продолжали советоваться и слушаться его. Перед отъездом он объявил: «Я знаю, что меня подстерегают злые люди. Не слушайте их! Если вы останетесь без меня, вы потеряете сына и корону в течение полугода».

Друг «старца» имел в руках письмо Папюса императрице, написанное в конце 1915 года и кончавшееся так: «С точки зрения каббалистики Распутин есть сосуд, похожий на ящик Пандоры, заключающий все пороки, все грехи, всю грязь русского народа. Если этот сосуд разбить, его ужасное содержание прольется на Россию»[150].

Осенью 1912 года, во время пребывания царской семьи в Спале, в Польше, случайность, совершенно пустяковая, вызвала у цесаревича ужасный приступ гемофилии, угрожавший его жизни. В церкви в Спале священники служили день и ночь, в Москве служили перед чудотворной иконой Иверской Божьей Матери; в Петербурге народ непрерывно ходил с иконами перед Успенским собором. Распутин, бывший в курсе событий, телеграфировал императрице: «Бог видит твои слезы и слышит твои молитвы. Не скорби более. Твой сын будет жить». На следующий день температура спала, через два дня ребенок был вне опасности, и несчастная царица укрепилась в своем заблуждении.

В 1914 году Распутина ранила ножом одна крестьянка, рана на много недель поставила его жизнь под угрозу. Вопреки всем ожиданиям он оправился от страшной раны и в сентябре его увидели в Петербурге. Сначала казалось, что его держат немного поодаль. Императрица была занята своим госпиталем, его открытием, санитарным поездом. Окружавшие ее говорили, что у нее никогда прежде не было такого доброго выражения лица. Распутин больше не появлялся во дворце без предварительного звонка: новость, всеми замеченная и многих обрадовавшая. Но вокруг него была целая клика влиятельных лиц, связывавших его удачу со своей, и он вскоре стал могущественнее, чем когда-либо.

В июле 1915 года новый генерал-прокурор Святейшего Синода[151] представил императору, что не сможет исполнять свои обязанности, если Распутин будет продолжать управлять церковными чинами. Он получил от государя приказ удалить «старца», но месяц спустя все возвратилось к прежнему состоянию[152].