Самозванка. Кромешник

Глава 2. Тварь Равнсварт

С чародеем, напоминавшим призрака замковых катакомб куда больше реальных умертвий, Упырь расстался на одной из стен. И, в надежде освежиться, прогулялся вдоль по боевому ходу. Разглядывал из-за массивных зубцов окрестности: казарменный двор с прилегающими территориями, галереями, мощенными фигурной, пёстрой черепицей, приземистыми хозяйственными постройками и деревянными сооружениями неопределённого назначения. Ожидаемого успокоения зрелище не принесло.

Забрались сюда подданные по старой памяти, а не из необходимой предусмотрительности.

Живописный до колик, студёный северный рассвет к прогулкам не располагал, стражников, лихоманку над пряслами карауливших, разогнал по башенным укрытиям, а работящую дворню вынудил к чрезмерной расторопности. Даже в выстывших за ночь коридорах лишь духи неприкаянные шарахались.

Тегейриан, по обыкновению, язвил и насмешничал, чем старательно, но малопродуктивно изображал бодрое самочувствие. Фладэрик быстро манёвр раскусил и безапелляционно прогнал неудавшегося лицедея обратно «к ретортам». А теперь, всё больше мрачнея, дивился внезапному затишью, охватившему замок: ни собак, ни птиц, ни лошадей, ни дворни… Казалось, даже крысы в подвалах затаились.

Разговор оставил двоякое впечатление, зато потеснил из памяти образы минувшей ночи, исподволь, погань такая, выворачивавшиеся лукавыми посулами.

Несравненная повелительница Каменной Розы, дивноокая Айрин, не только спектакли толково разыгрывала и птице-ящеров кормила. Адалин отдал должное коварному таланту и постарался из головы воспоминания побыстрее выкинуть. Облокотился о вылизанную беспощадными горными ветрами, отполированную до блеска кладку бруствера и долго смотрел на лиловые в хрустально-звонком рассветном серебре сосны, что вальяжно скрипели за акведуком, на алую стремнину Олвадарани, так напоминавшую след от сабли, на далёкие башни, отсюда смахивавшие на изящную бутафорию, резные фигурки для детских забав.

Милэдон, Стимбор, Латарэт, Корсвиц, Дормэрсет, Амитгард, Стрэлэнд, Гвердэн, Таридон, Валдэн, Орэндайль, Кердзэн.

Что останется от богатых, укреплённых доменов? Что осталось от Гвердэн, лежавшего в тридцати верстах к северо-западу? Белокаменный кружевной остов, брошенная обомшелая голубятня, зачарованная руина из страшной сказки, поросшая терновником и плющом. Что осталось от замка Кердзэнов? Обгорелый костяк. Прóклятая пустошь, обходимая даже ветрами. И сколько таких ещё? Мрачных проплешин, гниющих язв. Долина Олвадарани безнадёжно больна. И хворь эта пострашнее любых восточных напастей.

Упырь скрипнул клыками. Ясные, прозрачно-синие, цвета аквамарина и ляпис-лазури, небеса будто издевались. Рассветные перламутры уступали более насыщенным, хоть и приглушённым в здешних краях, оттенкам погожего дня. Такими темпами, к Остре-Заре71 совсем развиднеется, а может, и потеплеет. Чего в кветень72 тут отродясь не бывало.

— Хоть изредка даже тебе не помешало бы спать.

Фладэрик крепко призадумался и, к собственной досаде, с опозданием приметил одинокого гостя, предусмотрительно закутанного в корзень73. Только когда оный тактично покашлял и сакраментальное наблюдение под боком озвучил. Несмотря на явно неуставной час, выглядел Эзрель строго. Даже респектабельно, во многом благодаря роскошной меховой опушке из чернобурки.

При известном прозвище Советника выбор показался Адалину забавным. Упырь даже посмаковал идейку ободрать соплеменника на воротник. Некоторые кафтанами из человечьей кожи не брезгуют, дурно выделанными скальпами обвешиваются, зубами и иными мелкими, легко отделимыми подробностями вражеской, а то и дружеской анатомии не пренебрегают. Остроумный, практичный подход. И декор занимательный, и перекус какой-никакой. Упырь подивился придури усталого рассудка, потёр переносицу и бредни отогнал.

Лишь затем Адалин в меру почтительно поклонился:

— Мессир Гуинхаррэн. Полагаю, это справедливо для нас обоих.

— Воистину, — Корсак туже запахнулся в корзень. — Перейдём к делу. А то, знаешь, красотами здешними по нынешней поре не шибко сподручно любоваться: того и гляди застудишься, кашлять начнешь…

Фладэрик на Советника глянул чуть пристальнее и невольно фыркнул.

— Блодвэна за мной послал?

— Какое там, — отмахнулся Гуинхаррэн. — Себе дороже. Уж больно ты ловок. Случайно я твоего дружка углядел. Приметный он. К тому же, Шуйца при Стяге.

В такие случайности прелагатай не верил, но покладисто изобразил малахольную наивность и покивал. Эзра, ёжась, вновь подтянул богатый корзень.

— Волей-неволей за такими приглядываешь, — добавил он негромко.

Выходит, Блодвэна приставили к Эльзанту.

Адалин молча устремил взгляд над сизыми сосновыми шапками и островерхими макушками ёлок за Эреттурн, навстречу медленно восходившему в палевой дымке солнцу. Советник привычно щурил продолговатые, хитрые глаза и тоже наблюдал.

— Зачем ты… прикрываешь меня, Эзрель?

Обыкновенно не слишком ласковый, низкий и хриплый, что звук смалывавших зерно жерновов, голос прелагатая сделался особенно угрюм. И вызывал теперь ассоциации с разбуженными медведями. Гуинхаррэн усмехнулся без тени веселья на лисьей физиономии.

— Я всё объяснил. Ты талантлив и полезен долине.

— Чушь. А впрочем, ляд с тобой, — Упырь обернулся. — На тебя донесли. Канцлер уже отписался Её Величеству. Жди нарочных.

В лице Советник не переменился. Разве характерный прищур стал жёстче.

— Надеюсь, у тебя высокий болевой порог, — заметил Адалин.

— Весьма любезно с твоей стороны, благодарю, — не дрогнув, галантно поклонился Эзрель. — Предупреждение запоздало. О слухах мне доносили давно. Полагаю, место моё долго пустовать не будет?

— Понятия не имею, — чуть не брезгливо дёрнул плечами старший Адалин. — Я собираюсь… покинуть Олвадарани.

— Ничего не знаю и знать не хочу, — откликнулся Эзрель с занятной поспешностью. И ухмыльнулся, покивав. — Да, мой болевой порог много уступает твоему. Спыток могу и не выдержать.

— На то они и спытки. — Фладэрик вернулся к рассеянному любованию пейзажем, уже наливавшимся дневными соками.

В казарме прогремела первая побудка.

На хозяйственном дворе откликнулась изобильная замковая живность, засновала поднятая с могильников Голоземья обслуживавшая её сдыхоть. Ясновельможная братия мало интересовалась жизнью слуг. Хозяйственная возня их не занимала. Как, впрочем, и многое другое.

Адалин напряжённо потёр зажившую, наконец, бровь и сосредоточенно пересчитал мглисто-бурые ёлки.

— Что, даже не спросишь про мой план? — насмешливо уточнил Корсак.

Упырь с непроницаемым видом покосился на рыже-бусого Советника и пожал плечами.

— Полагаю, он существует.

Эзра, всё так же иронично щурясь, с вивисекторским любопытством пялился в ответ.

— А мессир Советник достаточно проницателен, дабы сохранить его при себе, — заключил Адалин и растянул губы в холодной улыбке, мало напоминавшей любезную.

Неизвестно чем позабавленный Гуинхаррэн живо покивал:

— О, да, мессир Советник достаточно проницателен. И заметь, он даже не просит подробностей.

Фладэрик поморщился, изобразил досадливое непонимание, которого Эзра, видимо, ожидал. Корсак тряхнул пепельно-рыжей шевелюрой. Узкие, тёмные щели глаз не смеялись.

— Донос. Ты, я полагаю, прочёл его, пока обследовал покои Её Величества.

Упырь легко поклонился, отчего въедливая ухмылочка командира сделалась ещё ехидней. Лицо источало скабрезность, будто свежие соты — мёд.

— Как тебе это удаётся? — вопросил Эзра почти с восхищением.

— Она довольно легкомысленна в некотором отношении.

Ветер рассеянно чесал хвойные шапки могучего королевского бора, ёлки дремотно раскачивались под пальцами-сквозняками, шуршали скрипучими стволами пушистые сосны. Над чащей, блеща конопатой черепицей, едва различимые зыбкими лучинами-росчерками, высверкивали кровли башен, шпили и флюгера.

Эзрэль расхохотался.

Упырь едва поборол желание смазать соплеменнику по физиономии и удивлённо обернулся. Но хитро блещущие зенки Советника смотрели с неподдельным восхищением. Гуинхаррэн, слегка откачнувшись, демонстративно разглядывал прелагатая и мину корчил красноречивую. Фладэрик высокомерно вздёрнул подбородок.

— О, нет-нет! — бравурно воздел ладони Советник. — Не надо испепелять меня взглядом. Я совсем не это имел в виду.

Язвительное покаяние насквозь проросло издёвкой. Но Упыря отчего-то проворно охладило. Адалин лишь скривил губы и машинально положил ладонь на пояс, запоздало констатировав отсутствие сабли. Эзра характерный жест приметил и фыркнул.

— Воистину, доблестный муж, краса и гордость. Вопрос только, чего, — интонация неуловимо переменилась.

Советник запрокинул голову, любуясь кружившими в поднебесье созданиями. Возможно, отпущенными на охоту обитателями птичника. Или исчадиями чародейского зверинца. Что, само собой, не сулило добра легкомысленным и легковооруженным зевакам.

— Я говорил не про кабинет, Адалин, — пояснил почти с тоской подданный. — Даже не про высочайшее внимание и милости. Страсть Её Величества, которую ты так ловко подогреваешь, объяснима. — Фладэрик скрипнул клыками, но предпочёл не прерывать. А Эзрэль, прозрачными облаками налюбовавшись, взглянул на прелагатая крайне серьёзно. С настораживающей искренностью, обыкновенно чуждой его сухощавому лицу. — Меня завораживает другое. Ты — старший сын Тайдэрика, по праву рождения наследник Адалина. Благородный. Достойного рода и блестящего воспитания, гвардеец Стяга, Высший. Не отпрыск каких-то местечковых хозяйчиков, запаршивевших ленников или обнищавших динстманнов. Не какой-нибудь Блодвэн, Гартэм, Тэрглофф, даже Гуинхаррэн… — Корсак невесело осклабился. — Как ты стал этим?

— «Ублюдской тварью» Её Величества? — Упырь оскалился, подставил сведённые судорогой скулы пропахшему металлом и сырым гранитом сквозняку. Снизу, со двора, тянуло подвальной сыростью, скисавшим вином, прелым сеном и навозом, но ветер нёс с гор иные ароматы. — Так на твоих глазах всё было.

— И то верно, — кивнул Советник. — Только это лишь первая часть моего вопроса. Речь о другом. Как ты сумел… пересилить клятву? Обет гоминиума — не просто блажь, игрушка впавших в маразм Магистров, — рассуждая, Эзрэль всё качал головой и устало разглядывал плиты могучей кладки, зубцы и скосы бойниц. Как будто избегал смотреть на мрачно сощурившегося соплеменника. Адалин тоже вернулся к натурным наблюдениям. — Эту клятву нельзя нарушить, во всяком случае, без последствий. Что бы там ни пел Тэрглофф в своих наветах. Никто, даже твои юношеские дружки-заговорщики, не смогли перешагнуть через неё. Именно так разоблачили «кружок Кердзэна».

Адалин незаметно перевёл дыхание. Эзрель неспроста помянул кружок.

Обет гоминиума, нерушимая клятва верности, что колдовским клеймом ложилась на присягнувших и защищала Чёрный Трон. Присягали так или иначе все. И недовольные потом проворно попадались. Но вечные подозрения канцлера Двора, пытки и поиски злоумышленников не давали Упырю покоя. По всему выходило, венценосной есть, чего опасаться, вопреки молве.