Самозванка. Кромешник

Глава 9. Страсти лесные и придворные

К утру на ясене сделалось совсем неуютно из-за поднявшегося ветра и инея, а ещё из-за волков, судя по одухотворенному вою, обсадивших дерево тесным кружком, точно мухи забытый на столе ковш с медовухой.

Мирко, подобрав ободранные ноги, изо всех сил прижимался к заиндевевшему стволу, отчаянно вгрызаясь в кусок размоченной слюной коры. Молодые побеги, слегка побитые морозом, мальчик сжевал еще накануне, едва вскарабкавшись к примеченному в сгущавшихся сумерках дуплу. Кроме заполошных белок, оказавших неудачливому расхитителю отчаянный отпор, поживиться тут было нечем. Изловить же хвостатых трещоток измученный беглец не сумел. Зато, колючки из замызганных портков выдирая да вой характерный заслышав, чуть не кувыркнулся с облюбованной ветки, запоздало сообразив, чем опасны лесные тропы.

Выбравшись из сырых, богатых мошкой и гнусом болотин, оголодавший мальчонка уже хлюпал простуженным носом и нарочно свернул к деревьям, надеясь раздобыть хоть что-то, кроме полусгнившей травы, на вкус ещё менее съедобной, чем с виду.

Прутик, зашибленный при падении, продержался недолго. Почти не блеял и не брыкался, а от мутной воды его пронесло.

Мирко знал, что без молока козлёнок не вытянет, и всё же, когда малыш таки издох, долго плакал. От горя и — этого мальчик особенно стыдился — голода. Несмышлёныш был его другом, есть его казалось неправильным, но в животе так страшно урчало от болотной жижи и вязкой тины…

Мирко самоотверженно закопал обмякшее, безвольное тельце в прибрежных кустах под гнилым валежником. Есть друзей — удел еретников и прочей виритной пакости. Кроме того, мальчик всё равно не сумел бы его разделать. Он видал, как расправлялся с тушами ловкий Домаш. А стрый Добря объяснял, почему надо вычищать потроха из убоины и как обходиться с пойманным в силки зверем.

Силки…

Мирко соорудил бы ловушку, кабы не необходимость вечно бежать. Да ещё проклятый холод, гнавший вперёд пуще страха. Когда болотная грязюка обсохла и облупилась, стало совсем невмоготу. И мальчик взлез на дерево, надеясь схорониться в дупле. Как выяснилось, слишком для него мелком. Зато здесь, на толстой, пусть и заиндевелой ветке, он мог переждать ночь.

А утром… утром, может быть, стая найдёт себе другое развлечение и уйдёт?

Мирко, стараясь унять дрожь, покосился сквозь куцые кроны на вяло светлеющий небосвод. Прежде на хуторе в этот час просыпались. Что там делается теперь — мальчик предпочитал не думать. Железнозубые прожорливы. От воспоминания об овраженском подворье, наводнённом нежитью, сызнова подкатил к горлу колючий ком, и защипало в носу. Крик Ладки бился в голове, сплетаясь с бранью мужиков и страшным, влажным чавканьем ужасных навий.

Несмотря на холод и голод, «вещуна» начало морить. Вздрогнув и чуть с ветки не сверзившись, Мирко вцепился в кору: вой справа неожиданно перешёл в истошный визг и грызню. В лесном сумраке творилось нечто… ещё менее приятное, чем обычно. И мальчик затаился, сглатывая кислую, кровавую слюну: жёсткие коренья с листвой здорово посекли рот, а чуть не сломленный зуб теперь шатался. И всё же, это было лучше болотной тины и кусачих мух.

До рези в испуганно распахнутых глазах вглядываясь в землисто-сизую мглу чащобы, Мирко и не заметил, как тело, онемевшее от напряжения, самочинно переменило положение. Мальчик припал к ветке, точно зверёк, изготовившийся к прыжку. Страшные звуки доносились будто бы со всех сторон. А обезумевшие от ужаса волки уже даже не скулили. Часть стаи сбежала. Но паренька это совсем не обрадовало.

В заиндевелом мраке под его ясенем кто-то вкрадчиво шуршал. Кто-то проворный, опасный и… голодный. Затаив дыхание, Мирко пялился в предрассветные тени: тварь, убившая волков, была там, сновала серым размытым пятном, жадно принюхиваясь.

Как есть, памжа51!

Сейчас больше всего на свете мальчик хотел зажмурить глаза, зареветь в голос и позвать на помощь Добрю или Домаша. Забиться на свою поветь или в стог, или на печь, затаиться. На мгновение существо внизу остановилось, позволяя себя разглядеть, сипло втягивая прелый лесной аромат прорезями распахнутых ноздрей, нетерпеливо перебирая по-паучьи расставленными, гибкими конечностями. И устремило ввысь два омерзительно-бесцветных глаза. Взвыв от ужаса, Мирко разжал пальцы, отпустил ветку и полетел вниз.

***

До тронного зала Упырь, к собственному изумлению, добрался без новых приключений.

Тёмные коридоры, которыми Адалин шёл, осознанно пренебрегая потайными лазами Гуинхаррэна, оказались нежданно пусты. Фладэрик заподозрил всеобщий мор от какой завалящей чужестранной заразы, на пробу распространённой заботливой монархиней. Или плановую высадку репы, куда дивноокая услала придворных шельм.

Обычно в освещённых факелами и канделябрами пасмурных ходах вились не только пыль и привидения. Слуги, гвардейцы, дворня, минестериалы, дамы, челядники мессиров, наёмные убийцы и шпионы — кто-нибудь да попадётся. Но замок будто затаился. Уснул, как в жуткой сказке западных долин. Резными истуканами окаменела стража. И тени их, причудливо переплетаясь, плясали по стенам в тревожном алом золоте огней.

Упырь окинул беглым взглядом взятую взаймы одёжку. Дублет был узковат в плечах и прост, как стена амбара. Поблекшая туника знавала и лучшие времена, в которые, возможно, землю ещё населяли звероящеры и пращуры ясновельможных старцев. На сапогах будто бы осела пыль со всех дорог, а к штанам опять пристали какие-то колючки. Адалин мрачно улыбнулся в предвкушении придворных ликов, что непременно вытянутся с его прибытием в тронный зал при таком параде.

С другой стороны, если Величество решило предъявить Совету припылённого, траченного большаком гонца, приволокшего с риском для жизни сверхважное донесение, — лучше не придумаешь. Чем еще объяснить наказ, переданный Ансэльмом? А в завершение представления оставалось только торжественно испустить дух «от полученных ран» у подножия величественного трона. И дивноокая Айрин, заламывая сахарные руки, скорбно объявит то последней жертвой, велев ошеломлённым подданным отныне сидеть в долине, а лучше сразу в землю закопаться.

Фладэрик поправил цепи при поясе, подтянул дублет, соорудил на лице подобие улыбки. Дивноокой придётся подождать. И кое-что объяснить своему народу.

Минуя одуревавший со скуки гвардейский караул на подступах к залу, Упырь готовился к придворному изыску, блеску аксамитов, мерцанью перстней и ядовитых глаз, к надменным шепоткам и виду светлоликой госпожи, а всё ж державное великолепие свалилось, как дрын из-за угла. И разрушения произвело соответствующие.