Третьи войны пустыни

Глава 34

Айдахо отыскал Монео в длинном подземном коридоре, соединявшем восточный и западный комплексы Твердыни.

Уже два часа, с самой зари, Айдахо рыскал повсюду, ища мажордома, и вот он, наконец-то, неподалеку, беседует с кем-то, скрытым за порогом комнаты. Но Монео можно узнать даже на расстоянии — по его осанке и белому мундиру.

Пласткамень стен здесь, в пятидесяти метрах под землей, был янтарного цвета, освещали его глоустрипы, включенные сейчас на дневной режим. Холодны — и ветерок продувал эти глубины с помощью простого устройства,— свободно вращающихся крыльев, стоявших подобно колоссальным закутанным фигурам по всему периметру башен на поверхности. Сейчас, когда солнце согрело пески, все эти крылья повернулись на север, качая в Сарьер потоки прохладного воздуха. Айдахо учуял кремнистый запах, идя по этим коридорам.

Он знал, для чего предназначен этот коридор древнего съетча Свободных: коридор был широк и достаточно велик, чтобы Лито на его тележке мог проехать. Изогнутый потолок выглядел совсем как скала. Но двойной ряд глоустрипов был не к месту. Айдахо, до того как впервые попал в Твердыню, не видел глоустрипов: в его дни они считались непрактичными — потребляли слишком много энергии, слишком дорого обходились. Глоуглобы были проще, да и легче заменялись.

«А если Лито чего-нибудь захочет — кто-нибудь ему это да обеспечит».

В этой мысли на миг почудилось что-то зловещее, и Айдахо размашистым шагом направился к Монео.

Вдоль коридора шли небольшие комнатки, на манер съетча, никаких дверей, только тонкие занавески из ржаво-коричневой материи, колыхавшейся на ветерке. Айдахо знал, что здесь, в основном, расположены кельи молодых Рыбословш. Он узнал палату собраний с прилегающими помещениями — оружейный склад, кухня, трапезная, различные хранилища. За занавесками, не дающими настоящего уединения, увидел он и другое — то, что лишь еще больше распалило его ярость.

При приближении Айдахо Монео обернулся. Женщина, с которой он разговаривал, отступила в комнату и опустила занавеску, но Айдахо успел разглядеть ее властное немолодое лицо. Это офицершу Айдахо в лицо не знал.

Монео кивнул, когда Айдахо остановился в двух шагах от него.

— Стража сказала мне, что ты меня ищешь,— сказал Монео.

— Где он, Монео?

— Где — кто?

Монео окинул взглядом фигуру Айдахо, отметил старомодный мундир Атридесов: черный с красным ястребом на груди, высокие сапоги, начищенные до блеска. Во всем облике Айдахо было что-то ритуальное.

Айдахо неглубоко вздохнул и проговорил сквозь стиснутые зубы:

— Не затевай со мной эти игры!

Монео отвел взгляд от лезвия в ножнах на поясе Айдахо. Нож, с его украшенной драгоценностями рукояткой, выглядел музейным экспонатом. И где только Айдахо его достал?

— Если ты имеешь в виду Императора... — сказал Монео.

8 Зак. 4475 Ф. Херберт

— Где он?

Монео ответил мягким и спокойным голосом.

— Почему ты так рвешься умереть?

— Мне сказали, что ты с ним.

— Уже нет.

— Я найду его, Монео!

— Не прямо сейчас.

Айдахо положил руку на свой нож.

— Мне что, надо использовать силу, чтобы заставить тебя заговорить?

— Я бы тебе не советовал.

— Где ... он?

— Ну, раз уж ты настаиваешь, он в пустыне с Сионой.

— С твоей дочерью?

— Разве существует другая Сиона?

— Что они делают?

— Она держит испытание.

— Когда они вернутся?

Монео пожал плечами, затем сказал:

— Зачем этот неуместный гнев, Данкан?

— Каково оно, испытание твоей...

— Я не знаю. А почему ты так взбудоражен?

— Меня мутит от этого места! Рыбословши! — он отвернулся и сплюнул.

Монео поглядел по коридору — туда, откуда пришел Айдахо, соображая, каким же путем он следовал. Зная Данканов, он легко догадался, чем именно вызван приступ нынешней ярости.

— Данкан,— сказал Монео,— для незрелых женщин абсолютно нормально, точно так же, как и для незрелых мужчин, испытывать чувство физического притяжения к особям собственного пола. Большинство проходит через это в своем развитии.

— Этому следует положить конец!

— Но ведь это — то, что обусловлено наследственностью!

— Положить конец! И это не...

— О, поспокойней. Стараясь подавить такие инстинкты, только усиливаешь их.

Айдахо грозно на него взглянул.

— Рассказывай мне теперь, будто не знаешь, что сейчас происходит с твоей собственной дечерью!

— Сиона держит испытание, я тебе сказал.

— И что это должно означать?

Монео поднес руку к глазам и вздохнул. Он опустил руку, удивляясь, почему он мирится с этим глупым, опасным человеком.

— Это значит, что она может там умереть.

Айдахо был так ошарашен, что гнев его несколько улегся.

— Как можешь ты позволить...

— Позволить? По-твоему, у меня есть выбор?

— У каждого человека есть выбор!

По губам Монео скользнула горькая улыбка.

— Отчего и почему ты настолько глупее других Данканов?

— Другие Данканы!— проговорил Айдахо.— Как они умерли, Монео?

— Точно так же, как умираем все мы. Выпали из своего времени.

— Ты лжешь,— Айдахо проговорил это сквозь стиснутые зубы, костяшки его пальцев побелели на рукояти ножа.

Говоря все так же мягко и спокойно, Монео продолжил:

— Поосторожней. Есть пределы даже тому, что я стерплю, особенно учитывая нынешний момент.

— Здесь все прогнило!— сказал Айдахо. Он указал свободной рукой на коридор позади себя.— Есть то, чего я никогда не приму!

Монео невидящим взглядом поглядел на пустой коридор.

— Ты должен созреть, Данкан. Должен.

Рука Айдахо еще напряженней стиснула нож.

— Что это значит?

— Сейчас время, когда Он очень чувствителен. Все, что хоть как-то выбивает его из колеи, должно быть предотвращено.

Айдахо еле сдерживался на грани того, чтобы применить силу, его гнев обуздывался только чем-то загадочным в поведении Монео, хотя были сказаны такие слова, которые он не мог проигнорировать.

— К черту! Никакой я не незрелый ребенок, которого ты можешь...

— Данкан!— это был самый громкий крик, который Айдахо когда-либо слышал от сдержанного и мягкого в обращении Монео. Удивление остановило руку Айдахо, а Монео продолжил:

— Если тебя одолевает зрелость твоей плоти в то время как что-то препятствует твоему созреванию, твое поведение становится просто отвратительным. Не заостряйся.

— Ты... обвиняешь... меня... в...

— Нет! — Монео указал рукой вдоль по коридору.— О, я знаю, что ты там видел, но это...

— Две женщины, страстно целующиеся! По-твоему, это не...

— Это неважно... Юность очень по-разному выплескивает избыток своих сил.

Айдахо, на грани того, чтобы взорваться от гнева, покачнулся на каблуках.

— Я рад узнать тебя, Монео.

— Ну, что ж, я узнавал тебя несколько раз.

Монео наблюдал за эффектом этих слов, словно веревкой опутывавших Айдахо. Гхолы постоянно не могли избежать зачарованности теми другими, которые были их предшественниками.

Айдахо спросил хриплым шепотом:

— Что ты узнал?

— Ты преподал мне ценные уроки,— сказал Монео.— Все мы стараемся развиваться, но если что-то нас сдерживает, то можем направить наши силы на боль — ища ее или причиняя. Незрелая юность особенно уязвима.

Айдахо ближе наклонился к Монео.

— Я говорю о сексе!

— Ну, конечно, о нем ты и говоришь.

— И ты обвиняешь меня в незрелом...

— Именно.

— Я перережу тебе...

— Ох, замолчи!

Монео не владел отточенными всеподчиняющими нюансами голоса Бене Джессерит, но и в его интонациях чувствовалась долгая привычка повелевать. Что-то заставило Айдахо повиноваться этому окрику.

— Извини,— сказал Монео.— Меня выбило из колеи то, что моя единственная дочь...— Он осекся и пожал плечами.

Айдахо два раза глубоко вздохнул.

— Вы тут сумасшедшие, все вы! Ты говоришь, что, может быть, твоя дочь умирает, и все же ты...

— Дурак ты! — огрызнулся Монео.— Ты хоть как-то представляешь себе, сколь ничтожными выглядят для меня твои заботы! Твои глупые вопросы, твое эгоистичное...— он опять осекся и покачал головой.

— Я кое-что списываю на то, что у тебя есть личные проблемы,— сказал Айдахо.— Но, если ты...

— Списываешь! Ты, что ты мне списываешь?— Монео сделал дрожащий вздох.— Это уж слишком.

Айдахо чопорно проговорил:

— Я могу простить тебя за...

— Ты! Ты лепечешь о сексе, прощении и боли... По-твоему, ты и Хви Нори...

— Оставь ее, она тут ни при чем!

— О да, не упоминай ее. Избавь меня от этой боли! Ты занимаешься с ней сексом и даже помыслить не желаешь о разлуке с ней. Скажи мне, дурак, можешь ли ты поглядеть правде в глаза перед самим собой?

Ошарашенный Айдахо глубоко вздохнул. Он не подозревал, что в тихом Монео тлеет такая страсть, но это нападение, этому нельзя было...

— По-твоему, я жесток?— вопросил Монео.— Заставляю тебя думать о том, что ты предпочел бы избегнуть.

— Ха!! Лито причинялась и большая жестокость — лишь ради нее самой!

— Ты защищаешь его? Ты...

— Я знаю его как никто!

— Он тебя использует!

— Ради чего?

— Вот ты мне и скажи!

— Он — наша лучшая надежда увековечить...

— Извращенцы не увековечивают!

Монео заговорил успокаивающим тоном, но его слова потрясли Айдахо:

— Я скажу тебе это лишь однажды. Гомосексуалисты были среди лучших воинов нашей истории, среди самых отчаянных берсеркеров. Не случайно также, что из незрелых юношей выходили лучшие солдаты.

— Это извращение!

— Совершенно верно. Полководцы уже тысячу веков знают, что извращенные сексуальные устремления превращаются в стремление причинять либо терпеть боль.

— Это то самое, что делает великий Лито?

Все так же мягко и спокойно Монео сказал:

— Насилие требует того, чтобы ты причинял боль и страдал от нее. Насколько же лучше управлять армией, опираясь на глубочайшие инстинкты.

— Он и из тебя создал чудовище!

— Ты предположил, что он меня использует,— сказал Монео.— Я дозволяю использовать себя, потому что знаю, что он платит цену намного больше, чем сам требует от меня.

— Считая и твою дочь?

— Сам он ничего не жалеет. Почему же должен жалеть я? Думаю, тебе понятна эта черта Атридесов. Данканы всегда были в этом смысле понятливы.

— Данканы! Черт тебя побери, я не буду...

— У тебя просто не хватает мужества уплатить ту цену, которую он просит,— сказал Монео.

Одним сверхбыстрым движением Айдахо выхватил нож из ножен и сделал выпад. Но как ни быстр он был, Монео двигался быстрее, отклонившись в сторону, он перехватил Айдахо и швырнул его лицом на пол. Айдахо упал вперед, перекатился и начал пружинисто подниматься, затем заколебался, осознав, что попытался напасть ни на кого иного, как на Атридеса. Монео ведь был Атри-десом. Айдахо оцепенел в шоке. Монео стоял, не шевелясь, глядя на него. На лице мажордома было странно печальное выражение.

— Если ты собираешься убить меня, Айдахо, то лучше всего сделать это тайком и со спины,— сказал Монео.— Может, так тебе это и удастся.