Третьи войны пустыни

Монео отвернулся и посмотрел в левое окно.

— Боюсь, мой гнев сделал меня полностью глухим, и я был совершенно не подготовлен.

— О, он умен,— процедил Айдахо.

— Умен?— Монео поглядел на него.— Я так не думаю, даже в том смысле, который подразумеваешь ты. В этом смысле, по-моему, Лито, возможно не умнее меня.

— К чему ты не был подготовлен? — спросила Хви.

— К риску,— ответил Монео.

— Но ты многим рисковал в своем гневе,— сказала она.

— Не так много, как он. Я вижу по глазам, Хви, что ты это понимаешь. Отталкивает ли тебя его тело?

— Больше нет,— сказала она.

Айдахо расстроенно заскрипел зубами.

— Он вызываем у меня отвращение!

— Любимый, ты не должен так говорить,— сказала Хви.

— Ты не должна называть его любимым,— высказал Монео.

— Ты бы, конечно, предпочел, если бы она научилась любить более объемистого и злобного, чем грезилось когда-либо любому из Харконненов,— сказал Айдахо.

Монео пожевал губами, затем сказал:

— Лито рассказывал мне об этом злодейском старике твоих времен, Данкан. По-моему, ты не понял своего врага.

— Он был толст, чудовищен...

— Он был искателем ощущений,— сказал Монео.— Толщина оказалась побочным эффектом,— а затем, может быть, стала очень его устраивать, своим безобразием оскорбляя людей,— а он ведь находил радость в нанесении оскорблений.

— Барон заглотил всего, лишь несколько планет,— сказал Айдахо.— Лито заглатывает все мироздание.

— Любимый, пожалуйста,— запротестовала Хви.

— Пусть его разглагольствует,— сказал Монео.— Когда я был молод и невежествен, совсем как моя Сиона и этот бедный дурачок, я говорил схожие вещи.

— Вот почему ты позволил своей дочери пойти на смерть?— осведомился Айдахо.

— Любимый, это жестоко,— сказала Хви.

— Данкан, склонность к истерии всегда была одним из твоих изъянов,— сказал Монео.— Я предостерегаю тебя — невежество жаждет истерии. Твой гены поставляют жизненную силу, и ты можешь вдохновить некоторых Рыбословш, но ты — плохой вождь.

— Не старайся рассердить меня,— сказал Айдахо.— Я понимаю, что мне не стоит на тебя нападать, но не заходи слишком далеко.

Хви попыталась взять Айдахо за руку, но он руку убрал.

— Я знаю свое место,— сказал Айдахо.— Я — полезный исполнитель. Я могу нести знамя Атридесов. Зеленое с черным на моей спине!

— Недостойный черпает силы, подогревая свою истерию,— заметил Монео.— Искусство Атридесов — искусство править без истерии, со всей ответственностью пользоваться властью.

Айдахо откинулся назад и встал на ноги.

— Когда твой чертов Император за что-нибудь отвечал?

Монео уставился на захламленный стол и заговорил, не поднимая глаз.

— Он отвечает за то, что сделал с самим собой,— тут Монео поглядел вверх, глаза его были ледяными.— У тебя, Данкан, нет мужества вглянуть правде в глаза, выясняя, почему он так поступил с собой!

— А у тебя такое мужество есть?— спросил Айдахо.

— Когдд я был разгневан больше всего,— проговорил Монео,— и он увидел себя моими глазами, то спросил: «Как смеешь ты чувствовать себя оскорбленным мной?» И тогда...— у Монео дернулось горло.— Это и заставило меня в ужасе заглянуть в себя... увидеть то, что он видел,— слезы заструились из глаз Монео и потекли по щекам.— Во мне осталась лишь радость, что мне не предстоит сделать такой выбор... что мне можно ограничиться тем, чтобы быть его последователем.

— Я прикасалась к нему,— прошептала Хви.

— Значит, ты знаешь? — спросил ее Монео.

— Знаю, не видя этого,— сказала она.

Монео проговорил тихим голосом:

— Я чуть не умер от этого Я...— он содрогнулся, затем поглядел на Айдахо.— Ты не должен...

— К черту вас всех!— рассвирепел Айдахо. Он повернулся и кинулся вон из комнаты.

Хви проводила его взглядом, на лице его было глубокое страдание.

— О Данкан,— прошептала она.

— Видишь?— спросил Монео.— Ты была неправа — ни ты, ни Рыбословши не приручили его. Но ты, Хви, ты способствуешь его уничтожению.

Хви обратила к Монео свое страдальческое лицо.

— Я больше его не увижу,— сказала она.

Для Айдахо путь до его покоев был одним из самых тяжелых мгновений на его памяти. Он старался вообразить, что его лицо пластальная маска, полностью неподвижная и скрывающая все его внутреннее смятение. Никому из стражниц, мимо которых он проходит, нельзя разглядеть его боль. Он и не знал, что большинство из них правильно догадались о его переживаниях и испытывали к нему сострадание.

Повидав немало с Данканами, все они научились хорошо их понимать.

В коридоре возле своих апартаментов Айдахо наткнулся на Найлу, медленно шедшую в его сторону. Что-то в ее лице, неуверенный и потерянный вид резко его остановило и почти вывело из внутренней сосредоточенности.

— Друг,— спросил он, когда она оказалась лишь в нескольких шагах от него.

Она поглядела на него, на ее квадратном лице легко было прочесть, что она явно его узнала.

«До чего ж у нее странная внешность»,— подумал он.

— Я больше не Друг,— сказала она и прошла мимо него по коридору.

Айдахо повернулся на одном каблуке, разглядывая ее удаляющуюся спину — эти тяжелые плечи, этот тяжелый шаг, от всего веяло ощущением жуткого напряжения мускулов.

«Для чего она выведена?»,— подумал он.