Третьи войны пустыни

Глава 32

— Я призвал тебя, Монео, по поводу донесений, поступивших ко мне от охраны,— сказал Лито.

Они находились в промозглом подземелье, месте, где напомнил себе Монео, зарождались кой-какие самые болезненные решения Императора. Монео тоже слышал доклады. Он ожидал вызова весь день, и когда, вскоре после вечерней трапезы, этот вызов поступил, его на секунду охватил ужас.

— Это... это насчет Данкана?

— Разумеется, насчет Данкана!

— Мне говорили... его поведение...

— Поведение по повторяющемуся образцу, Монео?

Монео склонил голову.

— Сколько времени нужно Тлейлаксу, чтобы поставить нам другого?

— Они говорят, у них есть проблемы. Может понадобится аж до двух лет.

— Ты знаешь, что рассказывают мне мои охранницы, Монео?

Монео задержал дыхание. Если Император проведал о последнем... нет! Даже Рыбословши были приведены в ужас этой дерзкой выходкой. С кем-нибудь другим, кроме Данкана, женщины расправились бы по-своему.

— Ну, Монео?

— Мне сказали, что он созвал всех поголовно и расспрашивал об их происхождении. На каких планетах они рождены? Кто их родители и как проходило их детство?

— Ответы его не устроили.

— Он напугал их. Он был очень настойчив.

— Понимаю. Словно без конца возвращаясь к одному и тому же, можно в итоге выдавить правду.

Монео было понадеялся, что это, возможно, все, озаботившее Лито.

— Почему Данканы всегда это делают?

— Так изначально были воспитан Атридесами их оригинал.

— Но как это отличается от...

— Атридесы состояли на службе у людей, которыми они правили. Мера их управления была в жизни тех, кем они управляли. Отсюда, Данканы всегда хотят знать, как живут люди.

— Он провел ночь в одной деревеньке. Он побывал в некоторых городах. Он видел...

— Все дело в истолковании результатов, Монео. Без вывода свидетельство ничего не значит.

— По моим наблюдениям, он судит.

— Мы все судим, но Данканы склонны верить, что это мироздание является заложником моей воли. И они знают, что нельзя творить неправедное во имя правоты.

— Если это то, что он говорит, Ты...

— Это то, что говорю я, то, что говорят все Атридесы внутри меня. Мироздание этого не позволит.

— Но Ты не творишь неправедного!

— Бедный Монео. Ты не способен увидеть, что я сотворил бездну несправедливости.

Монео лишился дара речи. Он понял, что обманулся кажущимся возвращением Императора к мягкому спокойствию. Но теперь Монео заметил брожение изменений в этом огромном теле, то, насколько близок... Монео быстро оглядел центральную палату подземелья, припоминая многие смерти, произошедшие здесь, тех, кто здесь был похоронен.

«Пришло ли мое время?»

Лито задумчиво проговорил:

— Нельзя преуспеть, беря заложников. Это — форма порабощения. Один человек не может владеть другим. Мироздание этого не позволит.

Смысл этих слов проникал в сознание Монео — словно закипал на медленном огне — ужасающим контрастом с рокотом преображения, ощущаемого им в своем Владыке.

«Червь на подходе!»

Монео опять оглядел палату подземелья. Насколько же здесь хуже, чем в верхнем помещении башни! До безопасного убежища слишком далеко.

— Ну, Монео, у тебя есть что ответить?— спросил Лито.

Монео отступил на четыре шага.

— Стой, где стоишь!— приказал Лито.

Трепеща всем телом, Монео онемело покачал головой. Вот он и нарвался на неимеющий ответа вопрос. А не дать ответа — накликать быструю смерть. И он ждал смерти, склонив голову.

— Тогда я тебе скажу, бедный слуга,-— сказал Лито.

У Монео мелькнула робкая надежда. Он поднял взгляд на лицо Императора, заметил, что глаза у него не стекленеют... руки не подергиваются — возможно, Червь не так близко.

— Тайные откровения бесславия, вот на что напрашиваются все Данканы,— проговорил Лито.— В Данканах слишком много сочувствия своим собратьям и слишком мало тех, кого можно так назвать.

Монео изучал голографические изображения древних песчаных червей Дюны, их гигантские рты, полные зубов — крисножей, вокруг пожирающего огня. Он обратил внимание на припухлости зачаточных колец на рубчатом теле Лито. Не увеличились ли они? Не откроется ли новый рот под укрытым рясой лицом?

— В сердце своем Данканы знают,— проговорил Лито,— что я умышленно пренебрег предостережениями Магомета и Моисея. Даже ты это знаешь, Монео!

Это было обвинение, Монео начал было кивать, затем замотал головой из стороны в сторону. Он подумывал, не попытаться ли ему снова попробовать отступление. Он уже знал по опыту, что назидания, произносимые таким тенорком, не обходятся без очень скорого появления Червя.

— И какое же это могло быть предостережение?— спросил Лито. В его голосе звучала насмешливая беспечность.

Монео позволил себе чуть пожать плечами.

Голос Лито вдруг наполнил палату раскатистым баритоном, древний голос, говоривший сквозь века.

Монео заломил руки и возопил:

— Я служу Тебе.

— Монео, Монео,— проговорил Лито, голос его стал тихим и гулким,— и одного хорошего дела не вырастет из миллиона плохих. Правоту узнаешь по ее устойчивости во времени.

Монео хватило только стоять в трепетном молчании.

— Я намеревался спарить Хви с тобой, Монео,— сказал Лито.— Теперь слишком поздно.

Понадобилось несколько мгновений, чтобы эти слова проникли в сознание Монео. Он заметил, как их значение выпадает из любого внятного ему контекста. «Хви? Кто такая Хви? Ах, да — икшан-ка, будущая невеста Императора. Спарить... со мной?»

Монео покачал головой.

Лито проговорил с бесконечной печалью:

— И ты тоже минуешь. Будут ли все твои труды забыты, праху подобно?

Пока Лито это произносил, его тело вдруг без предупреждающих примет содрогнулось в ужасающем изгибе, взметнувшем его и сбросившем с тележки. С чудовищной скоростью и силой пронесся он в каких-то сантиметрах от Монео, который вскрикнул и бросился из подезмелья.

— Монео!

Зов Лито остановил мажордома у входа в лифт.

— Испытание, Монео! Я испытаю Сиону завтра!