Третьи войны пустыни

Глава 45

Лито лишь раз за целую ночь погрузился в короткую полудрему. На заре его разбудил вошедший Монео. Королевская тележка стояла почти в центре замкнутого с трех сторон двора. Колпак тележки был включен на одностороннюю видимость — все видно только изнутри и наглухо закрыт от проникновения влаги. Лито слышал слабый шум вентиляторов, прогоняющих воздух через осущающие устройства.

Ноги Монео шаркали по булыжникам двора, когда он приближался к тележке. Заря окрасила в оранжевые тона крышу гостевого дома.

Когда Монео остановился перед ним, Лито открыл колпак своей тележки.

— Мы должны прибыть в Туоно около полудня,— сказал Монео.— Я хотел бы отправить топтер для дозора с воздуха.

— Не нужны мне топтеры,— ответил Лито.— Мы можем спуститься в Туоно на суспензорах и канатах.

При этом обмене репликами Лито подумал, что Монео навечно сохранит подозрительность ко всему, чего нельзя увидеть или предугадать заранее, поэтому он не любит пеших шествий.

— Ты же понимаешь, что топтеры я хочу использовать не для перевозки,— сказал Монео.— Они нужны мне для охраны.

— Нет, я против этого!

Взгляд Монео устремился мимо Лито, на речное ущелье. Этой ночью Монео оказался не в силах подойти к самому краю каньона и поглядеть вниз — эта отвесная крутизна была таким... таким искушением.

С наполнявшей Монео таким благоговейным ужасом прозорливостью, Лито проговорил:

— В каждом искушении есть урок, Монео.

Монео, лишась дара речи, повернулся и посмотрел прямо в глаза Лито.

— Сперва меня искушали злом, затем добром.

— Скажи мне, Монео, если бы я выбрал добро, это бы сделало меня добрым?

— Разумеется, да, Император.

— Возможно, ты никогда не избавишься от привычки к четким определениям,— сказал Лито.

Монео вновь загляделся мимо Лито на край ущелья. Лито перекатил свое тело, чтобы посмотреть туда же, куда Монео. Вдоль края каньона росли искусственно высаженные карликовые сосны. На влажных иглах висели капли росы,— боль для Лито. Он хотел закрыть колпак своей тележки, но остановился, привлеченный драгоценным мерцанием этих капель, будивших его памяти, но отталкивающих его в телесную оболочку. Эта одновременная противоречивость грозила ввергнуть его во внутреннюю смуту.

— Мне не нравится, что ты будешь двигаться в тележке по этой дороге,— сказал Монео.

— Так передвигались Свободные,— сказал Лито.

Монео вздохнул.

— Все остальные будут готовы через несколько минут. Хви завтракала, когда я выходил...

Лито не ответил. Его мысли были обращены к воспоминаниям только что минувшей ночи и к тысячам тысяч других ночей.

— Где Твоя охрана? — внезапно вопросил Монео.

— Я отправил их завтракать.

— Мне не нравится, когда они оставляют Тебя незащищенным!

Лито бросил на мажордома сумрачный взгляд, настолько полный Твердо обузданных чувств, что Монео отпрянул.

— Прими бремя собственного существования, Монео!

Монео сделал глубокий дрожащий вдох.

— Император, я не хотел Тебя оскорбить. Я искал только...

— Посмотри вверх, Монео!

Монео непроизвольно повиновался, поглядел в безоблачное небо, где разгорался утренний свет.

— Смотрю. Ну и что, Император?

— Над тобой нет успокаивающего потолка, Монео. Только открытое небо, полное перемен. Встреть его с радостью. Каждое чувство, которым ты обладаешь — это средство для приспособления к переменам. Разве это тебе ни о чем не говорит?

— Император, я подошел только, чтобы осведомиться, когда Ты будешь готов продолжить путь.

— Монео, умоляю тебя быть правдивым со мной.

— Я говорю правду, Император.

— Но если жить в недоверии, ложь станет для тебя правдой.

— Император, если я лгу... значит, лгу, сам того не ведая.

— Вот это уже похоже на. правду. Но я знаю, чего ты боишься, о чем не договариваешь.

Монео затрепетал. Император был в самом плохом из своих настроений, глубокая угроза звучала в каждом его слове.

— Ты страшишься своего искушения,— сказал Лито,— и ты прав в этом своем страхе. Немедленно пришли сюда Хви!

Монео повернулся всем телом и кинулся к гостевому дому. Вид у него был такой, словно он растревожил пчелиный рой. Через несколько секунд появились Рыбословши и построились вокруг королевской тележки. Придворные стали выглядывать из окон гостевого дома или спускаться вниз, останавливаясь под выступающими карнизами, боясь приблизиться к Лито. Вскоре появилась из широкого центрального входа Хви. Она выступила из тени, медленно приближаясь, вздернув подбородок, взглядом ища лицо Лито.

Хви улыбнулась, остановись перед ним.

— Доброе утро, любимый,— тихо проговорила она.— Чем это Ты так расстроил бедного Монео?

Умиротворенный ее видом и голосом, Лито улыбнулся.

— Я сделал то, на что всегда надеюсь,— произвел эффект.

— Да, несомненно, произвел. Он сказал Рыбословшам, что Ты в гневе и в ужасном настроении. Ты ужасен, любовь моя?

— Только с теми, кто отказывается жить, полагаясь на собственные силы.

— А, понятно,— она сделала перед ним пируэт, демонстрируя свое новое одеяние.— Тебе оно нравится? Подарок Твоих Рыбословш.

— Любовь моя,— в его голосе прозвучала предостерегающая нотка.

Тогда она подошла к краю тележки и наклонилась, ее лицо оказалось напротив, на губах насмешливо торжественное выражение.

— Значит, они принесут меня в жертву?

— Некоторым из них этого хотелось бы.

— Но Ты этого не допустишь?

— Наши судьбы соединены,— сказал он.

— Тогда я не буду бояться,— она протянула руку и коснулась одной из его покрытых серебряной кожей ручонок, но отдернула руку прочь, когда его пальцы затрепетали.

— Прости меня, любимый. Я забыла, что мы соединены душами, но не телами,— сказала она.

Кожа песчаной форели все еще содрогалась от прикосновения Хви.

— Влага в воздухе делает меня чрезвычайно чувствительным,— сказал он.

Дрожь медленно улеглась.

— Я не буду сожалеть о том, чего не может быть,— прошептала она.

— Будь сильной, Хви, потому что твоя душа — моя.

Она повернулась на звук, донесшийся из гостевого дома.

— Монео возвращается,— сказала она.— Пожалуйста, любимый, не запугивай его.

— Монео тоже твой друг?

— Мы друзья по желудку. Нам обоим нравится йогурт.

Лито все еще хихикал, когда Монео остановился рядом с Хви. Монео осмелился изобразить улыбку, метнув озадаченный взгляд на Хви. В его манерах проступала благодарность. Его предупредительность, столь привычная при общении с Лито, теперь частично распространилась и на Хви.

— У вас все в порядке, леди Хви?

— Все в порядке.

Лито сказал:

— Во времена желудков дружба по желудку должна поощряться и развиваться. Что ж, двинемся в наш путь, Монео. Туоно ждет.

Монео отвернулся и отдал распоряжения Рыбословшам и придворным.

Лито улыбнулся Хви.

— Разве я не славно справляюсь с ролью нетерпеливого жениха?

Она легко вспрыгнула на тележку, подобрав рукой подол юбки. Лито раскрыл ее сиденье. Только усевшись она ответила, понизив голос так, чтобы было слышно ему одному:

— Любовь души моей, я раскусила еще один Твой секрет.

— И какое ядрышко у раскушенного орешка? — шутливо откликнулся он, поддерживая этот новый вид близости, возникшей между ними.

— Тебе редко нужны слова,— сказала она.— Ты своей собственной жизнью обращаешься прямо к чувствам.

По всей длине его тела пробежал трепет.

Прошло какое-то мгновение, прежде чем он смог заговорить,— и голос его был так тих, что Хви пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его через шум сопровождающих.

— Между сверхчеловеческим и внутричеловеческим,— сказал он,— у меня есть маленькое местечко, где я могу быть просто человеком. Я благодарен тебе, милая и ласковая Хви, за это.