Ветер в клетке

Глава 18

Мира

Следующие дни и недели я посвящаю работе над своей книгой. Написание романа требует усидчивости, сосредоточенности, наполненности и самое главное – откровенности.

Каждая строчка, исходящая из глубин сердца – все равно, что уверенный шаг по площади в обнаженном виде.

Лишь когда я полностью осознала, как работает этот процесс, я престала мучить себя ожиданиями хвалебных отзывов или страхом перед негативными комментариями.

Есть я, и мое тело. Никто в мире не способен оценить мои чувства и восприятие себя. Каждый будет видеть меня через свою «линзу», как и мой роман. А моя книга – это «тело» моей души. Или хотя бы его маленькая часть…

Я писала каждый день, погружаясь в мир, что создавала по крупицам. Процесс этот также напоминает вязание. Сначала, слова кажутся запутанными, неправильными, сложными. Но присмотревшись к тексту, перечитывая его вновь, понимаешь – получились кружева, не иначе.

Я писала с видом на бескрайний океан, и ловила себя на ощущении абсолютного счастья. Просто так. В одиночестве. В себе. Я мыслю, я существую, я живу, творю, люблю и дышу – такие простые вещи, которых для счастья уже достаточно.

А время, кружит меня, подобно разгоняющейся карусели. Время беспощадно и безвозвратно. Но страх утраченного времени тоже покидает меня, когда каждый день наполнен смыслом.

Потому что в глубине души я знаю: если бы это был бы последний день в моей жизни, я бы не расстроилась, если бы провела его именно так.

Когда находишь себя, каждый день наполнен смыслом.

Он звонит мне в тот день, когда я начинаю работать над эпилогом своей книги. Вздрогнув от неожиданного звонка, я смотрю на экран смартфона и вижу там всего одно имя.

Амадэй.

Наверное, сам факт того, что я больше не держу на него зла и обиды, позволяет мне почти сразу взять трубку.

– Да, – мягко произношу я.

– Мира, я…, – раздается знакомый голос на другом конце связи. – Мира, мне так плохо. Мне очень плохо, – дрожащим голосом шепчет Мэд. – Мне кажется, я умираю. Пожалуйста. Приезжай ко мне домой. Туда, где мы жили. Я снова здесь и…

– Мэд, ты обкурился? Думаешь, я приеду к тебе в десять часов вечера после того, как ты просто вычеркнул меня из своей жизни? – задаю вполне логичный вопрос я, а у самой сердце сжимается от тревоги: по голосу не похоже, что он притворяется или играет со мной.

– Прости меня, Мира. Да, ты права…я не должен был тебе звонить. Я не имею права, – тихо бросает Мэд и кладет трубку.

Я с четким ударом захлопываю ноутбук.

Сжимаю ладони до боли, зубы автоматически стискиваются. Голова раскалывается от боли и душераздирающих мыслей.

За кого он меня держит? За мать Терезу, что прибежит к нему на помощь после того, что он сделал?

Ну а вдруг, что-то серьезное? Вдруг, Мэд правда, умирает? Может, ему нужна моя помощь? Банальная, человеческая помощь. В конце концов, он спас меня от смертоносной волны, и вряд ли в этот момент думал о том, что рискует своей собственной жизнью тоже.

Сердце невольно сжимается, когда я представляю Амадэя без сознания. Одинокого, брошенного, всеми оставленного.

Кем бы он ни был, что бы он мне не сделал, он в первую очередь – человек. Я же места себе не найду, если не проверю, в порядке ли он.

В следующую же секунду, я вызываю такси и направляюсь к Амадэю, ощущая, как грудь сдавливает нарастающим чувством тревоги. С ним может случиться все, что угодно. Судя по тому, как он поступил со мной, Мэд явно проживает очень нестабильный период в своей жизни.

В этом нет моей вины, и я не обязана брать на себя ответственность за другого человека. Но сейчас, я всем сердцем ощущаю простую истину: ему нужна моя помощь.

Не моему бывшему любовнику, не главному предателю и злостному обидчику, а человеку.

В номер Мэда я прохожу без всяких препятствий – дверь, словно специально, не заперта. Пространство его апартаментов ощущается пустым и холодным. Воздух пропитан тотальным отчаянием и безысходностью.

Я нахожу Амадэя на диване в гостиной. На нем лишь тренировочные штаны и больше ничего. Мужчина лежит на боку, его тело бьет мелкая дрожь, описывающая его состояние как весьма плачевное. Что это – приход от наркоты, ломка, нервное расстройство? Гадать времени нет, и это, не так уж и важно. Как только я вижу Мэда, я незамедлительно вызываю скорую помощь и опускаюсь на диван рядом с ним.

Внимательно разглядываю его загорелую кожу, покрытую мелкой испариной. Я наизусть знаю его тело и чувствую его состояние каждой клеточкой внутри себя. Связь между нами до сих пор сохранилась. Наши отношения не завершены должным образом.

Мы не отпустили друг друга и сейчас самое время это сделать.

Я просто смотрю на Мэда, мягко прикасаясь к его голове. С беспокойством поглядываю на часы, осознавая, что неотложная помощь задерживается. Достав градусник из домашней аптечки, я измеряю температуру тела мужчины и с ужасом смотрю на отметку, перевалившую за тридцать девять.

Это уже не шутка.

– Мира. Мира…, – слабым и сиплым голосом шепчет Мэд, приоткрывая глаза. Теплый мед, в котором любая женщина может утонуть, и как выяснилос – захлебнуться. А сейчас, в волнообразном потоке жизни захлебывается он сам, но во мне нет ни злорадства, ни триумфа. Лишь сожаление, сочувствие и желание оказать помощь. – Ты пришла. Я не верю, что ты пришла…

– Разве я могла не прийти, Мэд? – мягко отвечаю я, ласково поглаживая его по виску. Убаюкивая, успокаивая, пытаясь забрать боль и подарить нежность. – Все будет хорошо.

– Это не наркотики, – еще более слабым голосом отвечает Мэд, прикрывая веки. Я и без этих слов, поняла, что он говорит правду, так как на его ключицах зияет огромный след от укуса насекомого. Он выглядит как маленькая красная гематома. Вне всяких сомнений, только врачи могут помочь ему справиться с тяжелой инфекцией и тропической лихорадкой. – Я завязал.

– Я знаю, знаю. Тебе нужно беречь силы. Скорая сейчас приедет, – разговаривая с ним, словно с ребенком, успокаиваю я.

– Прости меня, малышка, – его ладонь жестко цепляется за мое запястье, а взгляд вдруг становится таким диким и ясным, словно он произносит последние слова перед своей неминуемой смертью. – Прости, я поступил с тобой, как последнее дерьмо. Ты – лучшее, что со мной случилось за последнее время, – прижав мои пальцы к своим губам, горячо шепчет Мэд. – Не оставляй меня, Мира. Не сейчас.

– Я здесь, – просто отвечаю я, ощущая, как сердце сжимается от подобной картины. – Я побуду с тобой, до тех пор, пока тебе не станет лучше.

– А потом…?

– А потом, каждый пойдет своей дорогой.

– Я понял, – хрипит Мэд, содрогаясь от очередного приступа лихорадки. – Ты такая светлая, настоящая, чувственная…помни об этом, Мира. Ты – подарок. Ты настоящий подарок, который я похерил…

– Не вини себя, Мэд. Сейчас тебе важно поправиться, – я с ужасом смотрю на краснеющую шишку на его коже. Я догадываюсь, что это за лихорадка и знаю, что в пяти процентах случаях она приводит к летальному исходу. Искренне надеюсь, что все будет хорошо. И сделаю все, чтобы помощь Мэду.

– Спасибо тебе. Спасибо за все. Ты могла бы бросить меня подыхать, но ты этого не сделала.

– Ты тоже когда-то спас мне жизнь. Но я делаю это не для того, чтобы вернуть долг.

– А почему? Я ужасно обидел тебя. Неужели ты в порыве злости не желала мне смерти?

– Нет, Мэд. Я желаю тебе только любви. Такой любви, какой еще не знало сердце. Ты когда-нибудь любил по-настоящему?

Он вновь впивается в меня своим проникновенным взглядом, изучая каждую черточку моего лица.

– Любил, Мира. И я искал ее в других женщинах. Всегда. И так и не нашел.

– Может быть, еще не поздно? Все исправить. С ней…

– Как только поправлюсь, я, вероятно, займусь этим, – глухо усмехается Мэд. Его хватка вдруг становится очень слабой, а в наш номер заходит сразу несколько врачей скорой помощи, и я выдыхаю с неким приятным облегчением.