Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Гавайские острова

Оба корабля плыли теперь к Гавайским островам. Там им предстояло разлучиться надолго: Крузенштерн решил отправить «Неву» к Аляске, а сам на «Надежде» держать путь к Камчатке.

Такое разведение кораблей должно было намного ускорить решение многочисленных задач, стоявших перед экспедицией. В то время, когда «Надежда» будет находиться в Японии, «Нева» посетит русские владения в Америке.

25 мая вторично пересекли экватор и опять вошли в Северное полушарие. Дул ровный попутный ветер, он смягчал тропическую жару. Погода стояла теплая, мягкая и приятная. Стаи летучих рыбок взлетали в воздух вокруг кораблей. Моряки, отдохнувшие на Нуку-Хиве, работали усердно и охотно.

В свободное время офицеры «Надежды» развлекались рассказами француза Кабри. Крузенштерн заставил его вымыться, постричься, побриться, одеться в матросский костюм. Но, когда он начинал говорить, все удивлялись диким суевериям этого европейца.

Кабри твердо верил в колдовство и разные заговоры. На груди у него висел волшебный талисман, который он надел перед отъездом с острова для того, чтобы Крузенштерн не бросил его в море. Талисман состоял из кожаного мешочка, в котором лежали два свиных зуба. А чтобы талисман действовал вернее, он положил в мешочек еще маленький медный крестик. И был глубоко убежден, что только благодаря этому талисману Крузенштерн оставил его на корабле.

Моряки особенно охотно слушали рассказы Кабри о том, как он разными волшебными способами старался извести своего врага — Робертса.

— Эй, Кабри! Расскажи нам, как ты нагонял на Робертса болезнь, — просили они его.

— Да, я решил нагнать на Робертса болезнь, — начинал Кабри. — Для этого мне нужна была его слюна. Я пошел к Робертсу и притворился, что хочу помириться с ним. Он пожал мне руку. Тогда я угостил его гнилым бананом. Банан был горький, и Робертс начал плеваться. Один его плевок попал на траву. Я сейчас же сорвал листик с плевком и отнес к себе в хижину. А там у меня уже был припасен волшебный порошок, который я достал у жреца, живущего в морае. Я смешал слюну Робертса со щепоткой порошка, зашил смесь в мешочек, сплетенный из древесной коры, и зарыл потом этот мешочек в землю. Человек, слюна которого зарыта вместе с волшебным порошком в землю, начинает болеть и в конце концов после долгих мучений умирает.

— Ну что же, Робертс заболел?

— Нет! — печально восклицал Кабри. — Но я знаю, почему он не заболел. Он сам волшебник, и на него никакое волшебство не действует.

Во время этого плавания между Нуку-Хивой и Гавайями произошла неприятная история с Федором Толстым. Крузенштерн давно уже неодобрительно относился к дерзким проделкам молодого графа, но тут Толстой выкинул шутку, которая окончательно вывела капитана из терпения.

Толстой вез из Бразилии обезьяну. Обезьяна смешила весь экипаж своей любовью к подражанию. Она бродила за Толстым по пятам и делала все, что делал он, — тасовала карты, разливала вино по бокалам, сосала трубку. Этим граф воспользовался для злой шутки.

Однажды утром вместе с обезьяной он вошел в капитанскую каюту. В каюте никого не было. Толстой взял лежавший на столе лист чистой бумаги, полил его чернилами и ушел, оставив свою обезьяну в капитанской каюте.

Через полчаса Крузенштерн, зайдя к себе в каюту, увидел там обезьяну, которая сидела на столе и аккуратно поливала чернилами его судовой журнал, лист за листом. Все драгоценные записи капитана о путешествии были испорчены. Их нужно было писать заново.

Крузенштерн сразу догадался, чьи это проделки. Он вызвал к себе Толстого и объявил ему, что на Камчатке высадит его на берег.

7 июня с корабля увидели землю. Это был самый южный и самый большой из Гавайских островов. Прежде всего заметили огромную гору Мауна-Лоа, возвышающуюся посреди острова. Вершина ее была скрыта в облаках.

В конце дня, перед сумерками, моряки увидели лодку, плывшую к «Надежде». Все выбежали на палубу встречать гостей.

В лодке сидели двое — мужчина и женщина. По виду они совсем не отличались от жителей острова Нуку-Хива, но одеты были лучше: кроме юбочек на них были еще рубашки из желтой бумажной материи. Они привезли с собой для обмена несколько дюжин кокосовых орехов, гроздь бананов и довольно тощего поросенка.

Впустив гостей на палубу, Крузенштерн вызвал Кабри, надеясь, что французу, знавшему язык жителей Нуку-Хивы, удастся говорить с гавайцами. Кабри заговорил очень бойко, но гавайцы ничего не поняли. Оказалось, что хотя жители Нуку-Хивы и жители Гавайев — полинезийцы, но говорят они на разных наречиях. Гавайец, с недоумением выслушав Кабри, вдруг заговорил на ломаном английском языке.

— Кто вас научил говорить по-английски? — спросил Крузенштерн, совсем сбитый с толку.

— У нас в деревне есть английская церковь и белый жрец, — ответил гавайец. — Он велит нам ходить в церковь, учит говорить по-английски. А кто не ходит в церковь, у тех он отбирает землю.

Крузенштерн понял, что речь идет об английском миссионере. [64]

Минуло уже двадцать шесть лет с тех пор, как Кук открыл Гавайские острова, и восемнадцать лет с тех пор, как их посетил Лаперуз. За это время в жизни гавайцев произошли большие изменения.

Приступили к обмену. Крузенштерн приказал принести два топора и маленькое зеркальце. Гавайец презрительно сморщился и сказал, что этого мало. За такую цену он даст два-три кокосовых ореха, не больше. Крузенштерн прибавил еще топор и еще зеркальце, но гавайец и на это не согласился.

Он рассказал, что к их острову каждый год подходят несколько европейских кораблей и все они привозят топоры, зеркальца и бусы. Крузенштерн дал ему, сверх того, несколько аршин полотна. Это гавайцу понравилось больше. И все же он не согласился отдать поросенка. Он просил сукно.

— К сожалению, у нас на корабле нет сукна, — ответил Крузенштерн.

Он говорил правду.

— А это что? — воскликнул гавайец, хватая Крузенштерна за рукав его капитан-лейтенантского расшитого золотом мундира.

Крузенштерн рассмеялся и объяснил гавайцу, что он не может отдать ему мундир.

Долго еще торговались.

Наконец гавайец уступил. Он обменял поросенка, кокосовые орехи и бананы на шесть топоров, два зеркальца и десять аршин полотна.

— Немного нам удалось купить сегодня, — сказал Крузенштерн, посылая покупки повару. — Этого поросенка не хватит и на ужин. Авось завтра повезет больше.

Но на другой день совсем не повезло. Долго не появлялись лодки. Наконец после обеда к. «Надежде» подошли две-три, но гавайцы, сидевшие в них, узнав, что на корабле нет сукна, сейчас же стали грести к берегу. Из всех европейских товаров жители Гавайских островов теперь ценили только сукно.

— Миссионер запрещает нам ходить голыми и велит всем одеться в суконное платье, — объясняли они. — Вот нам и приходится все отдавать за сукно.

Это была мера, чрезвычайно выгодная английским суконным фабрикантам.

— Мы зря сюда пришли и только напрасно потеряли время, — сердился Крузенштерн. — Высадим здесь своего пассажира и завтра же тронемся в дальнейший путь.

Он позвал Кабри и велел ему собираться.

— Я сейчас исполню ваше желание и отправлю вас в шлюпке на берег, — сказал Крузенштерн.

Но француз опять бросился на колени.

— Не губите, капитан! — причитал он. — Там, где есть английский миссионер, есть и французский. А он схватит меня, несчастного беглого матроса, и отправит в кандалах во Францию.

Крузенштерн подумал, что Кабри, пожалуй, прав. Он не питал злобы к этому невежественному человеку. Кроме того, француз был неплохим матросом.

— Ладно, — сказал он ему. — Оставайтесь. Я высажу вас на Камчатке.

Вечером Крузенштерн отправился на «Неву» поговорить с капитаном Лисянским. Оба капитана заперлись в каюте. Кораблям предстояло опять разлучиться, и на этот раз разлука должна была продолжаться больше года. Лисянский внимательно слушал своего командира.

Вот каков был план Крузенштерна.

Пока «Надежда» будет находиться на Камчатке, отвозить в Японию посла, исследовать еще неведомые берега Сахалина, «Нева» посетит русские колонии в Америке, выгрузит там товары Российско-американской компании и наполнит свои трюмы мехами. В сентябре будущего года оба корабля встретятся в Китае, в португальском порту Макао. Там моряки продадут меха и проверят, насколько может быть выгодна торговля с Китаем.

Было уже очень поздно, когда Крузенштерн, крепко пожав Лисянскому руку, сел в шлюпку и вернулся на «Надежду».

Утром корабли расстались. «Надежда» пошла на северо-запад, «Нева» — на северо-северо-восток.