Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Беседа

Проведя ночь в хижине Отако, Рутерфорд встал на рассвете, когда все еще спали, и пошел искать жилище белого новозеландца. Хижина, в которой жил белый, по внешнему виду ничем не отличалась от прочих хижин деревни. Рутерфорд остановился у входа.

— Заходи, — произнес кто-то по-английски.

Рутерфорд нагнулся и вошел. В полумраке он увидел человека, который сидел на сене, очевидно только что проснувшись. Рядом спала женщина, придерживавшая во сне руками двух маленьких спящих детей. В хижине был только один европейский предмет — превосходное двуствольное ружье, которое висело на стене.

— Садись, Рутерфорд, — сказал хозяин хижины.

Рутерфорд вздрогнул, услышав свое имя. Новозеландцы называли его Желтоголовым. Откуда этот человек может знать, как его зовут на самом деле?

— Кто сказал тебе, как меня зовут? — спросил он.

— Твой приятель Джон Уотсон, — ответил белым новозеландец. — Он рассказывал мне о вас всех. Я, вспомнив его слова, сразу узнал тебя по твоему росту и твоим рыжим волосам.

— Джон Уотсон?! Ты видел Джона Уотсона?! — вскрикнул Рутерфорд.

— Да, видел. В прошлом году мы с Отако совершили большое путешествие на север и провели несколько дней в деревне вождя Ренгади. Уотсона держали взаперти. Днем и ночью его сторожили восемь воинов. Но мне позволили поговорить с ним, потому что я — вождь и живу здесь очень давно. Уотсон рассказал, что, несмотря на охрану, ему удавалось одиннадцать раз убежать из деревни. Всякий раз его настигали в лесу и приводили обратно. Он был неукротимый человек и не мог примириться с пленом.

— Был? Почему ты говоришь — был? — в тревоге спросил Рутерфорд. — Разве сейчас его уже нет?

— Его убили.

— За что?

— За то, что он убил своего хозяина, старого вождя Ренгади. Ночью, через несколько часов после моего разговора с ним. Он проломил заднюю стену своей хижины и бежал — в двенадцатый раз. Его заметили, когда он находился уже возле самых ворот. А в это время Ренгади проверял стражу, охранявшую деревню. Увидев беглеца, он вместе с тремя воинами кинулся ему наперерез. Джон Уотсон вырвал из рук одного воина мэр и раскроил вождю череп. Через минуту он сам был заколот копьем.

Рутерфорд низко опустил голову. Ему стало тяжело и больно. Бедный Уотсон! А он-то думал, что из них шестерых погиб только Джек Маллон.

— Не видел ли ты еще кого-нибудь из матросов «Агнессы»? — тихо спросил он после продолжительного молчания.

— Видел.

— Кого?

— Джефферсона. Мы гостили у его хозяина, вождя Ваны. Джефферсон сошел с ума.

— Я так и думал! — вскричал Рутерфорд.

— Добрый Вана очень его любит, гордится им и всем его показывает. Джефферсон ничего не помнит. Он разучился даже говорить. Я спрашивал его, как ему живется, не скучает ли он по родине, не обижает ли его кто-нибудь. Но в ответ он только бессмысленно мычал. Целыми днями он лежит, словно бревно, на сене и смотрит вверх. Из оцепенения он выходит, только когда ему приносят еду. Ест он много и с необыкновенной жадностью. Вана кормит его очень щедро, и он так растолстел, что едва пролезает в дверь хижины…

— А не встречал ли ты Джона Смита и Томпсона? — спросил Рутерфорд. — Что с ними?

— Нет, повидать их мне не удалось. Они либо убиты, либо находятся в плену у Сегюи. Ведь Сегюи уничтожил деревни, в которых они жили.

Женщина, спавшая на сене, открыла глаза и стала разглядывать Рутерфорда.

— Это моя жена, дочь Отако, — сказал белый вождь. — Она ни слова не понимает по-английски. Дети мои растут как настоящие новозеландцы и ничем не отличаются от прочих здешних детей. Только кожа у них немного светлее.

— А кто ты такой? — спросил Рутерфорд.

— Меня зовут Джеймс Маури. Я беглый австралийский каторжник.

Он пристально посмотрел на Рутерфорда, чтобы увидеть, какое впечатление произвело на него это признание. Но лицо Рутерфорда не изменилось. Тогда беглый каторжник продолжал:

— Я был английским ткачом. Мы работали вручную, каждый у себя на дому. Наша работа кормила нас, хотя мы были очень бедные люди. Но скоро купцы построили суконную фабрику. На этой фабрике поставили машины. Фабричное сукно стоило вдвое дешевле нашего. И никто не стал покупать наше сукно. Нечего стало есть. Моя дочка умерла от голода. Тогда мы, ткачи, собрались толпой, пошли на фабрику и сломали все проклятые машины. Нас арестовали и отправили в Австралию на каторжные работы. Три года я носил кандалы и мостил австралийские дороги. Наконец мне посчастливилось бежать, и я пробрался в Порт-Джексон. Там я поступил матросом на корабль. Наш корабль зашел в Новую Зеландию и остановился вот здесь, у этих берегов, в проливе Кука, чтобы набрать пресной воды и пограбить дикарей. Пока мы стояли на якоре, я поссорился с одним матросом, подлым и грубым человеком. Он знал мою тайну. Рассердившись на меня, он пошел к капитану и сказал ему, что я беглый каторжник. Капитан заявил, что, вернувшись в Австралию, он сдаст меня полиции. Тогда я бежал с корабля на берег и пришел в эту деревню. Отако принял меня очень ласково. Я живу здесь уже восемь лет, и это самые счастливые годы в моей жизни. Я не уеду отсюда, даже если мне пообещают полное прощение. Я ненавижу Англию!

— А как ты стал вождем, Джеймс Маури?

— Я отличился во многих боях. Отако очень любит меня. Он ничего не предпринимает без моего совета. Я здесь вроде первого министра. Веду всю политику и всю торговлю племени, заключаю союзы, объявляю войны. Впрочем, я человек миролюбивый и мир предпочитаю войне. Благодаря союзам, которые я заключил с нашими соседями, Таранаки теперь самое сильное племя на всем побережье пролива Кука. И, если бы не Сегюи, могущественнее нас не было бы никого на всем острове. Но против ружей Сегюи мы ничего поделать не можем…

— Скажи, Джеймс Маури, откуда у Сегюи ружья? — перебил его Рутерфорд.

— Их подарил ему английский король.

— Английский король?! Разве английский король был в Новой Зеландии?

— Нет. Но Сегюи был в Англии и был представлен английскому королю.

— Когда?

— Он вернулся на родину всего полтора года назад. Неужели ты не слышал об этом? Ведь ты тогда уже находился в плену.

— Я в первый раз это слышу! — воскликнул Рутерфорд.

— Лет шесть назад Сегюи был верховным вождем одного маленького племени на восточном побережье нашего острова. Капитан какого-то торгового судна отвез его в Англию. Там Сегюи приняли как вельможу, а полтора года назад английский военный корабль высадил его снова на берег Новой Зеландии вместе с двумя тысячами ружей.

«Сюда приходил английский военный корабль, который мог взять меня на родину, а я ничего не знал об этом!» — с горечью подумал Рутерфорд. Но мыслей своих вслух не высказал, потому что Джеймс Маури стал таким новозеландским патриотом, что доверять ему планы о побеге было опасно. Вместо этого Рутерфорд спросил:

— А зачем английский король дал ему столько ружей?

— Английский король заключил с Сегюи договор, что тот покорит всю Новую Зеландию и подарит ее Англии. Тогда Англия получила бы еще одну богатую колонию, а Сегюи был бы здесь чем-то вроде королевского наместника. Вот какой ценой Сегюи достались его ружья. Но Сегюи решил перехитрить английского короля. Англия отсюда далеко. Он покоряет своими ружьями Новую Зеландию не для Англии, а для самого себя.

Джеймс Маури помолчал и наконец прибавил:

— Хитер Сегюи, но в конце концов Англия перехитрит его.

— Каким же образом? — спросил Рутерфорд.

— Эта война целые племена стирает с лица земли. Десятки тысяч новозеландских воинов уже пали в бою. Множество крепких и-пу сожжено. Сегюи — свирепый людоед. С тех пор как он вернулся из Европы, его войско ест почти одно только человеческое мясо. Война отвлекает жителей от охоты, от земледелия, стране грозит голод. Еще несколько лет такой истребительной войны, и Новая Зеландия превратится в пустыню. Тогда Англия завоюет ее голыми руками.

Рутерфорд сосредоточенно слушал своего собеседника. Он боялся пропустить хотя бы одно слово. До сих пор он жил как впотьмах, он не понимал, что́ совершается вокруг него. А для того чтобы правильно поступать, чтобы действовать самому, нужно знать решительно все о жизни той земли, куда его забросила судьба.

— Новая Зеландия превратится в пустыню, — продолжал Джеймс Маури, — если мы не положим предел этому разорению. Вся северная и центральная часть острова в руках Сегюи. Но этим побережьем владеем мы. Нас от Сегюи отделяют горы. Если он выступит против нас, мы встретим его в наших горах, где нам известна каждая тропинка, и он будет разбит, несмотря на все свои ружья. Он знает это и ждет, чтобы мы первые пошли на него войной. Ну что ж, он дождется. Настанет время — мы пойдем и победим.

— Когда же настанет это время?

— Когда у нас будет немного больше ружей, чем сейчас.

— А разве у вас сейчас есть ружья?

— Вон гляди, — сказал Джеймс Маури, показывая Рутерфорду ружье, висевшее на стене.

— И ты думаешь, что одно твое ружье лучше тех двух тысяч, которые у Сегюи! — рассмеялся Рутерфорд.

— У нас не одно ружье, а двести, и скоро будет еще больше, — ответил Джеймс Маури. — Ружья нам привозят китобойные суда, которые останавливаются здесь, в проливе Кука, чтобы запастись водой и лесом. Мы разрешаем китобоям выйти на берег, набрать воды, нарубить дров и за это берем с них дань ружьями и порохом. Китобои охотно соглашаются на такую сделку. Они отлично знают, что, если мы не захотим, им не удастся выйти на берег.

— И часто вас посещают эти китобои?

— Примерно раз в два года. Иногда чаще, иногда реже.

«Как хорошо, что я попал в Таранаки!» — радостно подумал Рутерфорд. Погасшие было надежды снова вспыхнули в его сердце.