Водители фрегатов. О великих мореплавателях XVIII — начала XIX века

Пытка

Следующее утро принесло им новое испытание.

На рассвете их с шумом вывели из хижины и в сопровождении всей деревни потащили на поляну. В толпе Рутерфорд видел Ренгади, Эмаи и Эшу. Посреди поляны сидело несколько сморщенных стариков. Возле каждого из них стояла выдолбленная тыква, наполненная до краев какой-то черной жидкостью. В руках они держали множество странных предметов, выточенных из костей; одна кость имела форму ножа, другая — стамески, третья — пилы, четвертая — шила, пятая — топорика. Все это было очень похоже на орудия пытки. Несчастные пленники испугались. Страх их особенно усилился, когда Эмаи приказал снять с них куртки и рубахи. Затем их схватили за плечи и повалили на траву. Каждого из них держали пять или шесть воинов, так что они не могли пошевелиться.

Эмаи поднял руку, и старые колдуны приступили к своей дьявольской работе. Они мочили острые костяшки в черной жидкости и резали ими кожу на груди и плечах пленников. Для разных порезов они употребляли костяшки разной формы. Кожа матросов покрывалась сложнейшими узорами, словно ковер. Татуировщики стирали ладонями льющуюся кровь, чтобы она не мешала видеть направление линий. Боль была нестерпимая. Едкая черная жидкость жгла тело, как раскаленное железо. Раны сейчас же вспухали. Джек Маллон плакал. Смит, Джефферсон и Томпсон громко стонали. Джон Уотсон рычал от ярости и пытался укусить державших его дикарей. Один только Рутерфорд молчал во время всей операции. Зубы его были крепко стиснуты, и из груди не вырвалось ни звука.

Новозеландцы уважали только смелость и терпение. Тот, кто отважен в бою, кто без слез и стонов переносит страдания, вызывал их восхищение.

Все воины, окружавшие пленников, были татуированы. Они знали, что боль при татуировке так мучительна, что только настоящий герой способен перенести ее не крича. И в их глазах Рутерфорд стал героем.

Прошло полтора часа. Грудь и плечи каждого матроса были покрыты густой сетью припухших черных порезов. Татуировщики заявили, что работа окончена, и вытерли свои инструменты о траву.

Но герою полагается особая татуировка. Чем знаменитее и знатнее новозеландец, тем больше он татуирован. И Эмаи приказал в знак особого отличия татуировать Рутерфорду бока и спину.

Снова началась мучительная пытка. Товарищи Рутерфорда, которых уже никто не трогал, сидели на траве и тихо стонали, потому что все тело их горело и ныло. А Рутерфорд молчал, хотя ядовитые ножи вонзались в его спину. Он молчал назло своим мучителям. Он стиснул зубы и молчал. Он решил доказать этим людям, что они не в состоянии заставить его крикнуть.

Вся спина его тоже покрылась узорами, а он по-прежнему не произносил ни звука. Шепот удивления пронесся по рядам зрителей. Ну и человек! И Эмаи решил оказать Рутерфорду еще бо́льшую почесть: он приказал татуировать ему щеки.

Рабов новозеландцы не татуировали. Воинам татуировали грудь или грудь и спину. Эмаи хотел сделать белых пленников своими воинами и потому приказал их татуировать. Щеки татуировали только особенно отважным воинам. Лоб татуировали лишь вождям.

Вот наконец щеки Рутерфорда тоже искусно изрезаны. Его пытали почти четыре часа. Татуировщик сложил свои инструменты, и воины, державшие несчастного моряка, отошли в сторону. Но Рутерфорд как лежал, так и остался лежать на траве. Он даже не пошевельнулся. С его опухшего лица текла кровь. Кровь затекала ему в уши, в нос, в рот. Он пытался открыть глаза, но не мог. Глаза его распухли и не открывались.

Вдруг мягкая льняная тряпочка прикоснулась к его лицу и стерла кровь. Он услышал над собой голос Эшу. Она что-то говорила ему. Он не понял ее слов, но голос показался ему нежным и ласковым. Девушка взяла его за руку. Он сделал над собой усилие и встал, огромный, качающийся, слепой. Ноги едва держали его.

Эшу повела ослепшего великана за собой. Воины молча расступились, чтобы дать ему дорогу. Она провела его по деревенской улице, вывела за частокол и спустилась вместе с ним по склону холма к реке. Здесь она слегка толкнула его вперед, и он вошел в прохладную воду.

От воды ему сразу стало легче. Его воспаленные раны горели уже не так сильно. Он долго с наслаждением сидел в воде и просидел бы, верно, до самой ночи, если бы не услышал, что Эшу зовет его. Он вылез на берег, она дала ему руку, отвела назад, в деревню, и усадила возле пылающего костра рядом с его товарищами.

Глаза Рутерфорда все еще были закрыты, но по запаху он догадался, что начался обед. Новозеландцы доедали вчерашнюю свинину. На этот раз за обедом пленники сидели не с рабами, а с воинами. Но есть им не дали, потому что они были табу.