Дела репрессированных московских адвокатов

л. д. 102-110

Протокол допроса Коренева Павла Павловича

от 20 августа 1930 г.

<…>

В дополнение к моему показанию добавляю, что я и другие беспартийные члены Президиума считали необходимым обсуждать вопросы, возникавшие в коллегии, когда вопросы касались наиболее важных сторон деятельности коллегии. Я считаю необходимым вкратце перечислить эти вопросы, не ручаясь за точность хронологии. В 1927 году возбужден был вопрос об открытии по районам профсоюзных консультаций, причем вопрос был поставлен так, что консультации коллегии защитников должны быть выведены из помещений нарсудов, где они функционировали, и на их месте организовать профсоюзные консультации. Ввиду того что по положению о судоустройстве обязанность оказания юрид. помощи населению возложена на коллегию защитников[86], такого рода прекращение или умаление работы общественного характера не соответствовало положению о судоустройстве и умаляло значение коллегии защитников, тем более что в постановлении, кажется, Губсуда было даже указание, что вообще оказание помощи членам профсоюзов выпадает из функции консультации коллегии защитников. Конечно, по такому серьезному вопросу, меняющему общественное лицо коллегии защитников, необходимо было выработать себе определенное отношение и, очевидно, было целесообразно продумать этот вопрос совместно.

В этот период времени председателем коллегии был т. Зорин[87]. По его инициативе были вводимы некоторые реформы, но не все были удачны. Так, как будто неважная, но на самом деле существенная реформа заключалась в том, что по его предложению Президиум признал излишним заполнение в консультациях регистрационных карточек. Раньше (как это и в настоящее время в коллективах) консультант обязан был писать на карточке сущность вопроса и излагать более или менее обстоятельно данный клиенту ответ. Этим достигалась возможность контроля над работой консультантов и возможность достижения высокой квалификации ответов. Уничтожение этой обязанности консультанта вносило своего рода разложение в работу консультации. Вот другой пример, когда необходимо было выработать то или иное отношение.

Т. Зорин превышал свои полномочия, например, тем, что устранил зав. консультации собственной властью, без постановления президиума, и вообще был целый ряд такого рода вопросов, которые были возбуждаемы неправильной деятельностью председателя.

В Губернском Суде возник вопрос об упразднении дисциплинарной власти президиума и передачи таковой в Президиум Губсуда. Ввиду того что изъятие дисц. власти из ведения Президиума коллегии коренным образом нарушало основной закон коллегии, беспартийная часть президиума подала особое мнение, которое и было выработано на совещании. Впоследствии этот вопрос был признан неправильно возбужденным и дисц. власть президиума сохранена.

Таков же был вопрос о введении комплекта[88] вопреки положению о судоустройстве. Раз этот вопрос был поставлен, приходилось обсудить его и определить свое отношение. Между тем, кажется, по инициативе Губсуда было предложено Председателю (а не Президиуму) представить к отчислению значительное число (кажется, больше половины) членов коллегии. Узнав об этом, беспартийные члены Президиума просили председателя, чтобы члены Презид. были допущены к этой работе. Однако списки были составлены без участия Президиума и препровождены в Моссовет, на предмет отозвания. Считая такого рода действия неправильными, беспартийные члены Президиума опротестовали их перед Моссоветом, лично явясь к члену Моссовета тов. Козлову Моссовет не дал движения этим спискам.

Равным образом неправильно была проведена чистка комиссии Губсуда самостоятельно членов коллегии, без вызова их, причем предназначалось к чистке более 200 членов ЧКЗ. Эта чистка была признана также неправильной, произведенной не в порядке, указанном в работе, и в заседании коллегии Наркомюста т. Лист назвал ее «Шемякинским судом»[89].

В то же время поставлен был на очередь вопрос о коллективизации Коллегии. В постановлении общего собрания в январе 1929 года была принята резолюция, затем проработанная особой комиссией, где признавался необходимым переход на коллективные формы работы, причем в основу положена была добровольность перехода в коллективы. Было выработано президиумом положение о коллективах, где проводился этот принцип добровольности. Однако президиум стал отказывать группам товарищей, подавшим заявление о желании образовать коллектив, и стал организовывать коллективы, назначая туда ЧКЗ по своему выбору. Так как идея коллективизации уже была усвоена всей коллегией, то была подана масса заявлений о вступлении в коллектив и, очевидно, без всякого давления громадное большинство войдет в коллективы, а остальная часть будет работать в качестве юрисконсультов. Так совершенно мирно и безболезненно должен был совершиться переход на коллективную работу.

Вновь вошедший в Президиум т. Брук дал иное направление этому вопросу Президиум, а затем и общее собрание приняло решение запретить практику после 15 января с. г. и в то же время пополнять коллективы. Этим постановлением создалось тяжелое материальное положение для значительного числа членов коллегии защитников, еще не вошедших в коллектив (хотя и подавших об этом заявления). Они остались без работы. Между тем то предложение, которое делали беспартийные товарищи по опыту, кажется, Ленинграда и Харькова, заключавшееся в том, чтобы принять всех желающих в состав коллективов, устранило бы это ненормальное явление. На практике к этому же и пришли, так как в коллективы были приняты все члены коллегии защ., заявившие желание, кроме группы инвалидов и явно неспособных к работе товарищей (человек 30–50).

<…>

Вот почему, считая, что с формальной стороны такого рода совещания и были известным нарушением закона, но они вызывались необходимостью и осознанием своей ответственности за принимаемые решения.

Еще раз подтверждаю, что цели совещаний были исключительно деловые по вопросам профессиональным. Эти вопросы были так важны и порой так сложны, что отнимали все время, и никаких других разговоров и не бывало. Но, конечно, бывали случаи, когда мы обменивались впечатлениями о текущих событиях, но кроме обыкновенного, я бы сказал, обывательского обмена мнений здесь ничего не было. Допускаю, что при этом обмене мнений высказывалось критическое отношение к тому или другому событию или мероприятию, но конкретные, отдельные случаи на память мне не приходят.

Я не помню также, чтобы кто-нибудь из присутствующих на совещании выражал недовольство Соввластью.

Записано собственноручно – Павел Коренев [подпись]

Допросил – Белостоцкий [подпись]