Дела репрессированных московских адвокатов

л. д. 160-166

Протокол допроса Динесмана Иосифа Юлиановича[113]

от 13 августа 1930 г.

В 1916 г. окончил (Московский университет) и был оставлен при университете для подготовки к профессуре.

В Февральскую революцию: жил в Тифлисе, где служил в «Земгоре» – пом. зав. отделом Рабочей партии…

С Февральской революции до Окт. (и во время): в Земгоре – инженерная [нрзб]

И.Ю. Динесман. 1930

1 мая 1918 г. приехал из Тифлиса в Москву. Около 2-х лет служил в Кр. Армии с мая 19 г. до марта 21 г. в арт. бригаде и КК [?] культработника в Москве. Работал в Наркомпроде[114] до сентября 1922 г. С упомянутого времени в Коллегии защитников.

В октябре 1922 г. я был зачислен в состав Моск. Коллегии Защитников. Поступил я в Коллегию после рассмотрения моего заявления в Комиссии по приему, председателем которой, кажется, был быв. Председ. Моск. Губсуда И.А. Смирнов. В момент организ. Коллегии – была в ее составе официально образована общественная группа (фракция) адвокатуры. Группа эта составилась, главным образом, из бывших политических защитников времен царизма, которых знали подчас лично многие ответственные члены партии (Н.Д. Соколов, Д.С. Постоловский). Группа именовала себя общественной в том смысле, что работа адвоката рассматривалась не под углом зрения личных интересов (хороший заработок и т. п.), а под углом зрения содействия суду в его творческой работе. В группу вошло очень много т.т.[115], вступил и я.

Иногда происходили собрания обществен. фракции, всегда официально, в помещении Суда с ведома Президиума обсуждались исключительно профессиональные вопросы. Через некоторое время организовалась еще одна группировка: группа революц. адвокатуры. По существу, серьезных идеологических рассуждений [расхождений] по профессиональным вопросам у этих 2-х фракций не было. Разница может быть усмотрена, пожалуй, в том, что руководители группы револ. адвокатуры были несколько моложе возрастом и наименованием группы выбрали слова, подчеркивающие соответствие группы требованиям революции.

Обе группы работали открыто, официально. Именно из среды групп, по согласованию с фракцией ВКП(б), составлялся Президиум в его беспартийной части. Лично я был некоторое время в Бюро общ. группы, но потом вышел. Приблизительно в 1925 г. обе группировки были Президиумом Коллегии распущены. С тех пор обществен. группа не существовала, я по крайней мере ничего не знаю о ее существовании после роспуска.

В январе 1929 г. я был Общим собранием избран кандидатом в члены Президиума и работал до 25.04.1930 г. в составе Президиума, по существу работы у меня возникали разногласия с членами Президиума, руководившими жизнью Коллегии. Основные разногласия были по вопросам: 1) о порядке проведения работы по коллективизации ЧКЗ; 2) о порядке проведения чистки.

По первому вопросу: я никогда не был противником коллективизации, но считал и считаю, что запрещение частной практики должно было быть произведено одновременным охватом коллективами всех ЧКЗ, без лишения достойных товарищей заработка. До полного охвата полагал, что некоторое время может существовать частный кабинет, под строгим общественным надзором. Другая точка зрения сводилась к необходимости коллективизировать немедленно, хотя бы [и] оставив не вошедших без куска хлеба. В конце концов (после ухода б. Председ. Брука) все т.т. были приняты в коллективы (за исключением исключенных и т. п.), так что в общем моя точка зрения практически осуществилась.

По второму вопросу: я утверждал, что чистка необходима, но что чистку нужно проводить законно, т. е. органами Р.Н. [РКИ?] и с участием общественности. У нас же (в Президиуме) дважды пытались провести чистку келейно, руководствуясь не проверенными данными. Однако, ввиду вмешательства Моск. Совета, РКИ и редакций некоторых газет (Комсом. Правда) ныне чистка проводится РКИ, так что и тут моя точка зрения признана неправильной [правильной].

Интересуясь только профессиональными вопросами адвокатуры, я никогда не участвовал в каких-либо политических группировках, а то, что думал об адвокатуре, всегда открыто говорил и писал (на VI съезде деятелей Советской юстиции, особые мнения и пр.). С 11 января 1930 г. занимаюсь только службой. С апреля 1930 г. в Президиуме не состою и отошел от круга адвокатских интересов. Должен отметить, что в Президиуме до выхода из состава вел большую общественную работу. Я являлся издателем офиц. Информ. Бюллетеня – органа Президиума, много работал по Агитпропу, в Комиссии по укомплектованию коллективов и принимал участие почти во всех серьезных комиссиях Президиума.

Виновным себя в чем-либо не признаю.

<…>

Общие собрания общественной группы бывали очень редко, приблизительно один-два раза в году. Заседания бюро происходили раз в 1?—2 месяца. На заседаниях бюро затрагивались исключительно профессиональные вопросы. Политические вопросы никогда не затрагивались.

После роспуска группа прекратила свое существование; я не допускаю мысли, чтобы группа существовала после роспуска. Разумеется, ЧКЗ встречались между собой, но это не были фракционные собрания. В частности мы, беспартийные члены Президиума, иногда встречались, чтобы обсудить тот или иной вопрос нашей текущей жизни, поделиться мнением и т. п.

Лично я встречался, гл. обр., с Коганом, Кореневым, иногда с Дивногорским, Долматовским. Я иногда заходил к Кореневу, Когану, где мы совещались по упомянутым выше вопросам. Иногда они заходили ко мне. Вот основные вопросы, которые мы обсуждали: а) чистка, порядок ее проведения; необходимость настоять на том, чтобы была осуществлена инстр[укторами] РКИ. Составили особое мнение – направили его в Президиум и, кажется, в Моссовет; б) метод организации и комплектования коллективов – чтобы т.т. не остались неосновательно [нрзб] за бортом коллективов, чтобы прием в коллективы производился не произвольно – тоже особое мнение; в) наконец, отдельные дисциплин. дела, как они решены.

Из вопросов этих тайны не делали, наши мнения открыто передавали товарищам, если они спрашивали. Обсуждали вопросы в вышеуказанном составе членов Президиума или, если случайно кто-нибудь заходил, то, повторяю, не делали тайны.

Собираясь, таким образом, на частных квартирах у меня, Коренева или Когана, мы никогда политических вопросов не затрагивали. Никогда решительно никаких разговоров о министрах бывших, будущих и т. п. не слышал и не мог слышать, т. к. вращался среди людей, совершенно советски настроенных. Вспоминаю анекдот: когда летом 1929 г. в списке «вычищенных» появились фамилии П. Малянтовича и ЧКЗ Амаспюра[116], то досужие остряки говорили: вычищен «Совет министров», имея в виду, что по слухам Амаспюр был где-то на Кавказе до советской власти министром (говорили, опереточным). Это была плохая шутка, тем более что эти люди совершенно разные.

Недавно я слышал [от], кажется, Г.М. Коган, который у меня обедал, что Брук, выступая на собрании по чистке, сказал, что в Коллегии чуть ли не 70 министров или что-то в этом роде. Мы восприняли эту фразу как нелепую выходку, особенно недопустимую для Брука, вынужденного досрочно уйти от работы в Коллегии.

Записано с моих слов, собственноручно, прочитано мною, в чем и расписываюсь.

Динесман [подпись]

Ст. уполном. 9 ОТД. КРО: [без подписи]