Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

«Я не понимаю, что происходит, — сказал он, — нам просто нужно выйти в наличные. Мы еще сможем отыграться». Затем он сказал своему трейдеру Джо Орофино, что нужно уйти с фондового рынка, продав все фьючерсы по индексу S&P на Чикагской товарной бирже, и Орофино приказал брокерам компании Shearson Lehman Hutton начинать продажи. Весь портфель фонда Quantum в размере 1 миллиарда долларов нужно было сбросить, и немедленно. Но продать позиции такого объема нельзя, не изменив ситуации на рынке. Трейдеры в отделе фьючерсных торгов начали безудержную продажу, как только стартовала распродажа Сороса по крайне низким ценам. И такие инвесторы, как Дракенмиллер, поняли, что это может привести к полному краху рынка еще до того, как кто-то сможет получить выгоду от коротких позиций. «Когда они поняли, в какой последовательности все произойдет, они максимально понизили цены на рынке», — печально вспоминал Сорос впоследствии53.

Решение Сороса выйти в наличные стало, вероятно, самым большим промахом за всю его карьеру и стоило его фонду 200 миллионов долларов54. Это привело к глобальным изменениям: если в течение всего года Quantum получал прибыль в размере 60 %, то буквально за неделю убытки фонда составили 10 %; 840 миллионов долларов были потеряны безвозвратно55. Этот случай выявил слабые места хеджевых фондов, что отрицательно сказалось на развитии данной отрасли в последующие годы: чем крупнее становился фонд, тем сложнее ему было войти на фондовый рынок или выйти из него, не спровоцировав при этом кардинального изменения цен, что неизбежно приводило к убыткам. Если бы Quantum был не таким крупным фондом, то в понедельник Сорос решил бы проблему так же быстро, как это сделал Дракенмиллер; он смог бы заключить выгодную сделку уже в четверг, не спровоцировав обвал цен. Стиль Сороса предполагал умение быстро менять направление, но когда это предположение оказалось ошибочным, у Сороса возникли проблемы.

ОБЪЕМ ФИНАНСОВОГО КРАХА ПОШАТНУЛ УВЕРЕННОСТЬ многих фондовых менеджеров. Успешные бизнесмены сдали свои позиции. «Я был так подавлен этим падением, что просто не хотел продолжать работать, — вспоминал позже Майкл Стейнхардт, — я ни в чем не был уверен, чувствовал себя одиноким и беспомощным»56. Сорос же испытал лишь малую часть подобных переживаний. Еще до краха он признался Дракенмиллеру, что устал вести дела Quantum и мысль об уходе глубоко засела в его голове. Но его сила духа никогда не давала трещину, не позволяла сомневаться в себе — как в 1987 году, так и в любое другое время. В окружении приверженцев его экономической политики велись горячие споры о том, что именно он предпримет, чтобы восстановиться после краха. Спустя неделю или две после «черного понедельника» Сорос уловил небольшую возможность сыграть на понижение доллара и бесстрашно бросился в бой, будто бы ничего не произошло. Курс доллара упал, и игра на бирже окупилась. В конце 1987 года доход фонда Quantum составил 13 %, несмотря на то что еще 2 месяца назад фонд утопал в долгах.

После событий «черного понедельника» над Соросом стали посмеиваться. Анонимный источник с усмешкой сообщил лондонской газете Times: «Потребовалось 20 лет, чтобы Джордж Сорос был признан гением своего дела, и всего 4 дня, чтобы превратить его в ничтожество»57. Всего за несколько недель до этого неудачная попытка Сороса предсказать рост цен стала гвоздем номера журнала Fortune, о чем не преминули упомянуть в Forbes. «Если такой богатый, невероятно тщеславный и известный фондовый менеджер, как Джордж Сорос, появляется под хлестким заголовком, продавай свои ценные бумаги», — ухмылялся автор58. По Восточной Европе быстро распространились новости о финансовых неудачах Quantum, которые могли положить конец филантропии Сороса в данном регионе. Чтобы опровергнуть факт неудачи, он нанес визит премьер-министру Венгрии и убедил его, что на благотворительность крах никак не повлияет. Но к концу 1987 года оказалось, что выводы о финансовом падении Сороса преждевременны. Сорос оказался на втором месте в списке богатейших людей Уолл-стрит журнала Financial World. На первом же месте был не кто иной, как Пол Тюдор Джонс, технический аналитик и приверженец Паттона.

Лазарусский акт 1987 года, подписанный на основе переговоров в отеле «Плаза» двумя годами ранее, закрепил за Соросом статус народного финансового героя. Это дало толчок для создания современных так называемых макрохеджевых фондов. С 1924 года и до самой смерти в 1946 году Джон Мэйнард Кейнс инвестировал в медицинский факультет Королевского колледжа Кембриджа, и хотя термина «хеджевый фонд» еще не существовало, он пользовался такими методами, которыми современные менеджеры макрофондов пользуются и сейчас. Он спекулировал валютой, облигациями и акциями в мировом масштабе, приобретая и продавая ценные бумаги, и получал прибыль без особых затрат. После Второй мировой войны из-за устойчивой инфляции, регулируемых процентных ставок и неподвижного курса валют его инвестирование сошло на нет — по иронии судьбы именно Кейнс вел переговоры о фиксации обменных курсов на конференции в Бреттон-Вудсе. После того как в 1970-х эта система стала доступна, макроинвестирование вновь стало подниматься с колен, правда, очень неуверенно.

Повлияло на это также образование двух групп инвесторов. Акционеры типа Майкла Стейнхардта понимали, что изменения процентных ставок помогут поднять продажи на фондовом рынке, как это бывало ранее. Начиная с 1980-х годов они ставили непосредственно на изменения в процентных ставках, спекулируя на облигациях сначала в США, а потом и по всему миру59. А такие трейдеры, как Майкл Маркус и Брюс Ковнер, тем временем начали продажу хлопка и золота; но когда на товарной бирже появились новые контракты на валюту и процентные ставки, они стали ими пользоваться. Однако до публикации «Алхимии» Сороса аналитики по акциям и трейдеры не были связаны друг с другом, так как действия аналитиков были основаны на фундаментальном анализе конъюнктуры, а действия трейдеров — на тенденциях и графиках движений рынка. Но опыт Сороса повлиял на обе группы инвесторов. Проведенный Соросом эксперимент в режиме реального времени и впоследствии опубликованный в его книге «Алхимия финансов», включал в себя как фундаментальный анализ, так и следование тенденциям; работа совмещала экономический язык и предсказания изменений графиков движения рынка. Соросу по-своему удалось доказать, что в действиях по каждой системе хеджевых фондов есть своя доля мудрости60. За несколько лет таких трейдеров, как Пол Тюдор Джонс, и аналитиков акций, как, например, Стэн Дракенмиллер, стали называть макроинвесторами61.

В СОБЫТИЯХ «ЧЕРНОГО ПОНЕДЕЛЬНИКА» АНАЛИТИКИ пытались найти более глубокий смысл в годы, последовавшие за крахом. В неудаче обвинили современный финансовый инжиниринг, который позже в общественном сознании растворился в понятии «хеджевый фонд». По вине «финансовых инженеров» образовался дестабилизирующий цикл обратной связи: падение на фондовом рынке дало начало продажам портфелей инвестиционного страхования, которые, в свою очередь, привели к дальнейшему падению и новым продажам. Марк Рубинштейн, профессор экономики из Беркли и один из создателей идеи инвестиционного страхования, впал в клиническую депрессию, как позже он сам называл свое состояние. Он опасался, что ослабление фондовых рынков Америки может подтолкнуть Советский Союз к началу военных действий, а виновником ядерного конфликта сочтут его62.

В очередной раз инновации в сфере финансов были пылко отвергнуты. Сорос был убежден, что именно инвестиционное страхование явилось причиной событий «черного понедельника». Но падения на фондовых рынках происходили периодически в истории их существования, в том числе и на иностранных фондовых рынках, где инвестиционное страхование не было столь развитым и где происходили стремительные падения. Как показал анализ краха рынка, даже в Соединенных Штатах из 39 миллиардов долларов, вырученных от продажи акций на фьючерсных рынках и рынках наличного товара 19 октября, лишь 6 миллиардов долларов были выручены благодаря инвестиционным страховщикам. «Низкотехнологичные» инвесторы также сыграли свою роль. С брокерами у инвесторов были установлены внутренние правила продаж на случай, если они потеряют свои позиции. В этом случае эти старомодные полисы страхования от убытков могут быть проданы по крайней мере так же, как и инвестиционное страхование. Кроме того, опасение краха появилось еще накануне этого события, поэтому творившийся хаос можно было объяснить с психологической точки зрения. Эта история в журнале Atlantic Monthly была названа «параллель с 1929 годом», а в статье Wall Street Journal, посвященной «черному понедельнику», сопоставлялось недавнее падение рынка с падением в 1920-е годы63. В конце концов финансовые методы были всего лишь методами. Люди приобретали полисы инвестиционного страхования или страхования от убытков лишь из-за нестабильности, царившей в то время64.

Какую бы роль инвестиционное страхование ни играло, главный урок краха заключался в другом. Финансовая олигархия Уолл-стрит нанесла сокрушительный удар по теории эффективного рынка, которую Сорос так долго критиковал. В течение недели цены на рынках Америки прыгали, как мяч в японской игре патинко, что, безусловно, никоим образом не способствовало установлению равновесия. Позже Сорос написал: «Теория рефлексивности может объяснить такие скачки, в то время как гипотеза эффективного рынка на это не способна», и определенно он был прав65. То, что концепция эффективного рынка возникла в 1950-1960-х годах на территории самых стабильных студенческих городков в Америке — самой стабильной стране — в самое стабильное время, не было простым стечением обстоятельств. Сорос, переживший холокост, войну и нищету в Лондоне, смотрел на мир по-другому; и после сумасшедших событий «черного понедельника» он пришел к академическому консенсусу. С одной стороны, эти события были унизительны для него, как для инвестора, а с другой — являлись подтверждением его правоты.

Его академический консенсус состоял из трех частей. Гипотеза об эффективном рынке была основана на спорном предположении, которое заключалось в следующем: изменения цен соответствуют «нормальному» распределению вероятности, представленному давно известным графиком нормального распределения, на котором частота появления показателей, равных медиане или близких к ней, особенно высокая, в то время как частота показателей с большим отклонением низкая, то есть стремится к нулю. Еще в начале 1960-х ученый в области прикладной математики Бенуа Мандельброт говорил о нарушении нормального распределения вероятностей, о том, что хвосты распределения могут быть «толще», чем следует из этой кривой; а Юджин Фама, основатель теории эффективного рынка, заинтересовался этим утверждением и, исследуя цены на рынке ценных бумаг, подтвердил его. Если бы цены изменялись по принципу нормального распределения, рынок переживал бы значительные потрясения более чем в пять стандартных отклонений лишь раз в семь тысяч лет, но на самом деле подобного рода скачки наблюдаются каждые три-четыре года.