Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

4 АЛХИМИК

Когда в 1949 году в Лондонскую школу экономики прибыл юный венгр по имени Джордж Сорос, она была охвачена невероятным возбуждением. Тяжелые раны Второй мировой войны были еще совсем свежи; жертвы нацизма, изгнанники из стран коммунизма и молодые лидеры Британской империи, разрушающейся на глазах, нашли свое убежище в Лондоне. Люди выдвигали новые грандиозные теории, пытались понять, как и почему Европа себя уничтожила и как ее можно восстановить; лейбористское правительство пыталось сделать Британию государством всеобщего благосостояния, а помощь странам Европы по плану Маршалла способствовала их быстрому восстановлению. В лекционных аудиториях Лондонской школы экономики ярые марксисты сидели плечом к плечу с борцом за экономическую свободу Фридрихом Хайеком, кейнсианцы и антикейнсианцы отстаивали свои взгляды друг перед другом. Именно в эту эпоху, как позднее написал один историк, и родился миф о Лондонской школе экономики1.

К тому времени как Сорос приехал в университет, он уже через многое прошел. Выходец из богатой еврейской семьи из Будапешта, он смог избежать нацистской оккупации, покинув своих родных и приняв христианство. Ему пришлось искать убежища у многочисленных знакомых своего отца. Он видел трупы на улицах города, искалеченные тела со связанными руками и пробитыми головами, и он всячески пытался помочь своим родным выжить, продавая ювелирные изделия торговцам с черного рынка. В 1947 году, когда ему только-только исполнилось семнадцать, попрощавшись со своими родителями и не надеясь когда-либо увидеть их снова, Сорос уехал из Венгрии в Лондон в поисках лучшего будущего. Он работал мойщиком посуды в ресторане, маляром, помощником официанта; метрдотель сказал ему, что если он и дальше будет так трудиться, то, возможно, однажды он станет его помощником. За год до поступления в Лондонскую школу экономики Сорос, наконец, нашел себе работу по душе. Он работал спасателем в бассейне. А поскольку пловцов там всегда было немного, он мог найти время на чтение. Он читал Адама Смита, Томаса Гоббса и Никколо Макиавелли.

Наибольшее влияние на Сороса оказал светило Лондонской школы экономики Карл Поппер — философ, который покинул свою родину, Австрию, чтобы укрыться от нацизма, и который совершенно ненамеренно впечатал свои идеи в голову молодого человека, ставшего в будущем самым знаменитым управляющим хеджевого фонда. Поппер утверждал, что человек не может просто знать правду; он может пробираться к ней мелкими шажками, на ощупь, сквозь тернии, пробы и ошибки. Такая точка зрения нашла отклик в душе Сороса. Согласно ей, все политические догмы были неполноценны: нацисты и коммунисты изо всех сил навязывали себя Венгрии, утверждая, что их учения абсолютно неоспоримы, но ни те, ни другие не имели на это права. Работа Поппера «Открытое общество и его враги» породила в Соросе желание — которое он пронес сквозь всю свою жизнь — внести вклад в философию. Она заставила его по-особому взглянуть на финансы и подвигла на создание собственной благотворительной организации — фонд «Открытое общество».

Сорос окончил Лондонскую школу экономики со средними оценками и какое-то время работал на низкооплачиваемых бесперспективных работах, даже продавал дамские сумочки на севере Уэльса. В надежде на лучший поворот судьбы он отправил свое резюме во все инвестиционные банки Лондона в поисках вакансий на какую-нибудь начальную должность. Но так как у Сороса не было никаких связей, его кандидатуру везде с презрением отвергали. Наконец, ему удалось получить должность в брокерской компании одного венгерского эмигранта; но в 1956 году финансовые трудности привели Сороса в Нью-Йорк, где он смог в течение пяти лет мириться с порядками Уолл-стрит; за это время ему удалось накопить кое-какие деньги, необходимые для жизни независимого философа2. Но тут он обнаружил, что не может расстаться с игрой на бирже: он был в ней слишком хорош. К 1967 году Сорос уже занимал должность руководителя исследований в Arnhold and S. Bleichroeder, известной брокерской компании на Уолл-стрит, специализирующейся на европейских фондовых рынках. Он познакомился с некоторыми менеджерами из фонда А. У. Джонса, подкидывая им кое-какие идеи, и в 1969 году смог вложить свои собственные 4 миллиона долларов в создание нового хеджевого фонда. Он назвал его Double Eagle Fund и управлял им от лица компании Bleichroeder3.

К этому времени Сорос уже объединил идеи Карла Поппера и свои знания в области финансов и назвал полученный синтез рефлексивностью. Согласно Попперу, точная информация о любой листинговой компании была слишком сложна для человеческого понимания, поэтому инвесторы обычно полагались на свои предположения и догадки, используя поверхностные знания о компании, которые лишь приблизительно соответствовали правде. Но Сорос понимал, что даже поверхностная информация может изменить реальность, так как предположения могут спровоцировать скачок цен на фондовой бирже и таким образом позволить компании увеличить свой капитал быстро и без особых затрат, что, в свою очередь, положительно сказывается наделах компании. Благодаря такому «циклу обратной связи» едва ли можно было говорить о неопровержимости чего-либо: во-первых, человек не способен четко воспринимать действительность; и в связи с этим сама действительность меняется под воздействием таких нечетких представлений, которые, в свою очередь, тоже постоянно меняются. Сорос пришел к выводу, который противоречил основным убеждениям об эффективном рынке. Наука о финансах за отправную точку принимает утверждение, что рациональные инвесторы могут дать объективную оценку фондовому рынку и взвешивание всей информации приведет к равновесию на рынке. Но, по мнению последователя идей Поппера, это предположение не принимало во внимание элементарных пределов познания4.

Даже в 1960-х годах, когда взлет Сороса уже начался, он предпочитал прятаться от мира в кабинете своего дома, где дни напролет пытался перенести на бумагу свою философию. Его идеи сильно повлияли на то, как он инвестировал свои деньги, вопреки более поздним предположениям, что Сорос наложил свою теорию рефлексивности на свой успех как инвестора не сразу, а лишь спустя какое-то время. В заметке, написанной в 1970 году, Сорос объяснил схему работы инвестиционных фондов недвижимости исключительно рефлексивными терминами. «Традиционный метод анализа финансовой надежности заключается в попытке предсказать будущий доход», — говорил он; но в случае с инвестиционными фондами доход будет зависеть от личных представлений инвесторов о нем. Если инвесторы играют на повышение, они заплатят более высокую цену за акцию успешной инвестиционной компании, привнося туда дешевый капитал. Дешевый капитал увеличит доход, который, в свою очередь, создаст видимость успеха, тем самым подвигнув других инвесторов купить акции компании за еще большую цену. Основная идея, по словам Сороса, — не сосредотачивать все внимание ни на доходах, ни на психологии, разогревающей аппетит инвесторов. Вместо этого Сорос все внимание направлял на цикл обратной связи между ними, предсказывая, что они будут провоцировать рост друг друга до тех пор, пока крах компании не станет неизбежным в связи с ее завышенной стоимостью. И действительно, как и предполагал Сорос, инвестиционные фонды недвижимости действовали именно в такой последовательности поочередных спадов и подъемов. Его фонд заработал целое состояние на шумном успехе одних компаний и крахе других5.

В 1973 году Сорос ушел из Bleichroeder и открыл свою собственную компанию. Он снял офисное помещение в одном квартале от снимаемой на двоих квартиры на Сентрал-Парк-Уэст, переманив с собой коллегу из Bleichroeder, раздражительного, горящего на работе аналитика Джима Роджерса. Спустя много лет Роджерс давал интервью в своем доме на Манхэттене, морщась от боли и с трудом дыша на велотренажере, который был подключен к его компьютеру и телефону для обеспечения наибольшей продуктивности работы6. Вместе с Роджерсом Сорос продолжил свои попытки поиска моментов, в которых зыбкое равновесие может кардинально изменить ситуацию. Например, он видел, что финансовое дерегулирование изменило ход игры в банковском деле, преобразовав абсолютно обыденный и скучный сектор фондового рынка в довольно привлекательный: он заработал состояние на банковском капитале. Он первым заметил, что арабо-израильская война 1973 года изменила правила игры в пользу оборонной промышленности, так как боевая техника Советского Союза, используемая Египтом в военных действиях, оказалась значительно лучше, чем ожидалось. То есть в этот раз Соединенные Штаты столкнулись с куда более серьезной проблемой, чем когда-либо. Сорос предвидел, что Пентагон вскоре убедит конгресс США вложить некоторые инвестиции в боевую технику, чтобы «наверстать упущенное». И Сорос вложил огромные деньги в акции оборонных компаний США7.

Когда Сорос чувствовал, что наступает переломный момент, он не боялся рискнуть и поставить на кон все. Его уверенность, что военные расходы возрастут, привела к тому, что вскоре он стал крупнейшим внешним акционером военного подрядчика — компании Lockheed. Он всегда принимал самые серьезные решения и делал самые решительные шаги, не имея неопровержимых доказательств своей правоты. Если какая-то инвестиция казалась ему стоящим делом при беглом рассмотрении, он полагал, что и другим эта идея тоже покажется привлекательной. Так как Сорос верил, что абсолютное познание невозможно, он не видел никакого смысла в том, чтобы вдаваться в подробности. Однажды, катаясь на лыжах в Швейцарии, он купил газету Financial Times в киоске у подъемника для горнолыжников и по пути наверх прочитал о планах британского правительства оказать компании Rolls-Royce финансовую поддержку. Он тут же позвонил своему брокеру, чтобы тот купил государственные облигации8. Пусть специалисты ломают голову над мелочами. Девиз Сороса был: «Инвестируй, остальное покажет время»9.

К началу 1981 года Сорос достиг такого успеха, о котором не мог и мечтать. Его хеджевый фонд, переименованный в Фонд Сороса в 1973 году, а затем в фонд Quantum в 1978 году, накопил 381 миллион долларов, увеличив свой начальный капитал практически в 100 раз, несмотря на все трудности фондового рынка 1970-х годов. Подросток, влачивший жалкое существование в Лондоне, живший в надежде, что благотворительные учреждения окажут ему хоть какую-то поддержку, создал собственное состояние стоимостью в 100 миллионов долларов и занялся филантропией. В июне 1981 года респектабельный финансовый журнал Institutional Investor назвал Сороса величайшим в мире фондовым менеджером. Конкуренты выражали свое восхищение, цитируя слова Илие Настасе, сказанные в адрес Бьерна Борга: «Мы просто играем в теннис, а этот парень творит чудеса»10.

Сорос признавал великолепие своих побед. «Я смотрел на себя с благоговейным трепетом: я видел машину, в совершенстве справляющуюся со своей задачей», — писал он без иронии11. «Я воображал себя эдаким божеством, или сравнивал себя с великим сторонником экономических реформ Кейнсом (у каждого из нас была своя общая теория), — признался он однажды, — или вообще выдающимся ученым типа Эйнштейна (у меня — теория рефлексивности, у него — теория относительности)»12.