Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

15 ОСЕДЛАТЬ ШТОРМ

Детство Дэниела Сэйдека было нелегким. Родился он в Ливане в 1968 году, годы обучения его были прерваны гражданской войной, а тело отмечено шрамами от выстрела и пролетевшего мимо куска металла. Из Ливана он перебрался во Францию, затем, в восемнадцать, решил осесть в Калифорнии, устроившись работать оператором бензоколонки, а какое-то время спустя стал продавать автомобили. Но к 2000 году его озарило. Он продавал «мерседесы» — много «мерседесов», продавал один за другим людям, занимавшимся ипотечным бизнесом. Обнаружив, что он может получить лицензию на продажу жилищных кредитов без каких-либо специальных курсов, Сэйдек погрузился в новое дело. Если бы он пожелал стать профессиональным парикмахером, ему бы пришлось набрать полторы тысячи часов практики, прежде чем получить государственный сертификат.

К 2005 году компания Сэйдека Quick Loan уже насчитывала 700 сотрудников. Компания считалась одной из 50 ведущих «субстандартных» фирм, предоставляющих кредиты в стране, по сути, специализируясь на клиентах, которые слишком любили рисковать, чтобы опускаться до стандартной ипотеки. Рекламные лозунги компании не отличались тонким подходом.

«Доходы не проверяем! Сразу доверяем!» — гласил один из них. «Вы не можете ждать. Мы вас не заставим» — провозглашал их слоган. Калифорнийский департамент корпораций зарегистрировал серию жалоб на Quick Loan, включая обвинения в мошенничестве и ошибки в страховании займов1. Но Сэйдек сделал все, чтобы его образ жизни от этого не пострадал. Он приобрел особняк на побережье и апартаменты в Вегасе; он щеголял в ожерелье, шлепанцах и с длинными волосами; он обзавелся коллекцией дорогих, быстрых машин, вложился в ресторанный и кинобизнес. Когда его подружке-актрисе понадобилась роль, он выступил спонсором производства фильма под названием Redline. Как писал Boston Globe, фильм получился «полным машин, хрома и силикона, всего того, чего от него и ждали, хотя всех ожиданий он так и не оправдал». За время съемок и рекламной кампании актерская группа изничтожила больше двух миллионов долларов, которые Сэйдек мог пустить на свои спортивные автомобили. «Ничего не бойся; рискуй всем» — призывал слоган картины.

В 2006 году Кайл Басс, управляющий хедж-фондом в Далласе, услышал о Сэйдеке и его кинопроизводстве. Он уже тогда начал подозревать, что американский ипотечный рынок находится во власти чего-то поистине дикого — это был огромный пузырь, превышающий все, что могло бы существовать в рамках рискованного инвестирования, и вскоре его опасения подтвердились. За период между 2000 и 2005 годом объемы рискованных субстандартных займов выросли в четыре раза, и все возрастающая доля этих займов текла к людям, которые не могли их вернуть. «Грядущее банкротство. Арест имущества за неуплату налогов. Потеря права выкупа заложенного имущества. Проблемы с взысканиями и кредитами. ОК!» — гласила очередная реклама Quick Loan, как будто компания занималась активным поиском авантюристов. Казавшееся суицидальным отношение Сэйдека к ситуации было суммировано в его фильме. Кайл Басс позже скажет: «Когда они швырялись автомобилями «Порше» последней модели, а Сэйдек говорил: «Да и черт с ним, что значат пара разбившихся машин?»2 — я думал: «Вот человек, на которого можно поставить». Примерно в то время когда Amaranth терпел крах, Басс со своей компанией Hayman Capital понял, как формировались ипотечные пакеты Сэйдека и затем распродавались в форме ипотечных облигаций. Басс продал без покрытия большое количество этих облигаций и приготовился ждать.

Другие менеджеры хедж-фондов испытали похожее озарение. Для Майкла Литта, сопредседателя крупной альфа-фабрики FrontPoint Partners, свет зажегся, когда он посетил ипотечный отдел Lehman Brothers. Команда, занимающаяся ипотекой, недавно переехала на новую гигантскую торговую площадку и, осматривая территорию, Литт услышал, как группа трейдеров донимает одного своего приятеля. К нему приходил портной снять мерки для новых костюмов, по шесть тысяч долларов каждый, а парень заказал только один — любой уважающий себя ипотечный атлет посчитал его слабаком! Спустя время Литт летел домой из Лондона. В самолете он читал отчет Банка международных расчетов, где разъяснялось, как изощренное финансирование сдерживало волатильность рынка. Литт вспоминает, как подумал, что что-то здесь не так; выглянув в иллюминатор, он увидел очертания Гренландии, когда-то такой гостеприимной к людям, но потом совершенно заледеневшей. И вот на высоте сорока тысяч футов до него внезапно дошло. Волатильность рынка была низкой, потому что мир тонул в диких деньгах, но избыток ликвидности давал ложное чувство, что стабильность возникла благодаря некоему волшебному структурному улучшению финансовой системы. Инвесторы от Азии до Аравии переводили миллиарды долларов фондовым менеджерам в Нью-Йорке, покупая каждый клочок бумаги, который только мог продать ипотечный отдел Lehman Brothers, и все же головастые парни из Банка международных расчетов, похоже, упускали из виду грядущее похолодание. Литт по-новому сбалансировал портфель FrontPoint, чтобы быть готовым к удару. Осенью 2006 года фирма сделала ставку против сектора субстандартного ипотечного кредитования, а также заняла «медвежью» позицию по ряду других торговых стратегий3.

За следующий год и Hayman Capital, и FrontPoint прилично обогатились4. Но человеком, провернувшим ликвидацию всех ликвидаций на этом пузыре всех пузырей, был скромный Джон Полсон. Не высокий, не низкий, не красавец, не простак, не рубаха-парень, не надменный сноб, он появился как «мистер Середина». Окончив Гарвардскую школу бизнеса в 1980 году, он начал свою карьеру с консультирования по вопросам управления и дальше ушел в ранний хедж-фонд под названием Odyssey Partners, а затем в Bear Stearns, где он работал над поглощениями и слияниями. В 1994 году он основал собственный крошечный хедж-фонд, расположившись на Парк-авеню, в здании, где подрастали еще несколько новых хедж-фондов. В следующем десятилетии Paulson and Company имел стабильный успех, нарастив капитал с 2 миллионов долларов вначале до 600 миллионов долларов в 2003 году. Затем великий бум активов хедж-фондов подхватил Полсона, и в 2005 году фонд управлял 4 миллиардами долларов. Даже тогда Полсон не давал фирме разрастаться. На него работали всего семь аналитиков, и хотя он владел целым состоянием, он делал это самым неприметным образом5.

Полсон был одиночкой и инвестором, идущим вопреки тенденциям рынка. Он не сомневался в собственных способностях и не искал одобрения. Следуя собственной дорогой как эксклюзивный хедж-фондовый менеджер, он дошел до совершенства в искусстве нестандартных рискованных предприятий. Например, он специализировался в арбитражном слиянии, сфокусированном на значительном неравенстве ставок: одновременно с инвестированием в слияния, которые должны были совершиться, и получением за это скромного вознаграждения, Полсон иногда ставил против тех, что могут сорваться, или в пользу них, когда рынок мог быть шокирован неожиданной ставкой от конкурирующей компании-поглотителя. Полсон также делал деньги, угадывая повороты в циклах. Когда экономика процветала, он искал случая сыграть на понижение, и наоборот. Некоторые люди, работавшие на него, тоже отличались духом идущих против течения. Паоло Пеллегрини, высокий элегантный итальянец, с веселой искрой в глазах за очками в толстой оправе, потратил годы в безрезультатной гонке за нетривиальными идеями. «Я — романтик, — скажет он позже»6. Когда в 2004 году Пеллегрини подписал контракт аналитика финансовых компаний у Полсона, он осознал, что впервые в жизни кто-то был рад его нешаблонному стилю.

Большая часть мастерства Полсона заключалась в деталях его позиций. Он выражал скептицизм по поводу бума через стратегию, известную как арбитражная стратегия в рамках структуры капитала одного эмитента, которая основывалась на факте, что различные облигации, выпускаемые данной компанией, могут по-разному рассматриваться в случае банкротства. Так называемые старшие облигации обладают правом первого требования на оставшиеся активы компании и поэтому окупятся первыми; младшие облигации будут довольствоваться тем, что осталось. Пока компания была здорова, инвесторы не фокусировались на этом скучном юридическом нюансе, поэтому старшие и младшие облигации торговались по схожей цене. Но если экономика ослабевала, появлялась возможность. Полсон мог оценить, какие компании обанкротятся — например, в индустрии циклического характера или те, что имели слишком много долгов. Тогда он мог сыграть на понижение младших облигаций, которые пострадают сильнее, если компания пойдет ко дну, иногда хеджируя свою позицию, играя на повышение старших облигаций.

В начале 2005 года Полсон начал ощущать, что экономический цикл готовился к повороту. Облигации, приобретенные им со скидкой во время предыдущей рецессии, теперь торговались на невероятных высотах; финансовые рынки были неглубоки из-за длительного периода низких процентных ставок. Полсон начал охоту за лучшим способом поставить против этого пузыря. Он хотел найти самое слабое место американского капитализма — что-то, что взорвется быстрее и оглушительнее всех, если экономика сбавит обороты даже слегка. Идеальная мишень должна была сочетать все стандартные варианты уязвимости: она должна находиться в циклической индустрии, должна быть перегружена долгами, и долги должны быть поделены на старшие и младшие облигации, чтобы Полсон мог сыграть на понижение младших, концентрировавших все риски. Полсон поэкспериментировал с понижением облигаций автомобилестроительных компаний, основываясь на теории, что потребители отказывались от автомобильных кредитов, которые не могли потянуть. Он сыграл на понижение страховой компании и пары фирм, сдающих дома. Но во всех этих торгах существовал риск. Автомобильные компании, страховщики и арендодатели — все имели ценность как франшизы: у них были здания, бренды, клиентская база — так что, даже если они оказывались смяты грузом своих долгов, возможно, они могли еще чего-нибудь стоить. Если Полсон собирался идти вопреки рынку, он хотел понизить что-нибудь без остатка. Весной 2005 года он ударил в нужную цель.

Мишенью стали ипотечные ценные бумаги, которые сочетали все возможные прелести, привлекающие игрока на понижение. Цены на дома и, следовательно, ипотека определенно отличались цикличностью, несмотря на то что великая американская общественность убедила себя, что цены на недвижимость могут только расти. Далее, цены на дома имели основанием горы семейной задолженности, и если наступали тяжелые времена, люди оказывались не способны вносить плату. Что касается разделения старшего и младшего долга, Полсон еще нигде не встречал такого праздника изобилия, какой устроила ипотечная индустрия. Кредиторы, подобно Дэниелу Сэйдеку, производили ипотечные продукты, которые продавались банкам Уолл-стрит; банки превращали их в ипотечные облигации; затем другие банки покупали эти облигации, перегруппировывали и нарезали полученные «обеспеченные залогом долговые обязательства» по слоям: самые старшие классифицировались как супернадежные ААА, следующим присваивалась степень надежности АА, и так далее вниз по цепи к ВВВ и ниже — в пирамиде могло быть до восемнадцати уровней. Если ипотеки обеспеченных залогом долговых обязательств выплачивались на 95 % и более от ссуды, то облигациям класса ВВВ ничего не угрожало, пока первые 5 % потерь рассасывались по еще более низким траншам. Но если невыплаты превышали пятипроцентный объем, бумаги ВВВ начинали нести потери. А поскольку транш ВВВ был толщиной всего в 1 %, невыплаты свыше 6 % сводили весь класс транша к нулю. В отличие от облигаций автомобильных компаний здесь не существовало франшизной ценности, о которой стоило беспокоиться. Обанкротившаяся компания может что-то для кого-то стоить. Гора кредитов с нулевыми выплатами не стоит ничего.