Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

9 СОРОС ПРОТИВ СОРОСА

Чтобы построить центр горнодобычи в Норильске, Сталин использовал рабский труд. По делам, сфабрикованным его секретной службой, сотни инженеров были арестованы и высланы в сибирскую Арктику, где не было ни деревьев, ни какой-либо растительности. Предположительно двести тысяч зэков, или политзаключенных, погибли во время строительства этого города и его шахт. Спустя годы ежегодное таяние снегов продолжало вымывать черепа и кости сталинских жертв. К середине 1990-х годов в это холодное и суровое место загнали 260 тысяч жителей, и те боролись с температурой ниже 40 градусов Цельсия и задыхались от серного смога, вздымавшегося от плавильных печей, напоминавших печи времен Диккенса. Солнце исчезало на пять месяцев и воцарялась полярная ночь. «Время как-то проходит, — сказал житель Норильска одному приезжему, — а мы остаемся»1.

Как географически, так и психологически трудно было представить себе место, более удаленное от оживленных офисов коммерсантов на Манхэттене. Однако в 1990 году Пол Тюдор Джонс вместе с другими членами хеджевого фонда отдыхали в лагере рыболовов на реке Поной2. Отдыхающие наслаждались пребыванием в арктической пустыне, меряясь силами с мощным лососем. В них взыграл инстинкт, который порой развивается у богачей, и они решили, что, раз уж лагерь им так нравится, будет правильным его купить. Когда они начали переговоры с местными властями по поводу приобретения прав на рыболовство, то услышали историю, которая привлекла их внимание. На встрече в Хельсинки, которая якобы была посвящена рыболовству, один из русских чиновников упомянул о Норильске, сетуя на то, что трещавшая по швам советская инфраструктура шахты была на грани коллапса. Торпе Маккензи, бывший партнер Джулиана Робертсона в Tiger, который вел переговоры от имени рыбаков из хеджевого фонда, тут же насторожился. В шахтах Норильска было сосредоточено более половины всех мировых запасов палладия. Сбой в производстве мог повлечь за собой последствия мирового масштаба3.

Маккензи приезжал на реку Поной каждый год в течение нескольких лет. Он принимал русских чиновников в своем рыболовном лагере и выкачивал из них информацию о шахте и ее перспективах. Он провел исследования структуры рынка палладия и выяснил, что металл применяется в трех основных сферах: стоматология, где на него спрос оставался более или менее стабильным, каталитические конвертеры для автомобилей, спрос на которые возрастал в связи с ужесточением норм по охране окружающей среды, и сотовые телефоны, новый рынок, который выглядел перспективным. Помимо Норильска, основные поставщики палладия находились в Африке, которая столкнулась с проблемами собственной инфраструктуры. Оценив ситуацию, Маккензи сделал вывод, что спрос на палладий может превзойти возможности изменчивых источников поставок. Он самостоятельно приобрел партию металла и переговорил с Джулианом Робертсоном. К 1994 году Tiger купил палладия на сумму 40 миллионов долларов, и молодом)7 специалисту Tiger по драгоценным металлам, Дуайту Андерсону, было дано задание навести кое-какие справки.

Андерсон был одним из молодых людей «с турбонаддувом», которых нанял Робертсон, и его тяга к приключениям пришлась кстати для выполнения данного задания. Он вылетел в Москву, которая в те времена только еще набирала популярность среди дельцов с Запада, затем сел на борт старого воздушного судна «Аэрофлота», взявшего курс на Сибирь. Когда он прилетел в Норильск в полумраке мрачного ноябрьского дня, он увидел каркасы полуразвалившихся воздушных судов, захламлявших аэропорт. Очевидно, их стащили, чтобы использовать в качестве запасных частей с целью поддержания воздушного флота в порядке. Андерсон стиснул зубы и попытался не думать о безопасности обратного полета. Но когда он посетил норильскую шахту, то был удивлен, насколько хорошо она работает4.

До этого Андерсон повидал немало шахт, но норильская шахта отличалась от всех прочих. Она не была похожа на аппалачские угольные шахты, где люди наклоняются, чтобы спуститься вниз; не похожа она была и на рудники в западной части Соединенных Штатов или же на впечатляюще глубокие южноафриканские шахты. Сибирский подход к разработке месторождений был поистине советским по своим масштабам: спуститься вниз можно было на громадном грузовике и можно было объехать на нем запутанный лабиринт пещер. Масштабы раскапывания превышали необходимые для добычи руды, но такое излишество было своего рода благословением. Если возникнет проблема в одном тоннеле или в системе транспорта, в запасе будут альтернативные пути добычи руды; если механический бур выйдет из строя, рядом окажутся два вышедших из строя, и их можно будет разобрать на запчасти, точно так же, как те самолеты в аэропорту. Благодаря избыточности норильские шахты продолжали функционировать, и вскоре Андерсон пришел к заключению, что рассказы о крахе промышленности нарочно приукрашены. Местные чиновники понимали, что слухи о коллапсе будут способствовать повышению цен на палладий. Поскольку все они были кровно заинтересованы в сбыте продукции шахты, то использовали любой шанс сообщить приезжающим на шахту иностранцам о неминуемом крахе производства.

Однако Андерсон предвидел крах в несколько иной сфере. Налаживая контакты с русскими, он мог констатировать, что те продают больше палладия, чем добывают. Они брали его из компонентов вышедшей из употребления советской военной техники и продавали. Рано или поздно воровство это должно было прекратиться. Андерсон подсчитал, что где-то в 2000 году больше не останется приборов, которые можно будет разобрать, и цены на палладий резко вырастут. Таким образом, согласно проведенному Андерсоном расследованию, Tiger должен был продолжать прежнюю политику в отношении палладия, несмотря на то что логика владения им изменилась. Они теряли деньги на этой позиции в течение трех последующих лет, но позже, как мы увидим, события станут разворачиваться куда более интересно.

СИБИРСКАЯ ВЫЛАЗКА TIGER БЫЛА ЧАСТЬЮ ЦЕПИ БОЛЕЕ крупных событий. В начале 1990-х доселе скрытые области мировой экономики открылись западному капиталу, и хеджевые фонды ухватились за эту возможность. До 1990 года представители Запада не допускались на Кольский полуостров — на рыбалку ли или же с целью осмотра шахт; до 1990 года таким же образом страны Восточной Азии и Восточной Европы впускали лишь малую толику иностранного капитала на рынок акций и облигаций, который так или иначе был слишком мал и не мог предложить больших возможностей. Но на смене десятилетия, когда Торпе Маккензи привез первую группу рыболовов в Сибирь, развивающиеся рынки получили должное внимание. За год небывалый ассортимент облигаций развивающихся стран взлетел с 40 миллиардов долларов до 100 миллиардов долларов, и стремительный рост продолжился в течение десятилетия. Традиционные распорядители активов почувствовали симпатию к периферийным экономикам лишь со временем, а хеджевые фонды действовали быстро. К началу 1990-х они уже набивали свою казну долгами таких стран, как Перу, и получали устойчивую выгоду5. В 1992 году Сорос и Дракенмиллер учредили новый фонд под названием Quantum Emerging Growth с целью извлечь выгоду на этом новом поприще. В следующем году Moore Capital Льюиса Бэйкона последовал их примеру со специализированными инструментами для развивающихся рынков.

В этих новых условиях было много положительных моментов с точки зрения самих развивающихся стран. Хеджевые фонды хотели предоставить капитал, тогда как остальные не выказывали таких намерений. Как только один хеджевый фонд делал первый шаг, другие западные распорядители активов в итоге следовали его примеру. И поскольку иностранцы были умудренными опытом и знали, в какие компании вкладывать деньги, их присутствие часто повышало качество капитала в экономике, так же как его количество6. Но мировое распространение хеджевых фондов также повлекло за собой риски. Хеджевые фонды могли предоставить капитал развивающейся стране и питать ее экономику в течение нескольких лет, зато они могли извлечь свои деньги, что могло повлечь за собой обвал растущей экономики. В 1992 году британское правительство пришло к выводу (а два года спустя и Алан Гринспен), что глубокие и быстро развивающиеся фондовые рынки могли обусловить резкие изменения валютного рынка и процентных ставок, разрушая иллюзию о том, что экономисты-политики были хозяевами судеб наций. Если это было верно для развитых стран, то это было еще более верно для неустойчивых экономик развивающихся стран. В конце 1994 года Мексика пала жертвой полномасштабного валютного кризиса. И проблемы Мексики послужили генеральной репетицией для намного более масштабной драмы — той, что в значительной степени зародилась в Soros Fund Management.

После нескольких лет торговли фунтами стерлингов Стэн Дракенмиллер сделал фонд Quantum еще более прибыльным. В 1993 году на рынке облигаций воцарились золотые времена, доходы Quantum поднялись на 63 %. На следующий год, несмотря на крушение рынка облигаций, он все еще сражался за крупицу в 4 %. 1995 год был успешным, и прибыль фонда составила 39 %7. Но все эти годы между Дракенмиллером и Соросом шел затянувшийся спор о надлежащем размере их хеджевого фонда. Опыт стерлинговой торговли показал, что масса может быть оружием в деле запугивания правительства, но он также показал, что фонд Quantum был неоправданно велик. Сорос и Дракенмиллер считали, что, придав фонду размах, они продадут фунтов стерлингов на 15 миллиардов долларов, но реально продать они смогли только на 10 миллиардов. Отсюда следует, что, если бы их фонд был на одну треть меньше, они поставили бы цель сделать продажи на 10 миллиардов долларов и на самом деле реализовали бы этот объем, зарабатывая на процентах на собственный капитал, который был бы на треть больше. Для Дракенмиллера главной целью были астрономические цифры, как результат деятельности. Его доходы были привязаны к этому, в это он инвестировал свое эго. Для Сороса же, с одной стороны, расчет был несколько иным. Он инвестировал так же много эго в масштаб своей империи, как и в размер своих прибылей. Обладание компанией мирового масштаба делало его игроком мирового масштаба, поднимая престиж его печатных трудов и благотворительности. Сорос был известен как единственное частное лицо со своей собственной внешней политикой, и он радовался тому факту, что выдающиеся государственные деятели обивают пороги его кабинета. Однажды сотрудник Сороса через голову своего начальника сообщил Дракенмиллеру, что приходит Генри Киссинджер.

«Ты хочешь переговорить с ним?» — спросил Сорос Дракенмиллера.

«А он что-то понимает?» — презрительно парировал Дракенмиллер.

«О, да! — ответил Сорос, найдя способ похвастать своими политическими связями, хотя, казалось, не был в восторге от звездной мощи Киссинджера, — я его не люблю, но он кое в чем разбирается».

Сорос и Дракенмиллер достигли компромисса касательно размера их хеджевого фонда. Soros Fund Management продолжит накапливать активы, но не все они поступят в Quantum. К 1996 году только более половины от 10 миллиардов долларов Soros Fund Management были помещены в три разных фонда: Quantum Emerging Growth, Quasar (в который инвестировали сторонние менеджеры хеджевого фонда), и Quota (которым управлял Ник Родити, скрытный макротрейдер, обосновавшийся в Лондоне). Чтобы управлять этими новыми организациями, Сорос нанял новых талантливых людей, включая экономиста по имени Арминьо Фрага, прошедшего обучение в Принстоне. Когда эти двое встретились в начале 1993 года, бразилец Фрага только что ушел с поста заместителя управляющего центрального банка своей страны. Через несколько дней Сорос предложил ему сотрудничество.