Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты

Вы бы поняли, почему Стейер и его команда увидели в этом человеке превосходного местного партнера. Бойс вырос в Сан-Луис Вэлли в бедности, затем стал трехкратным победителем в чемпионате Колорадо по мотогонкам по грязи. Он был ветераном политических войн за воду: во время битвы за более раннюю попытку поставить кран на водоносный горизонт Сан-Луис он основал газету под названием Needle («Игла»), чтобы проткнуть пузырь девелопера32. И хотя Бойс был истинным местным жителем, он также был человеком светским. Благосостояния он достиг, объезжая лошадей для представителей высшего света Вирджинии, а еще богаче стал, женившись на наследнице MGM. Уверенный, что Бойс обладает всеми качествами, чтобы запустить новую версию водного проекта, Стейер создал партнерство для финансирования его амбиций. Половина капитала пришла из Farallon, а вторая половина из Йеля, хотя университет не играл никакой роли в управлении проектом.

В 1994 году, заручившись поддержкой Farallon, Бойс купил ранчо в Сан-Луис Вэлли, опередив Nature Conservancy, организацию, которая хотела превратить земли в государственный заповедник. Он потратил 3 миллиона долларов на изучение условий окружающей среды, которое показало, что воду можно добывать без урона местной почве. Он нанял лоббистов для продвижения проекта в законодательстве Колорадо. Вместе с этим Бойс потратил полмиллиона долларов на сбор подписей на проведение двух референдумов для избирателей Колорадо. Первый обязывал фермеров долины оборудовать свои колодцы счетчиками потребления, второй заставлял фермеров платить пользовательские сборы за воду определенного сорта. Обе меры являлись необходимой составляющей схемы Бойса, ведь они устанавливали справедливую цену на ресурс, который он собирался продавать. Бойс потратил еще 400 тысяч долларов на рекламную кампанию в поддержку своих предвыборных инициатив, заверив партнеров в Йеле и Сан-Франциско в удачном исходе выборов. Стейер отправился в долину, взяв с собой на отдых мать. Она сблизилась с Бойсом и замечательно проводила время, пробуя себя в охоте на оленей33.

Но не все были так счастливы. Фермеры долины восстали против предложений Бойса. Они были вне себя от перспективы пользовательских сборов и заявляли, что песчаные почвы долины будут засорять счетчики. Споры все разгорались, и Стейер начал задумываться, того ли местного он выбрал в партнеры34. Если ты живешь, где родился, еще не значит, что тебя будут там уважать. Возможно, перламутровые кнопки и украшенные револьверы выдавали Бойса как позера, а не как обычного местного жителя, знаменитого в Колорадо. Когда в ноябре 1998 года пришло время выборов, водные инициативы Бойса были повержены с огромным перевесом. Стейер и его йельские партнеры потратили четыре года и почти 20 миллионов долларов на этот проект, но теперь им не оставалось ничего, кроме как признать поражение35. В поиске путей выхода Farallon пригласил Nature Conservancy возродить прежний план создания национального заповедника, и в конце 2001 года две стороны заключили сделку. Но тут появилось препятствие. Бойс заблокировал путь к выходу, подав на Farallon в суд.

В суде Бойс ссылался на то, что водная схема была все еще жизнеспособной. Преждевременно выйдя из экономических трудностей, используя помощь со стороны, Farallon нанес ущерб ценности доли Бойса в проекте. Судебное рассмотрение задержало сделку с Nature Conservancy, и скоро сторонние наблюдатели разглядели возможность навредить делу. Сенатор Колорадо Уэйн Аллард обвинил Йель в попытке нажиться за счет колорадских налогоплательщиков, которые будут спонсировать покупку Nature Conservancy, и потребовал, чтобы Йель снизил запрашиваемую цену в 31,1 миллиона долларов, несмотря на то что Йель играл роль всего лишь пассивного инвестора36. Аллард предположил, что Farallon ввел Йель в заблуждение касаемо издержек проекта на охрану окружающей среды, несмотря на то что референдум Бойса провалился из-за предложенных сборов и счетчиков, а не потому, что кто-то доказал, что результаты его исследования окружающей среды были неверны. Практически первый раз за всю свою историю Farallon старался держаться подальше от заголовков, и уж конечно фонд не привык к публичным обвинениям от сенаторов. Вовлеченность в перипетии с Бойсом становилась для фонда все неприятнее.

В начале 2004 года Farallon вышел победителем из юридической схватки с Бойсом и продолжил работу над завершением сделки с Nature Conservancy. Чтобы задобрить критиков, Йель объявил о пожертвовании 1,5 миллиона долларов на субсидирование затрат колорадских налогоплательщиков. Но скоро Farallon столкнулся с новой неожиданностью: в нескольких университетских кампусах объявилась странноватая коалиция протестующих. Ее лидеры заявляли себя частью кампании «Против

Farallon», нацеленной вынудить благотворительные организации колледжей вывести из Farallon свой капитал. На футбольном матче в поддержку протеста, организованном в Техасском университете, появились игроки, разодетые как коррумпированные капиталисты. «Фея прозрачности» в маске, украшенной перьями, размахивала волшебной палочкой у входа в офис Свенсена в Йеле, желая, чтобы благотворительный фонд был более открытым и понятным37.

Уличный театр привлекал внимание к новому веб-сайту «Против Farallon», где были перечислены все виды предположительно бесчестных деяний. Сайт приводил в пример инвестиции Farallon в проект индонезийской электростанции, работающей на угле: уголь представлялся злом. Сайт обращался к вложениям Farallon в Аргентине: там пострадали рабочие. Сайт демонстрировал плачевное состояние тигровой саламандры из-за калифорнийских курсов по гольфу, в которые инвестировал Farallon: если гольф-лорды не выкопают искусственные водоемы, саламандры окажутся под угрозой38. Действительно, Farallon оказался соучастником не меньших преступлений, чем война в Ираке: фонд владел долей в 3 миллиона долларов в Halliburton, нефтяной компании, когда-то возглавляемой американским вице-президентом Чейни. Активисты требовали, чтобы скрытный руководитель Farallon встретился с ними для обсуждения «этики практикуемых Farallon инвестиций». «Мы являемся акционерами тех инвестиций, которые вы проводите деньгами университета, — отчитывали они Стейера, видимо, воображая противника с моноклем и в высокой шляпе. — Мы не желаем, чтобы наши университеты обогащались за счет инвесторов, наносящих вред другим сообществам»39.

Стейер делал все возможное, чтобы постоять за себя. Он написал кампании «Против Farallon», убеждая протестантов, что он так же сильно, как и любой другой, заботится об устойчивых ценностях бизнеса. Он написал инвесторам Farallon, заявляя чистую правду о том, что протестующий веб-сайт приводил недостоверные факты. Но демонстрации продолжались. В апреле студенты устроили митинг перед офисом президента Йельского университета. Они разыграли пародию попытки добыть воду из недр кампуса и разбили площадку для новой угольной электростанции. Когда студенты заявились на собрание Йельского надзорного комитета по инвестиционной деятельности, терпение Дэвида Свенсена подверглось дальнейшему испытанию40. Высидев в качестве слушателя на подробном изложении всех жалоб по поводу неспособности благотворительной организации раскрыть детали своих инвестиций, он решил, что пришло время вступить с мучителями в бой. После заседания он подошел к ним: высокая, жилистая фигура в шерстяном жилете возвышалась над группой неопрятных студентов в напряженном споре. Требование студентов о большей прозрачности являлось просто непрактичным, объяснял он: чтобы успешно конкурировать на рынке, инвесторы должны охранять свои секреты.

Если Йель желал вкушать плоды прибыли от хедж-фондов, он должен был пообещать не разглашать информацию о сделках, ему нужно было доказать, что он является «партнером высшего класса, каких поискать». Студенты остались непреклонны. «Я думаю, гораздо важнее считать Йель гражданином всего мира высшего класса», — парировал один из них41.

Из всей вселенной хеджевых фондов, Свенсен и Стейер меньше всего подходили на роль мишеней для студенческих нападок. Совершенно не являясь приверженцем Чейни, Стейер скорее был ярым сторонником кандидата в президенты от демократов Джона Керри. Совершенно не являясь помешанным на деньгах монстром, Свенсен упустил возможность стать миллиардером из-за своего «генетического дефекта». Но это все не принималось в расчет. Хедж-фонды выросли при помощи университетских благотворительных организаций. Они не могли рассчитывать на иммунитет от превратностей политики колледжей.

FARALLON ЗАВЕРШИЛ СДЕЛКУ С NATURE CONSERVANCY в сентябре 2004 года. Водный проект провалился, но земля приобрела ценность, поэтому Стейер с партнерами вышли из истории с небольшой прибылью. Но колорадский эпизод выявил уязвимость как Farallon, так и амбициозных фондов, гоняющихся за выгодными сделками, в общем. Выгодные сделки часто таятся в странных местах: в мельчайших деталях дебрей рынка дешевых ценных бумаг, в посткризисной Индонезии, в запутанной вражде между фермерами и владельцами ранчо в далеких долинах Колорадо. Для успешного инвестирования в подобных ситуациях вам нужно предвидеть ловушки на местности, а молодым хедж-фондам иногда недостает рабочей силы для проведения адекватных исследований. Если бы сотрудники Farallon провели в Сан-Луис Вэлли больше времени, возможно, они бы осознали, что Гари Бойс не был надежным партнером42. Но в фонде, который удваивает свои активы каждые четыре-пять лет, сложно взрастить штатную экспертизу так же быстро, как прибывает капитал.

Однако уязвимость фондов стиля Farallon уходит гораздо глубже. Их доходы частично отражают стремление покупать неликвидные вложения. Если дешевые облигации обанкротившихся компаний представляют ценность, вероятно, это потому, что большинство инвесторов боятся их покупать — и если вы позже решите их продать, выйти из таких активов будет непросто. Если вы покупаете банк в Индонезии, работает та же схема: если вы ошиблись, выйти из игры без потерь вам не удастся. На обычных ликвидных рынках цены довольно эффективны, и сомневаться в них трудно. На неликвидных рынках, напротив, выгодных сделок хоть отбавляй, но цена ошибок очень высока43.

Хеджевые фонды, покупающие неликвидные активы, обогащаются за счет вывертов отчетности, которые начинают лить воду на мельницу их деятельности. По определению, сложно угадать, чего стоит неликвидный актив — у вас нет периодически обновляемого открытия цены, какое бывает при постоянной торговле. В результате хедж-фонды с неликвидными активами не столько фиксируют свои прибыли, сколько оценивают их — не существует объективной цены того, чем они в большинстве своем владеют, поэтому им приходится прибегать к субъективной оценке. В редких случаях хедж-фонды могут воспользоваться преимуществом такой туманности цен для завышения своих прибылей, хотя такая игра не может длиться долго. Но если даже фонды делают все возможное для честного фиксирования своих доходов, они не могут устоять перед соблазном их «сгладить». Хеджевый фонд может оценивать стоимость неликвидного актива каждые несколько недель — если она за этот период поднимается на 5 %, а затем падает обратно, фонд фиксирует ее как неизменную, по сути, не признавая наличия произошедших резких изменений. Как результат, хедж-фонды с неликвидными активами не являются такими уж стабильными, как показывают цифры в их отчетах. Их скорректированные на риск прибыли выглядят великолепно, потому что некоторые риски остаются незафиксированными.