Сумасшествие без всех (часть II)

С ним можно было общаться. С ним можно было работать. Его можно было не ненавидеть. И я решила, что Северус заслужил хотя бы разговор. Но говорить я буду лишь с ним, и ни с кем больше.

Да, пожалуй, мне действительно известны вещи, неведомые аврорам. Я знаю Северуса с детства, и, как бы там ни было, со мной он не тот, что с другими.

— Откройся мне, — прошу я каменные стены его кабинета, но стены недоверчивы.

И картина, упавшая за шкаф, пуста — Дамблдора нет. Я вешаю её на место. На всякий случай. Почему-то мне кажется, что она предназначена именно для Альбуса. Судя, по изображению кладбища. О, Сев!

Пахнет тут так, будто кто-то умер и разложился. Это из-за протухших флоббер-червей — никто про них, бедных, не вспомнил за каникулы. Сыро. Холодно. Но камин ни разу не разжигался — Гарри на это сетовал, так как всё время простужался на отработках. Он у меня весь в отца — без взысканий ему и школа — не школа. К слову, если камин не топится, откуда зола? И есть ли в этом тайный смысл?

Я теперь всюду ищу тайные смыслы, хотя и не надеюсь наткнуться на что-то необычное. Тут уже пошарили авроры и прибрались домовики. Без «Акцио» я даже учебные материалы не отыскала бы.

Я прикрываю глаза и пытаюсь как-то почувствовать это место. Не исключено, что разгадка прямо у меня под рукой, но я не считаю себя вправе рыться в личных вещах. Я просто обхожу комнату и дотрагиваюсь до предметов, представляя, что снова прикасаюсь к их хозяину. Прикасаюсь к мужчине, друг он или враг. Друг ты или враг?

«Лили, прости меня, прости меня, прости меня…».

Всё здесь сплошное «прости».

Нет, он не лгал. Нельзя же лгать во всём! И многолетний холод, это не ложь. Теперь мне понятна связь между нежилой сыростью этого похожего на темницу помещения, разорванным горлом Северуса и его неотвратимым приходом ко мне. Всё сцеплено — здесь нет случайностей. Это «прости», как нескончаемое заклятие, проходит сквозь годы моего забытья. Как знать? Он сильный легилимент и сильный волшебник. Если Волдеморт вторгался на расстоянии в чужое сознание, вдруг и Северус мог, сам того не зная? Выходит, что Кингсли не прав, и иногда чувства всё-таки можно потрогать. Когда все они обращаются в раскаяние, а раскаяние — в кровь и камень.

Год за годом. Бесконечно. Да, это похуже проклятия. Но с понятием меры у Северуса всегда были проблемы. Если он, с его замкнутой пасмурной натурой, заболевал какой-то идеей, то отдавался этому весь — до фанатизма. И при этом ещё глубже заворачивался в кокон.

Если он готовился к экзаменам, то переставал есть и спать. Если он ненавидел Джеймса и его друзей, то готов был рискнуть жизнью, лишь бы им было хуже. Если он окунался в учение Волдеморта, то сразу с головой, и краёв не видел. Впитывал и впитывал эту дрянь, как губка. Если он влюблялся, то… да, видимо, это должно было перевернуть для него весь мир.

Поначалу эта исступленность пугает. Но, если отмести лишнее, Северус того стоит. Его преданность, его самоотверженность, его безупречное колдовство происходят из тех же корней. Как будто стихийное буйство, сродни детским магическим выбросам, превратилось в нечто пронзительно-прекрасное. Печально-обречённое, сумрачное, но всё же прекрасное.

Северус и сам не знает этого о себе, но это всегда в нём было, и это… завораживает. Я не знаю… как взлёт дракона. А ещё я однажды видела, как в кабинете профессора Дамблдора вылупился из яйца феникс. Вот, примерно такое чувство. Не волшебство, а чудо. Рождение света из тьмы.

Согласна, это странный свет. Как от полярного солнца. Но в своё время мне было очень больно видеть, как меркнут последние лучи. А сейчас я рада, что вижу их снова. После всех ужасов, после многих лет абсолютного одиночества и абсолютной тьмы. В его жизни, да и в моей. Если я не помню тех лет, это не значит, что их не существовало. Я жутко замёрзла. И жутко соскучилась по свету. Свет и заставил меня поверить в возможность невозможного. Без этого… ничего бы не было между нами.

Наша первая беседа после долгой разлуки была… ни о чём. Северус всё ускользал и ускользал, а я решила определиться сразу, ходить ли нам разными коридорами. Заговорила с ним, объяснила, что рада работать вместе. Он молчал и хмурился. Лишь когда я упомянула Гарри, в корректной форме предложил мне отправиться с этой темой к… кому угодно, кроме него. Не пытался быть милым и почти не смотрел в глаза — так, беглый взгляд, короткий отсвет. Но мне, неожиданно для себя самой, стало спокойней и легче. Он как будто забирал мою боль. Без усилий, словно это было его сутью. В хорошем он настроении, или в плохом, здоров или нет. В любое время, Лил.

С этого всё и началось. Хотя было бы лукавством сказать, что Северус дождался, наконец, взаимности. Но, по крайней мере, мне можно его любить. Я и люблю его — как возвращённого друга, как чудо, как родную душу. Чужим мне он никогда не станет. Но, чтобы полюбить его как мужчину… попытаться, по крайней мере (поскольку вряд ли он отождествляет себя с яйцом феникса или полярным солнцем… при всех его заморочках), мне надо… Да Мерлин и Моргана! Мне надо хотя бы видеть его и говорить с ним! А в идеале — ощущать его рядом, и не гадать на пальцах, а спросить его толком про всё, что мне непонятно.

Но Азкабан очень далеко, в ледяном море. И свидания запрещены. И дементоры стоят над ним день и ночь, вытягивая свет и тепло.

* * *

Основательно задумавшись и ещё основательнее замёрзнув, я окунаюсь в зеленоватый сумрак подземных коридоров Слизерина, левитируя перед собой пособия по ЗОТИ. Прежде чем развернуть первый свиток, надо всё проверить на тайную порчу. С Северуса станется наградить меня ожогами второй степени. Тут же всё — собственность Принца-полукровки, чтоб его…

Я резко вздрагиваю и останавливаюсь. Книги и пергаменты вырываются из-под власти волшебной палочки и разлетаются по полу. Крик, который я слышу, полон боли и ужаса, и я, забыв про всё, бросаюсь вниз по лестнице. Никто не знает, на какую глубину простираются подземелья замка, но я уже слышу голоса на пару пролётов ниже. Один продолжает нечленораздельно стонать, второй яростным шёпотом призывает его заткнуться, и оба звучат очень испуганно.

— Тролль недоразвитый! Опять всё испортил! Какого Салазара ты совал туда свою клешню? — удивляется тот, кто ещё способен говорить внятно.

Теперь мне становится ясно — один из учеников плохо обошёлся с недружественным проявлением магии. С книжкой из Запретной секции, или с мандрагорой, или…

Двое выпускников-слизеринцев подскакивают, как от укуса мантикоры. Они явно не ожидали кого-то здесь увидеть. Особенно меня. Девочка-семикурсница, которая сидит тут же на ступенях и беззвучно рыдает, начинает рыдать ещё горше. Мистер Гойл продолжает страшно кричать, одной рукой вцепившись в перила. Вторая его рука скрыта в… Распределяющей Шляпе. Мистер Малфой, отбросив бесполезную палочку, всеми силами пытается стянуть шляпу, которая уже добралась до локтя его приятеля. Из шляпы на каменный пол лестничной площадки капает кровь.

Верните Северуса.

Или упраздните Слизерин.

Я не могу удержать вопль ужаса, но тут же кидаюсь к мистеру Гойлу, отталкивая рыдающую мисс Гринграсс. Вдвоём с Драко мы усаживаем несчастного на лестницу.

— Снимите её! А-а!!! Снимите, снимите! — мне кажется, его крики слышны даже за пределами замка.

— Может быть, Сектумсемпрой? — неуверенно предлагает бледный от ужаса Драко. — Хотя бы дальше не полезет…

— Я не могу её снять, — отвечаю я на этот бред. — Но могу заморозить.

— А-а! Тогда заморозьте эту тварь!

— Я заморожу не шляпу, а руку. Только не дёргайтесь.

Мистер Гойл, весь дрожа, закусывает запястье здоровой руки, чтоб не орать и не шевелиться, и я накладываю чары. Кровь перестаёт течь, но нам лучше поспешить в больничное крыло и… Не знаю. Распределяющую Шляпу нельзя выносить из Хогвартса.

— Мистер Малфой, если вы ещё раз захотите применить к кому-то тёмную магию, лучше сразу собирайте вещи, — я приманиваю палочку Драко и на всякий случай убираю к себе в карман.

Ещё немного, и я предложу Минерве изменить школьный устав так, чтобы некоторым ученикам выдавали палочки только на уроках. Меня до сих пор трясёт от ужаса. Не сомневаюсь, что вдохновителем этого дикого хулиганства был именно Драко. Учитывая сообразительность мистера Гойла и смелость мисс Гринграсс. А чтобы украсть из директорского кабинета Распределяющую Шляпу, требуется и то, и другое.

— Если бы все, кто применял тёмную магию, собирали вещи, в Хогвартсе многих не досчитались бы. Мэм, — с ненавистью цедит Драко. — Я только предложил. А знаете, кто мне показал режущее заклятие?

Он искренне негодует. Он ничего не помнит о том вечере, когда швырялся Сектумсемпрой в библиотеке и ранил Северуса.

— Я знаю больше, чем вам хотелось бы, мистер Малфой, — отвечаю я, помогая его приятелю подняться с залитого кровью пола. — Не знаю только, как вы решились посягнуть на главную реликвию школы.

Этот юноша — просто тридцать три несчастья! Я очень-очень стараюсь относиться к нему спокойно. Но при всём желании вижу в нём очень мало положительных черт. Я понимаю, что над Драко, как и над Гарри, довлеет репутация его отца. Гораздо более страшная репутация. Как и Гарри, Драко пытается подражать отцу. Как и Гарри, его не останавливает школьный устав. Но ни Джеймс, ни Гарри никогда не переступили бы той черты, которую давно перешёл Драко. За юным Малфоем надо следить постоянно, а уследить невозможно. Он не соблюдает правил, лишён чувства ответственности и не дружит с головой. А ещё он меня ненавидит.

— Я, кажется, задала вопрос, мистер Малфой, — напоминаю я, пока мы поднимаемся вверх по лестнице, ведя под руки мистера Гойла.

— С вами я говорить не буду, — шипит он в ответ. — Я ответил бы только своему декану.

— Если вы настаиваете. У профессора Слизнорта сейчас урок, но ради такого случая…

— Не тому декану! — на лице Драко проступает такое отчаяние, что в конце фразы ясно слышится непроизнесённое «грязнокровка».

Мисс Гринграсс тоже это слышит и в ужасе хватает его за локоть, но Драко ожесточённо вырывается:

— Ты ещё прицепилась… Ступай в общую гостиную и там реви!

— Нет уж, мы все вместе отведём мистера Гойла к мадам Помфри, а потом отправимся к профессору МакГонагалл, — предлагаю я свой вариант.

— Да куда хотите! Хоть в Запретный лес к паукам, — я ещё не видела Драко в таком состоянии, чтобы ему было безразлично отчисление из школы.

— А мистера Гойла вообще проще убить, — прибавляет он, с ненавистью косясь на приятеля. — Слышишь, кретин? Ты всё испортил своей тупой башкой! Всё! Доходит до тебя?!

— Да пошёл ты! — стонет в ответ Гойл. — Это всё твои штучки, Малфой! А я теперь останусь без руки! За что, спрашивается? Думаете, это я наслал на Филча Империо? Нет, я только стоял на стрёме!

— Грег! — предостерегающе вскрикивает мисс Гринграсс, но её призыв остаётся без ответа.

— Непростительное! — как приговор, повторяет мистер Гойл.

Мы бредём по опустевшим на время занятия подземным коридорам, и каждое слово гулко отдаётся от каменных аркад потолка. Астория, пытаясь сгладить конфликт, торопливо собирает палочкой рассыпанные мной свитки. Быть может, в одном из них и указано, как победить шляпу Гриффиндора, но я такого средства не знаю. Тот, кто её заколдовал, был выдающимся чародеем. И ужасно изобретательным.