Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

3. Плен

Когда они, проехав опустевшую деревню – а безлюдных селений здесь было изрядно – к Ижоре-реке приближались, заметил Венцеславич неладное.

– Птички чего-то раскричались, как бабы на базаре; здесь нам лучше шведам не попадаться, подводы надо бы спрятать. Уводи их в те заросли, видно, там болото близко. Лошадок распряги, телеги, если получится, притопи немного и забросай чем-нибудь. Я за этим камнем гостей подожду.

Карел, приняв поводья лошадей, повел подводы под уклон – к топям. А Венцеславич осторожно двинулся на шум – обозреть его источник.

Сзади прошелестела опавшая листва, хотел было обернуться служилый, но крепким толчком опрокинуло его навзничь – да так, что земли наелся…

– Överraskning[18].

Обидно, не он гостей подождал, а они его оприходовали. Успел только вынуть лицо из грязи, крикнуть ругательство, на «б» начинающееся, а нож засапожный достать не сумел – будто небосвод обрушился. Это шведский солдат угостил служилого прикладом мушкета. Пока был Василий без чувств, вязал его десяток крепких рук, и большую часть дальнейшего пути он находился то ли в тяжелом сне, то ли в обмороке.

По-настоящему очнулся уже от огня – которым жгли его бока, подвесив за руки. Может, тот удар в голову и помог ему, не давая совсем вернуться в дольний мир, отчего боль не могла объять его. Немцы свейские и решили, что не чувствителен пленный к пытке.

– God morgon. Hur fick du sova?[19] – обратился к нему шведский фельдфебель, щеки которого показывали доброе знакомство с кровяной колбасой.

– Спалось ничего – благодаря вашим снотворным примочкам. Хорошо бы теперь пивка шведского попить, а то мутит как после попойки. И ведерко не помешало бы подставить, могу стравить. Где это я? – спросил Венцеславич.

– Место это Нюэнсканс называется, здесь новая крепость наша поставлена и всякий русский купец, привозящий товар, платит у стен ее пошлины. Мимо Нюэна он вряд ли пройдет, наши дозоры не пропустят его в Выборг, – ответил фельдфебель уже на русском, видимо, пришлось ему в Смуту по Руси погулять. – Дальше вопросы буду я задавать. Заказанные орудия для пыток еще из Выборга не доставлены, фольтерштуль и штрекбанк, но мы найдем, как тебя порадовать. Если тебе поджаренных боков мало, буду молотком пальцы дробить и клещами кости ломать. Или ты предпочитаешь веревку на голове, затягиваемую при помощи палки – до полной потери мозгов? А ты ведь не купец, иначе где ж твой товар?

– Напротив, купец я, купец гостиной сотни, Акиньшин. Видишь, борода ровно подстриженная и под ногтями земли нет. Поташ вез, и грамота охранная у меня была. Как раз в Ниене и должен был сдать приказчику стокгольмской стекольной компании.

– И куда делся твой «поташ»?

– Прикажи развязать, и все скажу.

Фельдфебель с одного маха перерубил тесаком веревку, и Венцеславич шлепнулся на каменный пол. Попробовал вернуть на место суставы, продышался.

– Не довёз, грешен. Встретили нас выборгские купцы, чуть не ли пистоли приставив, заставили обменять наш товар на свой – грубое сукно. Этот груз в болоте утонул. А грамоту охранную спросите у своих, кто меня обыскивал.

– Бывал уже здесь ранее, московит?

– Я – нет. Но знаю, где сейчас крепостенка ваша, ранее городок был русский Ниен. На той стороне реки много дворов имелось русских. Не мастера вы новые земли осваивать – даже если они у вас под боком, куда уж вам в Сибирь переться.

– Зубы-то не заговаривай, – фельдфебель взял мясистой рукой Василия за подбородок, запыхтел от злобы и пару раз саданул ему в лицо, выбив зуб перстнем, насаженным на палец. – Поймали мы товарища твоего. Он нам уже рассказал, где вы контрабанду спрятали.

Венцеславич был уверен – брешут они, не проболтался Вейка.

– Позволь тогда мне с ним свидеться, – выдавил пленник, отхаркавшись кровавой слюной.

– А мы его отпустили уже.

– «Отпустили», знаю куда. А если рассказал, чего вы у меня спрашиваете?

– Да подавись своей тайной, московит. Уйдет она с тобой вместе в ад. Будешь там чертям со сковороды сказывать истории свои.

– Мы там встретимся. Так, может, вместе поищем груз мой?

Фельдфебель покачал головой: достал уже московит, так и хочется выдавить ему глаза большими пальцами рук, эти мелкие серые гляделки, да ведь нечувствительный азиат к пытке.

– Чтобы ты нас в засаду заманил, а после сам смылся. Знаем уж, на что московиты способны. Пускай твоя контрабанда лежит в болоте до второго пришествия. Оружие там, что ли? У нас своего хватает, а твоему тирану не достанется.

– Складно объяснил. На том и порешили.

– Порешили на том, что завтра тебе потанцевать придется. На крюке, когда тебя за ребра повесят, – фельдфебель ненадолго прикрыл глаза и даже облизнул губы, представляя себе завтрашнее развлечение. – Господин ландсгевдинг распорядился. А перед тем бить тебя кнутом, пока шкура не лопнет и весь кровью не покроешься. Скажи еще спасибо, что не колесованием жизнь свою скверную кончишь.

– Так вроде проступок мой невелик. Если и не довез я свой товар до Ниена и продал его выборжцам или даже голландцам – смерть за это не положена. Да еще такая, на потеху толпе.

Фельдфебель помедлил, омывая заляпанные кровью и копотью руки, в тазу.

– Назвался ж ты купцом Акиньшиным, а приказчик стокгольмской стекольной компании, что в Нюэнскансе поташ забирает, знает оного. Он тебя не опознал, не сладилось твое дело вредное. Значит, контрабандист ты или соглядатай. Потому на крюке тебе висеть, пока вороны тухлятину не обглодают, а упавшие вниз кости псы не догрызут.

– Вроде ж нынче союзны наши государства, господин фельдфебель.

– Ищи себе на кладбище союзников. Это покойный король хотел вместе с вами Польшу воевать, а вот канцлер наш Оксеншерна вместе с господами из государственного совета не любит вас, называет коварным племенем. Я с ним согласен всецело…

– Уж чего коварнее было отнять у нас Ижорский край. Едва вас из Новгорода выкурили, там лишь несколько десятков дворов после вас осталось.

– Тебе второй зуб вышибить, счетовод?

Потом Василия скрутили и потащили солдаты, куда-то через двор, замощенный где-то на треть. Мимо пронесли человека в русской одежде, с вылившейся из ушей кровью, раздавленными пальцами и измаранным лицом. Похоже, захлебнулся страдалец, когда ему в рот вливали через воронку навозную жижу, прозываемую «шведским напитком». Венцеславич решил – не по чести, что тащат его как чушку по двору, орать принялся: «Пусть меня на крюк отправят, а вас волосатый слоняра на бивень насадит, прямо задним местом – это больнее будет». Кричал по-русски и по-немецки, авось поймут. Неожиданно волочение прекратилось, и его кинули ничком в грязь. Преодолевая боль в вывернутых руках, Василий изогнулся и увидел над собой немца. Этот отличался от прочих чистыми чулками, накрахмаленным круглым воротником – ни одного жирного пятнышка – замечательно завитыми волосами над высоким узким лбом.

Разодетый немец, остановивший солдат, спросил, старательно выговаривая слова:

– Что ты там рек про волосатого слона?

– Это ж я не вам сказал, господин хороший, а им.

– Ты видел эту тварь? Расскажи, будь любезен. Тогда я побеспокоюсь о тебе и, как смогу, улучшу твое положение, которое сейчас представляется мне донельзя жалким.

– С какой стати? Немцу какому-то, которого я первый раз вижу, надеюсь, что и в последний.

– Друг мой, я – ученый человек из Лейдена, зовут меня мастер де Бирс, – с гордостью представился нечаянный собеседник. – Не немец я, голландец, меня тут уважают, потому что я врачую.

– А, мазь, пиявки, – это мне вряд ли поможет.

– Еще вскрываю трупы людей и животных, объясняя причину их смерти, делаю для господ подзорные трубы и часовые механизмы, но главное мое занятие – постижение натуры. Если я попрошу, тебя казнят не завтра, а лишь через неделю. И без мучительного бичевания. Не на крюку умрешь с долгим страданием, а палач сразу отсечет тебе голову острым мечом.

– Может, мне с бичеванием больше нравится.

Голос лейденца утратил любезность, губы его скривились, нос скрючился.

– Дурня из себя строишь, московит? Не зря Господь загнал вас в холодные леса и отрезал от общего прогресса.

– От чего?

– От развития ремесел и наук. Если бы вы постигли наши науки – то явили бы из себя непобедимое войско во главе с Антихристом.

Василий с усилием сел и сплюнул – рот был еще полон загустевшей крови.

– Иди букварь поучи, мастер-ломастер. Войска цесарские и шведские, которые сейчас жгут и насилуют германские земли, куда больше похожи на войска антихристовы. Доходят до нас вести, что иные воинские отряды по пятьсот деревень в один поход разграбляют; между Эльбой и Одером, где еще недавно славяне жили, нынче полное запустение.

Де Бирс снова изменил манеру общения, уж что-то, а лицедей он был знатный.

– Друг мой, ты не в том положении, чтобы я вел с тобой отвлеченные разговоры. Как я хотел бы облегчить твою горькую участь, помоги же и ты мне немного.

Голландский мастер что-то прозудел шведам, и те не слишком охотно согласились.

– Прежде чем отведут тебя в камеру, я кое-что покажу.

Солдаты, подхватив Венцеславича, потащили вслед за де Бирсом, который гордо нес впереди свою длинную спину. И оказались они в помещении, встроенном между двух контрфорсов, укрепляющих стену, Венцеславич сперва принял его за пыточную. Были там столы да металлические инструменты, тускло отливающие серым.

– Нет, это место для усердных занятий наукой, – пояснил лейденец.

Сдернул он бурую тряпицу с одного из столов, и Василий увидел там человека, вернее, то, что от того осталось. Вскрытое чрево, спиленные ребра. Чернокнижник, что ли, этот лейденец? Украдкой перекрестился Венцеславич. Или у них и в самом деле наука теперь такая?

– Да, еще та наука. Как у ката.

– Не крестись, московит, это всего лишь анатомический предмет согласно принципам Везалия. Можно изучать кровообращение, как то делал Гарвей, или строение мозга, которому, что теперь известно, мы обязаны способностью думать.

– Христианин, как преставился, должен быть земле предан, где обязан дожидаться Страшного суда. Чем целее, тем быстрее перед Господом окажется. Это любой сельский попик лучше Гарвея знает. Но слыхал я, что маркитантки, шлюхи жадные, идущие за западным войском, вскрывали трупы наших воинов, чтобы добыть из них вещества, якобы необходимые для лечения.

– Они были правы, подобное лечится подобным. И как ты мыслишь, то, что на столе – обычное создание Божье?

– Никак не мыслю. Лишние дырки врагу проделывать в бою честном приходилось, а вот разглядывать потроха никогда не любил. Я вам не Везалий-содомит какой-нибудь.

– Смотри, – настаивал де Бирс, – насколько мало кишок в этом чреве, они почти что прилипли к спинному хребту, значит, тварь эта не питалась растительной пищей.

– Может, вообще не питалась. Когда жрать нечего, то и задница паутиной зарастет. Слушай, мастер дурного дела, тебе самому не противно на это любоваться?

– Для меня, как для ученого Нового времени, опыт важнее умозрения, – не смутился лейденец. – А оцени эти длинные острые клыки.

– Зубы лишь кажутся длинными, потому что соседние выбиты.