Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

Товарищ министра облегченно вздыхает и поспешно промокает платочком пот со лба. Волнуется, однако. Наверное, и свою ставочку на мое участие успел сделать, шельмец. Коррупция и государственное мздоимство в России неистребимы. Откаты, отмывы, офшорные зоны… – Кстати, милый граф, – одариваю Земскова лучезарной улыбкой, – а у этого гомункулуса мужского пола будет имя? – Конечно! – губы товарища министра растягиваются в улыбке. – Его величество решил дать космолетчику свое имя! – Вла-ди-мир, – произношу по слогам, словно пробуя имя на вкус. – Владимир Владимирович Романов… 3 Медведица Марья и Умка ждут меня примерно в двух километрах от базы, за покрытой снегом холмистой грядой. Утренние трех-четырехчасовые моционы – лучшее средство поддерживать физическую форму. Есть, конечно, спортивный зал с тренажерами, бегущая дорожка и бассейн. Но разве что-нибудь может сравниться с неспешной прогулкой «на свежем воздухе»? Неярко светит солнышко в небе, снег поскрипывает под сапогами скафандра, легкий ветерок поднимает поземку… Красота! – Ура! – орет Умка, едва я показываюсь на вершине холма и начинаю спускаться вниз. – Привет, Володька! – Добрый день, Вольдемар! – Медведица Марья поднимает правую лапу и машет мне. – Мое почтение Большой и Малой Медведицам! – смеюсь я, спускаясь по склону.

Холм невысокий, и спуск занимает едва ли полминуты. – Я не Малая Медведица, а космический медведь, – недовольно пыхтит Умка и начинает выписывать круги вокруг меня, едва ли не катясь по снежному покрывалу. – Ты не медведь, а пушистый охламон! – ворчит Медведица. – Представляете, Вольдемар, вчера мерпа впервые высунула голову из воды. И что вы думаете, сделало это маленькое чудовище? Он на полном ходу рванул к проруби! Естественно, мерпа испугалась и скрылась! Я хмурю брови и грожу Умке пальцем. Мерпой – марсианской нерпой – я назвал похожее на земного тюленя существо, которое автоматический батискаф сфотографировал в подземном океане, открытом в первые недели моего пребывания на Красной планете. В холодных пучинах вод оказалась масса всякой живности – целый подводный мир. Но мерпы были самой интересной находкой: радиопрослушка зафиксировала их разговоры между собой, очень напоминающие «поскрипывание» земных дельфинов. А еще их передние плавники, если судить по фото, похожи на четыре длинных пальца, соединенных кожистой гибкой перемычкой. Причем большой палец едва ли не под прямым углом отходит от трех остальных. У меня разыгралась фантазия, когда я вообразил, что можно сотворить такими «рукоплавниками» на океанском дне. Роботы расчистили от марсианского грунта участок сто на сто метров, прорезали во льдах широченную прорубь и соорудили над ней купол – чтобы вода не испарялась от низкого давления в атмосфере и не застывала от минусовых температур по ночам. Медведице Марье и Умке я вменил кроме ежедневного обхода окрестностей базы еще и поочередное дежурство около проруби. У меня не было сомнений, что любопытство раньше или позже погонит мерп вверх по наклонному ледяному туннелю. И вот первый блин комом. – Великий вождь всех медведей Ум только хотел подобраться поближе, – Умка принимается с виноватой миной на мордочке колупать лапой снег. – Я же не знал, что эта мерпа окажется такой трусихой! – Впредь великий вождь Ум, если еще раз увидит мерпу, должен сказать об этом маме, – с легкой укоризной наставляю непослушного дитятю. – Спрашивается, для чего у великого вождя гарнитура для радиосвязи на шее? – Приказ понял, господин станционный смотритель, – медвежонок становится на задние лапы, а передней отдает мне честь. – Могучий Ум больше не ошибется на охоте! Я хохочу, а Медведица ворчит, едва скрывая улыбку: – Озорник, чистый разбойник! Даю семейству Топтыгиных еще кое-какие наставления на следующие сутки и отправляюсь дальше.

4 – Высота десять метров, двигатель работает устойчиво, – сообщаю на Землю. – Зависание над поверхностью! Представляю, как волнуются в Центре управления полетом под Петергофом. Шутка ли: первая посадка на Марс пилотируемого корабля! Российского корабля! Скорого ответа я не жду. Расстояние между Землей и Красной планетой сейчас таково, что ответный сигнал доберется до меня примерно через пять с половиной минут. А за это время «Смелый» успеет сесть. Огненные языки посадочных ракетных моторов лижут грунт Марса. Рыжее оплавленное пятно разрастается под днищем корабля. – Я – «Сокол», – выдаю в эфир свой позывной, – приступаю к посадке! Особенно-то и приступать не к чему: все посадочные операции выполняет бортовой вычислитель. Конечно, если что-то пойдет не так, я мгновенно возьму управление на себя и поведу «Смелого» на «ручняке». Но пока все идет как надо. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Клипер взревывает двигателями и чуть кренится, но сразу же выравнивается. Переход на уменьшенный режим тяги состоялся, и со скоростью один метр в секунду корабль скользит вниз. Поверхность планеты за стеклом иллюминатора вспучивается и приподнимается. Словно поспевшее тесто лезет из кадки. Пять… Четыре… Три… Два… Один… Удар в спину. Визжат рессоры кресла-ложемента. Толчок, еще толчок. Корабль дрожит. Какой-то металлический скрип снизу. А потом наступает тишина. Я окидываю взглядом панель управления. Индикация светится зелеными глазками, ни одного красного сигнала. Гляжу в округлое окошко над пультом. Светло-оранжевое небо, бурый песок, усеянный мелкими камнями до самого горизонта. Левее окна медленно оседает грязно-красное пылевое облако. Пальцем подправляю микрофон на шлеме и сообщаю далекой Земле: – Говорит «Сокол». Клипер «Смелый» прибыл в порт Марс. …Через три часа я в выходном скафандре спускаюсь на лифте в кормовую часть «Смелого». Десяток минут в шлюзовой камере – Земля должна дать «добро» на выход – и замки внешнего люка открываются. Выбираюсь наружу. Стою на мостике и осматриваюсь. Марсиан нет и в помине. Ни делегаций синекожих Аэлит с букетами местных цветов, ни треножников с тепловыми лучами. Ну и слава Богу. Без местной публики как-то спокойнее. Неспешно спускаюсь по лесенке. Десять ступенек. На последней останавливаюсь. Рабочий перерыв на пять минут. Земля должна вдоволь налюбоваться человеком, который замер на пороге Красной планеты. Наконец, в эфире сквозь треск помех пробивается голос: – «Сокол», высадку на Марс разрешаю. Я узнаю этот голос. Премьер-министр князь Воронцов изволили лично прибыть в центр управления полетом. Батюшка и маменька наблюдают за моей марсианской прогулкой из резиденции в Царском Селе. Нам предстоит побеседовать позднее. Вот и все. Земное человечество добралось до Марса. Темно-бурый марсианский песок в шаге от меня. Как это ни удивительно, я совершенно не волнуюсь. Полное олимпийское спокойствие. Гм, тебе вырастили неплохие нервы, братец Владимир. Просто-таки железные канаты, а не нервы. Ну-с, с Богом… «Поехали!» – как сказал когда-то перед первым рывком в космос князь Гагарин. Медленно опускаю правую ногу. Касание сначала носком, потом становлюсь всей стопой. Грунт по ощущениям твердый. Наверное, марсианский песок спекся во время посадки клипера. «Смелый» сразу после посадки отстрелил две внешние телекамеры. Потом по рельсовым направляющим на Марс съехал мой маленький помощник – «марсоход». У него тоже есть свои «глаза». Поэтому сейчас за моим выходом следят сразу с трех точек. Телеоператорам на Земле остается только умело манипулировать «картинками», чтобы мировой телезритель мог созерцать меня во всех ракурсах. – Здравствуй, Марс! Я пришел с миром, во славу России и всего человечества. Опускаю вторую ногу на марсианский грунт. Медленно поворачиваюсь лицом к марсоходу – он главный в трио зрителей. Поднимаю руку и машу. Привет, Земля! Твой посланец на Марсе. И пошло-поехало… Российский флаг разворачивается над просторами Красной планеты. Рядом устанавливаю голубое полотнище Лиги Наций. Пауза в эфире что-то затянулась. С чего бы это? Так-с, а что там у нас на очереди? Припоминаю программу выхода. Ах, да… Сейчас предстоит беседа с августейшим семейством. Тогда пауза понятна. Наверняка маман от избытка чувств бухнулась в обморок. Хорошо Настеньке. Она сейчас спит сладким сном. А когда через недельку проснется, будет уверена, что высадка на Марс ей только приснилась. Очень реалистичный и со многими подробностями сон. Настенька, Настя, Анастасия. Она – там. А я – здесь. Я – это кто? Анастасия или… – Я – Владимир, – заставляю губы шевелиться без звука. – Романов Владимир Владимирович. И никого иного здесь быть не может!

5 – Здравия желаю, вашбродь! – И вам наше с кисточкой, Снег Метельевич! Снеговик катит мне навстречу от дорожной развилки. Влево – метеостанция, направо – купола, корпуса, ангары. Стройка века, будущий марсианский город – Марсоград. Работа кипит: за минувшие после высадки два года я поочередно принял на базе семь грузовых кораблей, которые доставили строительную технику и все необходимые материалы для создания поселения землян. Снеговик салютует мне метлой, словно держит в руках винтовку. Первый марсианский гвардеец на страже. Исправно несет службу по охране городского периметра. Кроме охраны, Снег Метельевич занимается еще сбором и анализом метеорологических данных. А еще в мое отсутствие приглядывает за роботами на стройке. Не то чтобы я опасался «бунта машин», но ушки на макушке все-таки держать стоит: даже наша умная-преумная, мудрая-премудрая техника иногда чудит. Месяца два назад у робота-экскаватора случился программный сбой. Каким-то образом этот математический «боб» пролетел мимо внимания контрольного центра вычислителя базы. Экскаватор добросовестно начал рыть траншею прямо под центральный купол будущего Марсограда, когда появился Снег Метельевич и умело разрулил ситуацию. – Как погода? – спрашиваю, остановившись и пожав протянутую руку стража и метеоролога. Руки у Снеговика нестандартные – не тонкие веточки, которые обычно вставляют дети, когда лепят снежные фигуры, а полноценные конечности, даже бугорки мускулов обозначены. Зато все остальное – обычный снеговик. Три шара, уменьшающихся снизу вверх. На нижнем имеется шарнирное устройство, которое позволяет Снегу Метельевичу катиться, отталкиваясь от грунта косолапыми ногами. На среднем шаре расположены руки и едва ли не два десятка пуговиц-индикаторов. Верхний шар венчает классическое ведро. Правда, ведро это только по внешнему виду – у Метельевича внутри металлической «шапки» приемо-передающий комплекс для постоянной связи с метеостанцией и вычислителем на базе. На лице Снеговика две антрацитово-черные горошины глаз, оранжевый нос-морковка и вечно растянутые в улыбке губы. – Погода стабильная, – докладывает Снег Метельевич. – Среднесуточная температура минус пять, осадков в ближайшие трое суток не ожидается. Ветер слабый, треть метра в секунду. – Ладно, хватит! – останавливаю его.

Оглядываюсь по сторонам: – А что наш Змеюшка? Застрял где-то? – Не извольте беспокоиться, ваш бродь! Задерживается он, – Снег Метельевич кивает в сторону заснеженных холмов на востоке. – Телеграфировал, что обнаружил нечто интересное! Но обещал быть с минуты на минуту. Мы болтаем со Снеговиком о том и о сем еще некоторое время, когда снег на восточном склоне вспучивается и на свет появляется длинная, почти крокодильих размеров белая морда. – Это я ползу, Владимир Владимирович! – скалит острые зубы Снежный Змей. – Скорость движения тела десять сантиметров в секунду. Стало быть, полностью я прибуду примерно через четыре минуты. Змей почему-то убежден, что – кроме экстренных ситуаций, конечно! – вести разговор, не в полный размер появившись перед собеседником, – крайне невежливо. Поэтому мы со Снегом Метельевичем еще минут пять обсуждаем монтажные работы в Марсограде на предстоящие сутки, пока наш длинный друг полностью не выползает из холмов и не сворачивается кольцами на обочине дороги. Голову он держит вертикально, подпирая ее кончиком хвоста. – Ну, майн либер, – говорю я, – что ты там надыбал в подземных кавернах? Змей любит общаться на причудливой смеси немецкого и русского языков. У меня есть подозрение, что миниатюрная буровая установка, изготовленная в Германии по российскому заказу к марсианской экспедиции и бесследно пропавшая в глубинах Марса около года назад, была как-то утилизирована Змеем. К установке, помнится, прилагалось еще и руководство на немецком и русском языках. Снежный Змей отвечает за все подземные исследования. Он способен зарываться в марсианский грунт на глубину до ста метров и может исследовать естественные полости внутри горных разломов. – В трех километрах на восток от базы, на глубине десять с половиной метров обнаружил сеть подземных ходов, – Змей, наконец, перестает скалиться и становится сама серьезность. – Диаметр пятнадцать и шесть десятых сантиметров. Ходы извилистые, пересекаются друг с другом. Стенки очень гладкие. Настолько гладкие, что я даже заподозрил их искусственное происхождение. – Так… И твое мнение? Снежный Змей смешно морщит маленький лобик, шевелит мясистым кончиком носа. – Ну, не знаю, Владимир Владимирович… Ходы свежие, анализ вещества стенок дает время их создания в пределах лет сорока, не старше. Может быть, какие-то марсианские кроты? Гм, кроты, значит… У Снежной Королевы – горные гномики, вытачивающие пирамидки. У семейства Топтыгиных – мерпы с развитыми рукоплавниками. А у Змея – глубинные кроты. Ах, Марс мой, Марсище… А кое-кто из ученой братии еще пару лет назад считал его мертвой планетой. – Я продолжу исследования, пройдусь осторожно вдоль ходов, – Змей почесывает темечко кончиком хвоста. – Может и обнаружу что-нибудь занятное. – Но только не в ущерб основной программе исследований, – наставляю я. – Не увлекайся. И чтобы крайне осторожно. Без шума и пыли. – Земляным червячком буду скользить, Владимир Владимирович! – хихикает Змей. – Мышь спящая не проснется! Бросаю взгляд на «Павла Буре» на левом рукаве скафандра. Полдень с четвертью. По расписанию скоро обед. Пора возвращаться на базу.