Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

– Не в людях? – недоверчиво спросила Лиза.

– В людях – в первую очередь. Один человек может бороться с воздействием, другой – нет. Согласись, странно и страшно, когда десятиклассник берет револьвер отца, приходит в свою школу и начинает стрелять в товарищей. Или, того хуже, в младшеклассников, которые ничего плохого ему не сделали. Церковь говорит, что виноваты бесы. Но Бог не дал бесам воли над человеком. Человек может выбрать лишь сам. И плохое он выбирает, когда ему некомфортно. Он борется с вихрями…

– И что? Вы тоже боретесь с вихрями? – предположила девушка.

– Именно. Приятно иметь дело с такой сообразительной юной особой…

– Вы хотите выжечь вихри атомным взрывом? Но почему в нашем городе?

Фадеев попросил:

– Разрешите, я возьму чаю. И вы угощайтесь. Я не буду отбирать у вас пистолет.

– Чай берите, – разрешила Лиза. – Почему вы не боитесь пистолета? У вас эксперимент такой? Или за нами вообще наблюдают? А меня держат на мушке снайперской винтовки?

Майор взял чашку, отхлебнул, удовлетворенно кивнул.

– Нет, Лизонька, за мной никто не наблюдает. Насколько я знаю. И вы чувствуете себя некомфортно не потому, что вас держат на прицеле. А потому, что такое поведение, как у вас, не характерно для молодой девушки. В других мирах вы живете по-другому…

– Что?

– Знаете, прежде чем стать жандармом, я долго изучал философию под руководством профессора Воронцова. Собирался диссертацию защищать. Но призвали в вооруженные силы, потом предложили поработать в жандармерии, и я решил, что смогу больше помочь обществу, выявляя террористов и шпионов, нежели рассуждая о высоких материях. Воронцова мне всё равно не превзойти…

Фадеев подставил чашку под самовар, наполнил ее дымящимся кипятком, долил заваркой из фарфорового чайника.

– Но одно я усвоил четко: во вселенной много миров… Или в мире много вселенных, тут вопрос терминологии. Из мира в мир туннелируют частицы. А колебания суперструн, из которых складывается пространство одного мира, передаются в другой мир. И, главное, люди. Люди в соседних мирах живут одинаковые. Мы чувствуем их – то есть себя, слышим потаенные мысли, видим сны. В наушниках наших плееров играет одинаковая музыка – если, конечно, мы слушаем эти плееры. Я вот совсем музыку слушать перестал.

– Почему? – спросила Лиза, хотя, вообще-то, речь шла совсем не о том, и музыка в вопросе благополучия человечества – дело десятое.

– Не знаю. Некогда. Наверное, другим моим репликам в других мирах не до того. Или плееры отобрали. А музыка чувствуется очень хорошо. Музыка – гармонические колебания, которые передаются из мира в мир почти беспрепятственно. Если мы когда-то начнем общаться с другими мирами, то в первую очередь – музыкой.

– А не ядерными взрывами?

– Взрывы… Они ведь не причинят никому вреда. Три взрыва – здесь, на Новой Земле и на Дальнем Востоке погасят колебания над всей Россией. Утихомирят вихри. И всем станет спокойнее.

– Врете! – нервно закричала Лиза. – Вы меня забалтываете! Вербуете! Замолчите! Я сейчас выстрелю!

– Вы не выстрелите. А если выстрелите – значит, так суждено. Значит, наш план потерпел неудачу. И вихри вас одолели.

– Я-то здесь при чем?

– А что, вы особенная? – осведомился Фадеев.

– Да! То есть нет! Я хочу, как лучше!

– Все хотят как лучше. Все и всегда, – твердо сказал Фадеев. – Когда убийца стреляет в свою жертву, он хочет, как лучше. Когда судья выносит приговор – он хочет, как лучше. Когда толпа забивает камнями женщину, заподозренную в прелюбодеянии, – она хочет, как лучше. Каждый в ней хочет, как лучше. Но это всё вихри. Которые искажают наше восприятие, наши действия.

– И вы хотите их выжечь?

– Почти. Аппаратура, созданная под руководством профессора Игнатьева, научилась регистрировать колебания суперструн. Определять завихрения. Было выяснено, что там, где случаются уличные беспорядки, идут войны, начинаются революции – существуют устойчивые во времени вихри. Своего рода торнадо в мире суперструн. Но на эти вихри можно влиять. Разными способами. Даже молельные колеса буддийских монахов, если крутятся в нужную сторону, смягчают вихри. Но мало. Медленно. Слабо. Один из действенных способов влияния – ядерный взрыв. Профессор рассчитал, что суперпозиция ядерных взрывов в трех точках нашей страны погасит устойчивый вихрь, который кружит над Россией уже больше сотни лет. Мы имеем возможность изменить историю. Помочь не только себе, но и соседним мирам.

– Устроить золотой век? – широко раскрыв глаза, спросила Лиза.

– Да.

– И если я заберу у вас чемоданчик, золотого века не настанет?

– Не думаю, что одному человеку под силу изменить ход истории. Воздействие от вихрей распространяется на прошлое и на будущее. Если вихрь будет погашен – все вокруг станут спокойнее заранее. И вы не будете в меня стрелять. Потому что это неправильный поступок. Если нет – я имею серьезные шансы получить пулю.

Открылась входная дверь номера, и на пороге появился Яцутко с большим шестизарядным револьвером в руке. Одет он был в рабочий комбинезон – наверное, проник в гостиницу под видом сантехника.

– Ты даже не представляешь, насколько большие у тебя шансы получить пулю, жандарм, – заявил он. – Лиза, бери чемоданчик. Уходим.

– Почему? – спросила Лиза.

– Потому что нам нужны великие потрясения. Пена должна быть сметена, а вселенная будет бушевать! Только это – жизнь. Если везде воцарится тишь да гладь, прогресс остановится и все духовно умрут… Я не хочу вечно оставаться в кабале! А ты хочешь?

Профессор Игнатьев шел домой, постукивая тростью по древней мостовой. Когда-то здесь проносились черные призраки с собачьими головами у седла – опричники Ивана Грозного. Вихри, рожденные ими, взбунтовали чернь, смутили дворян, признавших Лжедмитрия. Вновь резня, иноземные захватчики, жадные до московских богатств поляки. Выстрел из пушки в сторону польской границы останками Лжедмитрия – еще один вихрь, куда страшнее. И снова смуты, войны…

Каждый вихрь порождал следующий. Действие рождает противодействие, колебания затухают и возбуждаются…

– Эй, старик! Иди сюда!

Голос из темного угла. В нем переминались с ноги на ногу, сплевывали на мостовую три молодых бандита. Нынче их называют гопниками. И где встретились – в самом центре столицы! Тут камеры видеонаблюдения на каждом углу. А вот поди ты – стоят, не боятся.

– Что надо? – остановившись, сурово спросил Игнатьев.

– Закурить дай.

– Не курю, – с отвращением бросил профессор. – И вам не советую.

– А кто ты такой, чтобы нам советовать? – с ненавистью и угрозой спросил главарь. – Выворачивай карманы, живо!

Он шагнул к профессору. В руке тускло сверкнул нож. Двое гопников начали обходить Игнатьева с разных сторон.

Конечно, главарь гопников не знал, что до того, как поступить в университет, профессор Игнатьев был «сыном полка», воевавшим против фашистов. А еще прежде – беспризорником, с богатым опытом уличных драк. Лидером молодежной группировки, прирезавшим прежнего главаря. Не просто так – слишком плохим делом хотел тот заняться.

Кого тогда закружили злые вихри? Игнатьева? Его соперника? Ту гимназистку, из-за которой у них вышла поножовщина? Капитана полиции, который застрелил двух мальчишек и лишь оцарапал ухо Игнатьеву?

О преступном периоде своей жизни Игнатьев никогда не рассказывал даже профессору Воронцову. Нечем хвастаться. Но вспоминал его… Временами вспоминал. А привычку не расслабляться не оставил до сих пор.

Профессор вскинул трость, ткнул ею в бедро главаря и нажал на кнопку, освобождающую скрытую пружину. Выскочившее из конца трости тонкое закаленное лезвие ударило бандита с нестарческой силой, пропоров мышцы и разрезав сухожилие. Главарь тонко заверещал.

– Подрезал! Он меня подрезал!

Гопник, что был слева, замер. А правый бросился, чтобы подмять под себя старика. Игнатьев махнул тростью, задел клинком по лицу противника. Неприятный хруст и сдавленный вой сообщили, что старик попал. Навыки уличной драки крепко сидели в крови. Бандит зажал лицо руками, присел, завыл, упал, покатился по земле.

Главарь не хотел сдаваться просто так. Он попытался достать профессора ножом. Ударил по ноге, рассек толстую ткань брюк, похоже, разрезал и кожу – порез неприятно засаднил, но пронзительной боли не было.

Опасаясь остаться без оружия, Игнатьев коротко ударил главаря в предплечье, вырвал трость с клинком, повернулся к третьему бандиту. Тот убегал. Осознал, что судьба сегодня против него.

Сердце бешено стучало. Руки подрагивали. Все-таки боец из него уже не тот… Пятьдесят лет назад было совсем иначе.

Игнатьев достал из кармана плаща мобильный телефон и набрал номер полиции.

– На меня совершено нападение. Ветошный переулок, дом пять.

Дожидаться полиции Игнатьев, естественно, не стал. По старой привычке. Незачем объясняться. А вот бандитов проверить стоит – может быть, проходят по какому-то делу. Ну и помощь в тюремной больнице им окажут. Не дело, если истекут кровью посреди улицы…

Профессор не опасался, что его найдут по номеру телефона. Служебная сим-карта зарегистрирована на жандармское управление. Там никакой информации о ее владельце полиции не дадут.

Недаром Воронцов говорил о разумных злых силах из одиннадцатимерного пространства. Сейчас они попытались нейтрализовать его. Или, напротив, помогли в драке? Ведь, на самом деле, никто точно не знает, что будет, когда стихнет инфернальный торнадо, бушующий над Россией. Не даст ли он возможности подняться другому торнадо, куда более сильному, где-то в другом месте или даже здесь?

– Господин Яцутко, не стоит торопиться, – предложил Фадеев. – И убивать меня не стоит. Непродуктивно.

– Меня ты не заболтаешь. Я не наивная девочка, – с ненавистью выдохнул Яцутко.

– Да и обращаться к человеку, который старше вас лет на десять, стоило бы на «вы», – заметил майор.

Лицо Яцутко перекосила злоба. Он вскинул револьвер и выстрелил в Фадеева. Грудь Григория прожгла острая боль. Он застонал и потянулся к карману – за телефоном. Оружия, кроме шашки, Фадеев с собой не носил. Но попытаться зарубить молодого революционера шашкой, да еще и после ранения, вряд ли стоило.

А Яцутко прицелился прямо в правый глаз Фадеева и вновь нажал на спусковой крючок. Револьвер щелкнул, выстрела не последовало. И тут свой пистолет вскинула Лиза. Раздался грохот, Яцутко отшвырнуло к стене. Лиза выронила пистолет и разрыдалась. В коридоре грохотали шаги – бежали на выстрелы. Коридорный Степан ворвался в комнату с металлической шваброй в руках. Увидел Яцутко, лежащего на полу, сидящих в креслах, словно в театре, Фадеева и Лизу. Кого спасать? На кого нападать?

– Вызови полицию, Степан, – попросил Фадеев. – И скорую. Молодого человека забрать надо. Да и в меня негодяй попал.

На груди Фадеева расползалось темное мокрое пятно.

– Полицию вызвали уже. Людмила тревожную кнопку нажала. Скорую сейчас вызову.

– Даму проводи к порогу. Нехорошо, если ее в такое время здесь застанут. Скомпрометируем честную девушку…

– Вы меня отпускаете? – удивилась Лиза. – Но… Я не хотела в него стрелять! Я не знаю, как так вышло. Я хотела убить вас!