Друиды

Глава вторая

В первый момент я не понял, чей крик взвился над поляной. Кто мог посметь прервать священный обряд? Но уже в следующий миг до меня дошло, что это я кричу. Словно одержимый, я выскочил из своего укрытия и с воплем рванулся к центру поляны, размахивая руками. Друиды замерли. Наверное, я ждал, что вот сейчас по знаку Менуа сверкнет молния, ударит в меня и испепелит. Однако ничего такого не произошло. Друиды стояли и смотрели на меня. Замер и Аберт с ритуальным ножом, занесенным над Розмертой. Только главный друид, казалось, сохранил способность двигаться. Он попытался перехватить меня, когда я метнулся к телу бабушки. Я увернулся, перескочил через каменную плиту и схватил бабушку в охапку. Тело ее оказалось таким худым, словно я держал мешок с сухими ветками.

И вот мы с ней лежим на жертвеннике, а над нами все еще занесен ритуальный нож. Но я даже не взглянул вверх. Я прижался губами к родной щеке, вдыхая знакомый запах, отдававший древесным дымом и сухими листьями. Только мои губы не ощутили знакомого тепла. Тело бабушки было совсем холодным.

На плечо мне легла рука Менуа.

— Отойди-ка, парень. — Вопреки ожиданиям, в голосе друида не слышалось ни злобы, ни раздражения.

Конечно, я должен был так и сделать. Мы всегда слушались наших друидов. Но вместо этого я только крепче обхватил тело Розмерты.

— Я не дам убить ее, — едва выговорил я придушенным голосом.

— Мы не хотим убивать ее. Она уже мертва. — Менуа подождал, пока его слова дойдут до меня.

Аберт отступил от алтаря, наверное, повинуясь какому-то знаку главного друида.

Я поднял голову и вгляделся в лицо Розмерты. Она лежала с закрытыми глазами, запавшими и почти потерявшимися среди морщин. На тонкой шее не билась ни одна жилка, а грудь не поднималась и не опадала в такт дыханию.

— Убедился? — Спросил Менуа таким же участливым тоном. — Нож — это обычай; ритуал должен строго соблюдаться. Розмерта умерла. Она сама благородно и с отвагой воина решила умереть ради общего блага. Когда она подумала вчера, что ты заснул, она выпила настой, полученный от нас. Мы называем его «зимний настой». Розмерта впустила зиму в себя, она сама стала зимой, временем смерти. Она пришла ко мне, и еще до рассвета мы привели ее сюда. Незадолго до восхода дух покинул ее тело. Дух часто выбирает это время, чтобы уйти... Этот ритуал, Айнвар, мы разработали недавно. Розмерта показывает зиме, как умереть, чтобы родилась весна. Так символически восстанавливается порядок вещей в природе.

Друид произносил слова, но они ничего не значили для меня. Важна была только моя бабушка, которая не должна быть мертвой. С потрясающей четкостью передо мной встало ее лицо, когда она вчера вечером кормила меня кашей с барсучьим мясом. А сама не ела. Говорила, что не голодна. А теперь я сжимал ее тело руками, сохранившими силу потому, что бабушка отказывалась от еды ради меня.

У меня над головой прозвучал спокойный голос Менуа.

— Думаю, это и есть та помощь, которой мы просили. Источник всего сущего послал нам этого парня. Подумайте над символом. Как еще заставить сдвинуться времена года, если не провести грань через душу человека? Отделить в его жизни весну от умершей зимы?

Он осторожно взял меня за плечи и потянул вверх. Рыдая от горя, я вырвался. Позже мне сказали, что я даже зубы оскалил на главного друида.

— Нет! Она не умерла. Я не дам ей умереть!

— Все уже случилось, Айнвар. — Он снова попытался оторвать меня от тела.

Я не сознавал себя. И я не узнал собственный голос, когда закричал:

— Я не позволю ей умереть! Розмерта! Живи, Розмерта!

Вот тут-то это и случилось. Бабушка открыла глаза.

Аберт уронил нож. Один из друидов глухо вскрикнул и тут же зажал себе рот. Все отпрянули.

Тело Розмерты содрогнулось. Она с сипением втянула в себя воздух.

— Бабушка! Я знал, я знал, что ты не умрешь! — Я потряс ее костлявые плечи, поцеловал ссохшееся лицо.

Ее голос прозвучал едва слышно и был подобен шороху листьев.

— Я должна умереть, мальчик мой... Я очень устала. Отпусти меня, Айнвар. Мне пора идти.

Слезы душили меня.

— Я не могу. Что я без тебя буду делать?

Следующий вдох дался ей еще с большим трудом.

— Жить, — прошептала она.

Снова послышался голос Менуа.

— Послушай ее, Айнвар. Закон велит нам уважать просьбы старых. Тело Розмерты изношено. Ты хочешь, чтобы она оставалась жить в развалинах?

Откуда мне было знать, чего я хочу!? Мои внутренности словно завязались узлом. Я посмотрел на Розмерту, потом на Менуа и снова обратил взгляд на бабушку.

Она вздохнула, но со всхлипом, как дышит человек в агонии. А следующий вдох был еще хуже. Менуа был не прав, выбор у меня был. Но как же тяжело было его сделать! Казалось, что-то порвалось во мне, когда я в последний раз обнял Розмерту и прижал губы к ее уху.

— Если тебе и вправду надо идти, — пробормотал я, — иди. Привет тебе, свободный человек! — Эти слова кельты всегда говорят друг другу при встречах и расставаниях.

Тело бабушки расслабилось. В горле словно что-то разорвалось с легким треском. Рот приоткрылся и до меня долетел странный горьковатый запах. А потом она испустила дух.

Несколько ударов сердца никто не двигался. Затем Менуа все-таки оторвал меня от тела. У меня уже не было сил сопротивляться, да, в общем-то, и желания тоже. Друид наклонился над телом старой женщины и тщательно осмотрел его. Потом, когда я поумнел немножко, я вспомнил, как он прижимал пальцы к шее покойницы и некоторое время словно вслушивался во что-то. Потом он выпрямился и обвел взглядом друидов на поляне.

— Зима мертва, — объявил он. — Она ушла, и мы не помним ее.

Ритуал возобновился, хоровод друидов снова пришел в движение. Я не обращал на них внимания и не понимал, что происходит. Незнакомое раньше чувство одиночества навалилось на меня и словно пригнуло к земле. Нет, голодная смерть мне не грозила. У меня хватало родичей, да и закон клана не позволил бы оставить меня на произвол судьбы. Только ту теплоту, что дарила мне Розмерта, уже ничем не заменишь. Мне было холодно.

Друиды пели и кружили. В корнях дуба ждала готовая могила. Розмерте предстояло вечно спать в объятиях деревьев, точно так же, как я спал этой ночью. Тело, обернутое тканью, расписанной спиралями и отверстыми очами, благоговейно опустили в чрево Земли вместе с несколькими амулетами, указывающими на ее высокое положение при жизни. Мои глаза видели это, но мой дух блуждал где-то поодаль.

Обряд завершился. Мы оставили Розмерту в могиле на священной поляне. Обычно такой чести удостаивались только друиды. На обратном пути к поселку все пели хвалу Подателю Жизни, и среди них брел я, потерянный и одинокий. При этом мне не было холодно. В конце концов, я обратил внимание на эту странность, и тут же понял, что меня заливает солнечный свет. Казалось, что сверху на нас льется растопленное масло. Я огляделся. Друиды шли с откинутыми капюшонами. Солнечный свет разбрасывал блики по рыжим и светлым волосам. Он украсил седые пряди Граннуса, вспыхнул серебром на висках Менуа. Солнечные лучи легко проникали сквозь безлистые ветви.

Безо всякой команды мы остановились и переглянулись. Провидица Керит рассмеялась. Почтенная женщина, мать почти взрослых детей, Керит схватила за руки обычно нерешительного Граннуса и закружила его в импровизированном танце. «Солнышко!», — с ликованием пропела она. В этот момент мне показалось, что бабушка смеется вместе с ней.

Казалось, у всех нас голова пошла кругом. Я почувствовал, как с души моей спало тяжелое зимнее облако и уплыло куда-то вдаль, уступив место жизнерадостному свету.

Наша процессия тронулась дальше. Друиды запели радостную песню благодарения. Я не посмел сплести с ними свой голос, но внутри во мне тоже что-то пело. Однако завидев частокол вокруг селения, я тут же помрачнел. Меня ждал наш пустой, холодный дом. Никогда уже Розмерта не разведет огонь, не приготовит еду, не починит мне одежду... нежной рукой не пригладит мои непокорные вихры. Ноги налились тяжестью, и я остановился.

Словно услышав мои мысли, Менуа положил руку мне на плечо.

— Ты пойдешь со мной, — сказал он.

Волна благодарности поднялась во мне. Наверное, так же бывает доволен щенок, которому вдруг перепала кость. Но радости хватило ненадолго. Я взглянул на друида и не заметил в его лице даже тени улыбки. Оно было словно вырезано из камня.

Тут же меня посетила ужасная мысль: а что если он зовет меня к себе в дом вовсе не за тем, чтобы уберечь от одиночества, а чтобы наказать за своеволие? Кричи-не кричи, никто же не войдет в дом главного друида, чтобы спасти меня от ужасных мучений. Мои родичи, весь мой клан предоставят меня судьбе, которую выберет для меня верховный друид. Кузены, тетки и дядья будут заниматься своими делами. По-настоящему родным человеком была для меня только Розмерта, только она могла бы действительно защитить меня. Все недобрые слухи о друидах поднялись со дна моего разума. Экий я дурак! И чему радовался? Да что уж теперь... Поздно.

Ничего не поделаешь, подумал я, надо принять свою участь как подобает мужчине, даже если участь эта будет незавидной. Мы кельты. Я сжал кулаки, глубоко вздохнул и последовал за Менуа с поднятой головой.

Возле ворот стоял начальник охраны. Завидев нас, он повернул копье острием в сторону, одновременно выказывая уважение и открывая вход. Но тут он заметил среди друидов меня и глаза его удивленно расширились. Звали его Огмиос, что означало Силач, и это действительно был могучий воин с большими усами. На поясе у него, как и положено начальнику охраны, висел тяжелый двуручный меч с кораллом, вделанным в рукоять, а овальный щит был искусно украшен кельтскими узорами. Из-под клетчатой туники видны были красно-коричневые штаны, облегающие мощные ноги. Честно говоря, я считал его глупым, хотя, возможно, был не прав. Просто я не мог относиться к нему с уважением из-за его обращения с Кромом Даралом, приходившимся ему сыном, а мне — двоюродным братом.

Кром был маленьким и темноволосым. Мать Крома, украденная в своем время из племени ремов, не отличалась красотой. Огмиос постоянно давал понять, что разочарован в сыне, сильно походившем на мать. На людях мальчишкам не разрешалось говорить с воинами, но Огмиос и наедине относился к сыну с пренебрежением, если не сказать — с отвращением. Конечно, Кром рос угрюмым и несчастным ребенком. Я жалел его и однажды он предложил мне свою дружбу, а я не стал отказываться. Кром привязался ко мне, как мох к камню. Мы вместе попадали во все переделки, обычные для ребят, но случалось все и всегда по моей инициативе.

Потом я увлекся друидами и увлекся так, что стал забывать о Кроме. Вспоминая, я искал его, а когда находил, натыкался на холодный сарказм. «Надо же, — говорил он, — ты искал меня! Неужто в поселке перевелись друиды, за которыми ты вечно бегаешь?». Не удивительно, что наши отношения испортились. И все же я продолжал думать о нем как о своем друге, о ком-то, кто всегда будет рядом. Я плохо понимал, что такое «всегда», ведь я был молодым и глупым.

Когда я входил в поселок вместе с друидами, я поискал глазами Крома, но так и не увидел его вечно мрачного маленького лица среди людей, что спешили к нам со всех сторон, восхваляя друидов за очевидный успех.