Друиды

Глава двадцать девятая

Я открыл объятия, и Брига буквально упала в них. Мы стояли, обнявшись, затерянные в тумане, а меня затопило ощущение огромного счастья. Еще плотнее обнять жену мешал ее большой живот.

Брига рассмеялась.

— И он тоже в безопасности, да? — спросила она, проведя рукой по животу.

— Да, и он тоже, — уверенно ответил я. — Ты же слышишь, как он шевелится у тебя внутри? Это его бессмертный дух.

— Я люблю тебя, Айнвар, — пробормотала Брига, уткнувшись мне в плечо.

Я мысленно вознес благодарность Источнику за эту минуту. Сейчас Брига принадлежала мне и только мне, она больше не боялась любить меня.

Она — нет, а вот я боялся. Не смерти. Я боялся, что наш ребенок не сможет вырасти свободным человеком среди свободных людей, не сможет петь, как привык петь его народ. Я боялся, что сын Тарвоса и парнишка, спасенный Бригой от слепоты, не смогут стать законными наследниками своего народа. Солдаты Цезаря и их мечи не позволят.

Я сражался со смертью Тарвоса только потому, что она пришла за ним слишком рано. Теперь я буду сражаться с Цезарем и со всеми его армиями. Я готов сражаться с целым миром, пожертвовать всем, ради свободы и будущего наших детей.

Я занялся пристальным изучением древних ритуалов защиты и созданием новых. Всех друидов, посещавших Рощу, я расспрашивал, перенимая новые или, наоборот, очень старые чары, способные расширить наш магический арсенал.

Цезарь завершил свою островную кампанию. Погибло очень много бриттов, а пленные не поддавались исчислению. Теперь он со своим флотом возвращался к северному побережью Галлии. По прибытии его ждали невеселые новости. На землях, которые он считал своими, случился серьезный недород. Воинам в лагерях на землях белгов угрожал голод. Нехватка продовольствия и другие проблемы заставили его предпринять решительные действия.

На совете местных королей в Самаробриве, на реке Сомма, Цезарь сообщил о своем решении перенести зимние лагеря в другие районы и распределить их среди большего числа племен. Разумеется, он потребовал от королей обеспечить армию припасами.

Мне рассказали об этом друиды треверов и эбуронов, пришедшие в Рощу накануне Самайна. Они умоляли использовать силу Священной Рощи, чтобы вернуть плодородие их землям. Неурожай там случился просто катастрофический, а если придется снабжать римлян, не все племена смогут дождаться поворота колеса года.

Я выслушал их и понял, что регион созрел для восстания. А если на севере вспыхнет восстание, Цезарь подождет с нападением на центральную Галлию.

Мы долго разговаривали. Поскольку треверы и эбуроны уже пострадали от римского владычества, они внимательнее прислушивались к моим советам, чем многие из свободных галлов, которых римская колесница пока не переехала.

В обмен на мое обещание направить часть самой могущественной магии Галлии на их нужды, паломники дали обещание повлиять на своих вождей. Это дало мне основание сказать нашим друидам, что «мы расширяем сеть».

Мои усилия дали скорый результат. Цезарь, весьма обеспокоенный ситуацией, задержался в северной Галлии, чтобы лично наблюдать за созданием новых лагерей, и не стал на зиму возвращаться в Рим. Вскоре вспыхнуло восстание под предводительством Амборикса, короля эбуронов, обратившегося за поддержкой к треверам. На всей территории между Рейном и Маасом шли бои. Римляне понесли значительные потери, включая гибель двух крупных военачальников.

Воодушевленные первыми успехами восставших, к ним начали присоединяться и другие северные племена. Вскоре Цезарь с неудовольствием обнаружил, что ему приходится сражаться на нескольких фронтах. Вождь треверов Индуциомар отправил переговорщиков за Рейн, приглашая германцев принять участие в кампании за долю добычи и римских доспехов в таком количестве, которые они смогут унести домой.

Я внимательно следил за ходом этих сражений, за тем, как успех сопутствовал то одной, то другой стороне. В Роще часто приносились жертвы. Волы умирали ради успехов наших северных соплеменников. Какое-то время даже казалось, что они могут победить, но затем начала сказываться гибкая тактика римлян. Цезарь стал выигрывать больше сражений, чем проигрывал.

Вот тогда-то я и понял свою ошибку. Мне казалось, что дела на севере отвлекут внимание Цезаря от центральной Галлии. Но я не учел, вернее, не знал об одной его уникальной способности. Этот человек мог думать о нескольких вещах одновременно. Способность думать, размышлять отличает человека от животного, но способность думать так, как Цезарь, отличала его от других людей. Воюя с племенами, возмущенными наложенной на них данью, он не забывал и о тех проблемах, которые привели, например, к смерти Тасгеция.

По речным долинам ко мне пришло известие: один из легионов Цезарь отправил с территории белгов к нам. Он намеревался расквартировать его на зиму на землях карнутов. Известие привело меня в ужас.

Я немедленно выехал в Ценабум. Все подтвердилось. Цезарь отправил пять тысяч человек под командованием Луция Планка якобы для детального расследования убийства Тасгеция и, как выражались римляне, «ради сохранения мира». Римляне подозревали карнутов и сенонов в сговоре и умыслах против Цезаря. К этому времени они, конечно, уже знали о союзе галльских племен; шпионов у Цезаря хватало. Но вот точный состав союза оставался неизвестен. Не знал он и о том, как далеко продвинулись заговорщики в подготовке восстания. Видимо, поэтому он и предположил, что по одному легиону на карнутов и сенонов должно хватить. Их задачей было не воевать, а запугать.

Уже на подходе к Ценабуму я увидел шатры римлян. Отвратительное зрелище! Скрываясь от патрулей, мы сделали большой крюк и подошли к задним закрытым воротам города. Здесь пришлось попрощаться с незаметностью. Вызвав стражей, я назвал себя и предъявил трискеле, знакомый всем карнутам. В ожидании старшего стражника я размышлял о римской манере наводить страх на племена кельтов. Ну что же, друиды тоже знают кое-что о страхе.

Приказав телохранителям смешаться с воинами Ценабума и постараться не выделяться, я направился к дому короля. Здесь следы римского присутствия встречались на каждом шагу. Карнуты, попадавшиеся на улицах, выглядели подавленными. Люди занимались повседневными делами, не поднимая глаз, с озабоченным выражением на лицах, и переговаривались тихими, короткими фразами. Никто не пел. Напротив, римские торговцы прохаживались с гордой осанкой, издали громко приветствовали друг друга и вообще вели себя в городе, как хозяева. Я старался держаться в тени, подальше от этих крикливых петухов.

В доме Нанторуса царил полумрак. Его старая жена и родичи приветствовали меня, но сам король посмотрел потухшим взглядом. В руинах этого человека ничто не говорило о временах, когда он был нашим самым выдающимся воином. Он еще жил, но жизненная сила покинула его, возможно, навсегда.

— Он относится ко мне так, как будто я — собака у него под столом, Айнвар, — пожаловался Нанторус, как только мы покончили с формальными приветствиями.

— Кто?

— Да этот, римский полководец, Луций Планк. Он совал мне какой-то свиток и говорил, что он дает ему право управлять городом в отсутствие законного короля. Но я же законный король, Айнвар! — в голосе Нанторуса не чувствовалось уверенности.

— Надеюсь, ты сказал ему, что его свиток — пустой кусок пергамента? Мы не подданные Цезаря, чтобы он мог командовать нами. Мы свободные люди.

Нанторус избегал встречаться со мной глазами. Он сидел на лавке с чашей вина, и я видел, что даже поднести питье к губам ему трудно.

— Я говорил, вернее, пытался, — ответил он надтреснутым, старческим голосом. — Он и слушать не стал. Я поехал в лагерь и повелел им уйти. Но его люди только смеялись над моей колесницей. Еще до того, как мы поняли, что происходит, он поставил у главных ворот две когорты и грозился убить всякого, кто решит выйти без разрешения. Планк сказал, чтобы мы сидели тихо и подчинялись его приказам, или... или... Я его не боюсь Айнвар, я вообще никого не боюсь, ты знаешь. Я и смерти не боюсь. — Нанторус гордо поднял голову, но только для того, чтобы продемонстрировать свою гордость мне. — Но меня страшит, что я, король карнутов, буду выглядеть беспомощным в глазах моего племени! Планк обещал избить меня и вывалять в дерьме, а потом заставить моих людей плевать на меня. Я хотел сражаться с ним, но что я могу теперь? И вот я сижу здесь, а римляне стоят там, перед воротами. Завтра он решил устроить дознание по поводу убийства Тасгеция. Люди напуганы. Я же король, я в их глазах был силой карнутов, их мужеством! И так оно и было... До римлян... пока его люди не стали смеяться... пока он не сказал...

Я искренне жалел старого воина. Ведь это по моей вине старик попал в такое оскорбительное положение. Как ему отстоять свое достоинство? Я должен был предвидеть его беспомощность, иметь на примете сильного, молодого человека, способного противостоять римскому орлу. Я с горечью вспомнил о Котуате, и о своей ошибке, когда послал к нему Крома Дарала. А теперь Кром отсиживается у нас в поселке.

— Кто из вождей сейчас в Ценабуме? — угрюмо спросил я.

Король задумался. Конконетодум некоторое время назад отправился на поиски жены со всеми своими воинами. Он собирался напасть на туронов, издавна славившихся красивыми и плодовитыми женщинами. Другие вожди из тех, что оставались в Ценабуме, вряд ли годились для того, чтобы запугать римского полководца. Вот если бы здесь оказался Рикс...

— Хорошо. Пусть твои женщины принесут мне тунику вождя, — приказал я, — и все золото, какое найдут: кольца, перстни, браслеты, чем больше, тем лучше. Мне нужен меховой плащ, и несколько брошей с эмалью. И побыстрее!

— Айнвар! Друиды же не носят всего этого!

— С римским полководцем я не собираюсь говорить, как друид! Давай, Нанторус, поторопи своих людей!

Я переоделся здесь же, в доме короля. После моего свободного плаща туника и штаны показались тесными и неудобными, а вес украшений чувствительно пригибал к земле. Я так и сказал женщинам, вызвав у них улыбки. Я уже думал, что готов полностью, когда старая жена короля громко рассмеялась.

— Да он же сразу узнает в тебе друида! — воскликнула она. — У тебя же голова выбрита!

Действительно, я совсем забыл. С момента посвящения в Орден я, как и все друиды-мужчины, брил переднюю часть головы от уха до уха. Это делалось для того, чтобы солнце свободно освещало голову. Огонь Творения питает разум. В моем случае это создавало впечатление неестественно высокого лба, а серебряная полоса от виска, о которой слышали все в Галлии, лучше всяких слов говорила о моем имени и роде занятий.

— Так. Поищите тунику с капюшоном, или с чем-то похожим на капюшон, лишь бы это не напоминало капюшон друида! — Мой замысел пропал втуне. Ничего подходящего отыскать не удалось.

И тут одна из сестер короля вдруг задала вопрос:

— А зачем капюшон? Может быть, венок подойдет? Если ты хочешь казаться воином, то уж, наверное, побеждал во всяких состязаниях. Это же у вас, воинов, любимое развлечение, когда нет войны. Надень венок победителя. Римлянам нипочем не догадаться, что он чужой.