Книга шороха

Ч3 Человек. Глава 1 - Исток

Часть третья

Человек

ГЛАВА 1

Исток

А в маковом поле такое раздолье,

А в маковом поле ветра на приволье...

Пойду я дорогой, ведущей в то поле,

И там, наконец, повстречаюсь с тобою.

Весна

Дани захлопнула книгу и настороженно прислушалась к внезапным шорохам в тенях гостиной. Ей почудилось, будто кто-то шмыгнул в темный угол за роялем и тут же стих. Сняв нелепые огромные очки в роговой оправе, она устало потерла лоб: это воображение. Просто чтение выжало все силы и столкнуло в вязкую полудрему.

Прошло чуть больше месяца со дня переезда, а дом до сих пор не принимал её. Каждую ночь пугал черными провалами портретов в желтых стенах и неуклюжими очертаниями старинной мебели. Крутая узкая лестница на второй этаж напоминала сломанный хребет и уныло скрипела. Все отделано деревом и внутри постоянно темно, несмотря на бесчисленные светильники. Дани чувствовала себя белкой, живущей в дупле старого трухлявого дуба.

– Вам нехорошо? – невысокий мрачный мужчина, слуга, стоял рядом, заложив руки за спину.

– Нет, я в порядке, – она вновь надела очки и бездумно провела ладонью по выцветшему переплету.

Книга никогда ей не принадлежала. Валялась рядом с другим ненужным старьем на пыльном чердаке, забытая на многие годы. В завещании мать оставляла Дани все свое имущество, но никогда прежде не говорила ни про загадочные книги, ни про желтые карты и почерневшие серебряные драгоценности.

Пыль вросла в кожаную измятую обложку, а солнце съело цвет – переплет стал серым и пах подпорченной рыбой. Маленькая и такая незначительная книжка таинственным образом полностью поглотила внимание Дани. Вышитая круглыми узловатыми буквами бумага ломалась в уголках, стоило её немного согнуть. Слова на ней вырезали пером с бурыми чернилами, местами царапали иглой, а в самом конце пару листов измазали кровью и чертили пальцем. Написанная так давно, что страницы истончились и пропускали сквозь себя солнечные лучи, книга походила на дневник. Но писали её, как будто, двое: то и дело попадались вшитые листы, где другая рука дополняла историю – аккуратно и кропотливо выводила каждую букву.

Слуга учтиво склонил голову:

– Вижу, вы закончили читать?

Она заторможено кивнула. Блуд давно служил у матери – восемь, может, десять лет, – однако легко перенес смерть пожилой хозяйки и так же легко принял её дочь. Эта легкость пугала Дани. В черных провалах его глаз она ни разу не видела ни сострадания, ни горечи или злобы, ни даже упрека. Никакого интереса, и одно лишь сухое безразличие.

– Вам понравилась книга?

Его вопрос заставил Дани задуматься.

– Это... Странная книга. – Она разгладила собравшуюся на юбке складку. – Ненастоящая. Я чувствовала, как слова вылезают из нее и разбегаются в разные стороны. Как будто я прожила ее.

Блуд без выражения рассмеялся, и его голос стеклянными осколками осыпал голову Дани:

– У вас богатое воображение, госпожа Марих.

В темном углу за роялем раздался громкий удар.

Вдребезги!

С окна упала тонкая ваза. Неясная размытая тень скользнула к противоположной стене, прохрустев по черепкам фарфора. Блуд напрягся, готовый сорваться с места, и положил ладонь на плечо Дани. Она в испуге вжалась в спинку кресла и, выпучив глаза, уставилась на дымчатый силуэт в полумраке занавешенных окон. Фигура неуверенно хваталась за стену и пугливо озиралась в поисках выхода.

– Почему ты не запер дверь? – тихонько прошептала Дани.

Блуд для вида нахмурил брови:

– Никто не входил.

Он облизнул сухие губы и осторожно отошел вправо, обходя тень и приближаясь к окну. Может, если раздвинуть тяжелые шторы, удастся разглядеть лицо...

Холодный дневной свет скрежетом карниза врезался в гостиную, выхватив из тьмы трех человек. Как загнанная бешеная собака на Дани смотрела растрепанная женщина, странно одетая, настороженная и неподвижная. Изрисованная черными линиями, ее кожа походила на тигриную шкуру. Время от времени, незнакомка поглядывала на Блуда, но оставалась на месте и совсем не шевелилась.

– Как вы тут оказались? – он решительно шагнул вперед.

Она бросила взгляд на Дани в непонятной мольбе, затем налево – на выход, – и сорвалась с места. Отпихнув Блуда, кинулась прочь, выбив плечом незапертую дверь. Свет свинцового неба ослепил ее, бетонный город смешал с голосами людей, растоптал грохотом шагов и оттолкнул к широкой дороге.

Дани подбежала к двери и выглянула на улицу.

А мир заворачивался в воронку и в суматохе галдел, заплевал уши чужими словами и нестерпимым гулом – грозным утробным рыком. Женщина потерялась, сделала шаг назад и оступилась.

Протяжный гудок.

Визг тормозов и глухой удар.

На короткий миг весь тот ужасный шум стих, но почти сразу вновь заклокотал по брусчатке поток людей, вернулись жужжащие голоса, крики и шаги, шаги, шаги... Невозможно пошевелиться, и мощеная камнем дорога уплывает куда-то вверх. Мутная вода в луже приятно холодит лицо. Размокшие окурки копошатся в ней, словно белые ленивые личинки. Приближается армия ног в черных и коричневых ботинках. Кто-то пытается поднять с земли. Кто-то не дает и слушает сердце. Говорит, что не бьется. Женские руки поворачивают голову. Видно серое небо – привычное и мерзкое, хочется плюнуть в него. Как же оно осточертело. Перед глазами маячит рука, но на ней почему-то больше пяти пальцев.

Каменная дорога вдруг остается далеко внизу, а тупая гулкая боль ударяет в непривычно тяжелую и ненужную ногу. Она неприятная и не своя, как голова – гудящая и неподъемная. Как взгляд – ослепший и бессмысленный. Мутно и темно. Ничего не видно и почти нет чувств.

А потом холодная поверхность под телом. Ноющая кость и треск рвущейся одежды. В ноге что-то бьется и стремится наружу. Возникают незнакомые резкие запахи, жжение. В бедро нещадно жалят пчелы, и разум постепенно уплывает во тьму. Нельзя спать.

Нужно пересилить себя и открыть глаза.

Аили трусливо приподняла веки и разочарованно вздохнула.

Раскинув руки, она лежала в поле и с ненавистью глядела в небо. Встать не получилось – ноги не слушались, как ни старайся. Впереди тянулась тропа, а пойти по ней невозможно.

– Снова здесь.

Ветер усадил её, подставив плечо:

– Нужно идти дальше.

Она вцепилась в его гниющую плоть и спросила:

– Сколько прошло времени?

Эр лишь пожал плечами. Хотел что-то ответить, но внезапно замер, молча оглядывая поле.

– Маки... – прошептал он.

Нежные алые цветы сонно качались под грозовым небом.

Аили изумленно молчала.

Они так давно жили в бесконечном мире разума, запертые на краю снов и реальности, что потеряли всякую надежду на возвращение. Не считали времени, потому что тут его не было, не старели и не могли умереть.

Им оставалось наблюдать белую недвижимую пену цветов гречихи и ждать. Может, однажды появится дверь, которая ведет в жизнь. Сегодня произошло необъяснимое – на несколько минут им удалось ухватиться за другую реальность – неважно, сон или настоящее. И все изменилось.

Она сидела на рыхлой сытой земле, ошарашено озираясь по сторонам. Поле заполонили красные маки. Нетронутой осталась одна только прямая тропа, в конце которой – она знала, – стоит и ждет ее высокий худой человек.

Эр опустился рядом с ней:

– Как же раздражает, – он потер шею. – Все одно: гречиха или маки, а не выбраться. Тебе никогда не хотелось спалить эти дурацкие поля?

Она качнула головой и мрачно хмыкнула:

– Иногда. Только что останется, если их сжечь?

Растянув звериную пасть в злой усмешке, Черный ветер ответил:

– Все сгорит, и останется один только пепел. – Он ласково потрепал ее волосы. – Ведь ты знаешь, он ждет на другом конце тропы.

* * *

Темный деревянный потолок подпирали желтые скучные стены. Из окна тянулась, раздувая тюль, струя прохладного весеннего сквозняка, забиралась под тяжелое одеяло и приятно щекотала кожу.

Справа, покачиваясь на скрипучем стуле, сидел мужчина со всклокоченными смольными волосами, небритый и мрачный. Он рассматривал большой серый лист бумаги, возможно, читал, но лицо его абсолютно ничего не выражало.

Ветер молчал, скрывшись в тени под кроватью, и тяжело сопел, согревая дыханием горло.

Она слабо улыбнулась и с наслаждением сжала холодный край простыни. Настоящий. Шершавый хлопок обжег ладони, меж пальцев осталась короткая белая нитка.

Аили так и продолжала лежать, улыбаясь, бездумно глядела в потолок и с силой сжимала простыню в руках. Минуту, две, десять... Ей не хотелось шевелиться – приятная вязкая лень сковала тело, подобралась к голове и вымыла из разума все дурные мысли.

Запоздало ощутила, как тонкая игла впилась в кожу, а после заметила, как мрачный смуглый человек садится на стул и продолжает молчать, уставившись в бумагу. Она даже не поняла, куда именно он её уколол.

Все повторялось: она в молчаливом восторге осматривала комнату, раз за разом вдыхая настоящие запахи, пусть новые и непонятные ей, вновь и вновь гладила свинцовыми пальцами грубую хлопковую ткань, чтобы успокоиться – это не мир разума, не очередной безумный сон. А темный человек время от времени поднимался с места и молча колол её тонкой иглой. И так целый день, пока бархатная ночь не поглотила город.

Мужчина встал, закрыл окно, задернув плотные темно-зеленые шторы, и вышел. Свет зажегся под потолком, но не было огня. Впрочем, не важно. К ней постепенно возвращалось сознание, и она начинала понимать, как непривычно выглядят вещи вокруг, и как остро она вдруг стала ощущать боль в теле.

"Прошло время", – Эр стоял в густой тени за занавесками.

Аили хотела сесть, но ноги не слушались, поэтому пришлось подтянуться на руках.

Теперь она видела всю комнату, и знала, что время действительно прошло. Мебель, до смешного необычная и округлая, искусно вырезанная из темных пород дерева: маленькие комоды и стол с множеством ящичков, кровать без балдахина в богатом доме, и так много небольших черно-белых портретов на стене.

Жалобно скрипнула дверь.

Вошла высокая смуглая женщина с русой косой, одетая в коричневое платье с глухим высоким воротом. Опустилась на стул, где прежде сидел безмолвный мужчина, и улыбнулась:

– Как вы себя чувствуете?

Аили облизнула сухие горькие губы и несмело, совсем тихо ответила:

– Не чувствую ног.

Говорить было непривычно. Голос казался сиплым и слабым, но остался прежним.

– Это пройдет, – с едва заметным сомнением сказала женщина в коричневом платье.

Не произнося более ни слова, она с нескрываемым недоверием и жалостью рассматривала Селедку через большие круглые стекла, надетые на лицо, следила за направлением черных линий на её теле, боязливо заглядывала в блеклые зеленые глаза.

– Меня зовут Дани, – после недолгой паузы она добавила, – Дани Марих. А вы?..

"Не бойся. – Ветер стоял у женщины за спиной. – Это она прочла Книгу. Она ее поняла".

– Аили.

Страх вдруг стал волнами приливать к горлу и забил грудь густыми комьями, готовыми сорваться в крик. Дрогнули пальцы и сжались в белые кулаки.