Книга шороха

– С такой дырой в черепе он никак не выживет, – она наклонилась над его головой, внимательно разглядывая черную рану.

– Уже не выжил, – поправил её Блуд.

"Просто делайте, а я все скажу".

– Не беспокойся, – с сомнением ответила ей Селедка, – все должно кончиться хорошо.

– Допустим. – Дани кивнула. – Дальше-то что?

Аили тяжело опустилась на табурет:

– Пока я буду спать, ничто не должно разбудить меня. В мое время никто так и не смог отвязать Ветра. Говорили, это, как вырвать себе сердце.

– Больно?

– И невозможно. Теперь есть ваши обезболивающие лекарства из мака, и мы можем попытаться.

Блуд протянул госпоже Марих чистый шприц и ампулу морфина, а сам покинул кухню. Он вел себя странно, будто заранее все знал, еще до возвращения домой.

– Если все, что рассказал мне Эр – вранье, – Селедка протянула ей руку для укола, – то наутро у вас будет уже два трупа.

"Тебе я не лгу".

– Ладно, – Дани ввела иглу ей в вену, – и так уже вляпались. Через какое-то время подействует.

– Ты просто не спрашивай "зачем", – Аили попыталась улыбнуться, но получился оскал. – Пока есть время, повтори на нем мою цепь. Наколки рисовать нам некогда, так что вырежи их.

– Вырезать все эти рисунки? – Дани с отвращением покосилась на стойку с ножами. – Из ума выжила?

– Хуже ведь не будет, – Селедка растянула губы еще шире, – ему уж точно. Цепь должна остаться навсегда.

Ей пришлось раздеться, чтобы госпожа Марих смогла изучить узоры и перенести их на тело следователя. Поначалу руки дрожали, хотя им не в первый раз приходилось резать человека, но после нескольких минут уже уверенно рисовали лезвием ножа спирали и сплетения цепи. Пальцы скользили в скупой крови, приходилось постоянно протирать труп.

– Осторожно, не ошибись, – проваливаясь в сон, бормотала Селедка.

А Дани гневно прикрикивала на нее:

– Замолчи, или сама все делать будешь.

Ветер глумливо хохотнул, заглядываясь на исчерченное красными полосами тело. Подошел к Аили, поникшей в полудреме на табурете, и вежливо подал руку, приглашая следовать пути Шелеста в последний раз. Через закатывающиеся в сон глаза и падающие веки она видела, как госпожа Марих, закончив работу, остервенело стирает с пальцев мертвую кровь, подставив руки под струю ледяной воды, как подходит ближе и с тревогой прислушивается – бьется ли сердце в груди хоть у кого-то.

Селедка взяла Эра под локоть и поддалась его воле. Он, как прежде, распахнул перед ней скрипучую тяжелую дверь и провел в мир разума, где прозрачной рябью дрожал воздух, поймавший в ловушку угасающее сознание Лоя Севера.

Они ступили в постылое поле, где среди маков мерцали неясные тени – остатки чужих снов. Поверх красных цветов эхом блуждали незнакомые голоса, и улетали в синее, налитое грозами небо.

– Оглянись, – мягко шепнул Ветер.

В толпе безликих призраков Аили увидела высокую женщину с золотыми глазами. Она как будто говорила со следователем, но слов их слышно не было.

– Вэл? Они знали друг друга?

Эр покачал головой:

– Сомневаюсь. Возможно, он встретил твое воспоминание.

Аили подошла ближе и встала между следователем и Огоньком. Как и всегда, никто, кроме Ветра не замечал её в мире разума.

Небо громыхнуло, а над головой солнце разрезало тучи тонким холодным лучом. Все менялось, предчувствуя конец. Эр вырос позади Лоя и обхватил его горло:

– Пора.

Потеснив Вэл, Селедка погрузила пальцы в грудь следователя. Среди вязкой пустоты она нащупала большое, почти остывшее сердце, схватила и вырвала его. И Ветер рассыпался в пыль.

Она все так же стояла между Вэлари и Лоем. Он молчал, а Огонек продолжала кивать и что-то говорила ему. Невнятно и тихо.

– И последнее, – повернувшись к Аили, следователь залез в нагрудный карман пиджака. – Это – твое.

Он протянул ей небольшой пульсирующий сверток. Сердце, которое, как она думала, забрал Рудид.

– На самом-то деле оно всегда было у тебя. – Лой улыбнулся, зачесав волосы. – Я берег его. Знал, что сегодня наступит. Серебряная знала. Наверное, знала даже Панту. И Маран знал. Слышала же, а? Говорили, он видит будущее.

Аили взяла сверток. Ладонь обожгло, будто в её руках оказался раскаленный уголь. Выронить нельзя. Она зажмурилась и прижала его к груди. Сердце расплавило в ней дыру и лавой растеклось по венам. Боль застелила глаза.

Маки шумели. Перешептывались шелестом стеблей на ветру. Лой Север остался в поле совсем один и слушал музыку их шорохов. Сейчас он закроет глаза и уже никогда не вернется в мир разума. Как долго он ждал этого дня. Вечность.

* * *

Поезд стремительно мчался в Арх-Даман, рассекая пустынные поля, пролетая через бесчисленные пики Проклятого леса, сожженного Маковой войной. Колеса гремели под полом. Прислонившись головой к окну, Варсул глядел на убегающую вдаль равнину и думал о предстоящей встрече, пытался задавить неугомонное, крутящееся в груди волнение. Стекло надоедливо дребезжало в висок.

Он выпрямился, беспокойно прижал к груди тугую кожаную сумку и посмотрел на дочь. Она сидела напротив, сложив пальцы в замок, покусывала губу и, время от времени, поправляла падающие в глаза черные волосы.

– Я просил, чтобы ты причесалась, – холодно произнес он, ослабив узел полосатого галстука.

Девушка нехотя отмахнулась:

– Эта поездка повторяется несколько раз в сезон, хоть что-то должно же меняться.

Покачав головой, Варсул ответил:

– Ничего не изменится.

Раздался стук в дверь, и в купе просунулось пухлое лицо проводника.

– Билеты ваши предъявите, – проводник шмыгнул носом, – пожалуйста.

Коротко кивнув, Варсул порылся в нагрудном кармане и протянул билеты.

– С женой путешествуете? – скользко улыбаясь, проводник внимательно рассматривал печати железнодорожной компании.

Варсул фальшиво усмехнулся:

– Нет, что вы! Вот, везу дочку к жениху. Свадьба будет, понимаете…

Проводник понял – он не в первый раз видел их и слышал этот ответ. И прекрасно знал, что везет в своей толстой сумке этот неряшливый человек. Многозначительно вздохнул и вернул билеты.

– Мы приближаемся к контрольному пункту. Приготовьте к досмотру документы и багаж, господин Горим. – Еще раз улыбнулся. – И счастливого пути.

– И вам всего хорошего, – Варсул учтиво кивнул и захлопнул за ним дверь.

Рукавом утерев со лба выступивший пот, открыл сумку, убрал документы и достал старую потертую флягу. Сделал пару жадных глотков рисовой водки и облегченно вздохнул.

– Что делать? – дочь начала нервно теребить края перчаток.

Он пожал плечами:

– А что делать? Как обычно. Сойдем с поезда пораньше, до города. Прыгнем. – Посмотрел с недоверием на ее лимонное платье. – И ты, гляди, не замарайся. Я за твои тряпки половину последней выручки отвалил.

– Все больше пользы, чем за самогон, – она с отвращением поморщилась.

Грозно нахмурившись, Варсул неразборчиво обругал ее длинный язык и спрятал флягу. Затолкал на самое дно сумки между двумя заряженными револьверами и толстыми пакетами опия.

Как ни в чем не бывало, они покинули купе и направились в сторону тамбура и долго переходили из вагона в вагон в самый конец поезда. Проводники пропускали их в узких переходах, без особого интереса спрашивая, не желают ли пассажиры «чего-нибудь». Под «чем-нибудь» подразумевали помойный чай или отвратительное вино. И так до тех пор, пока не начались вагоны, полные людей, чей достаток не позволял ехать в купе. Набитые многодетными семьями, больными, пьяными и дурно пахнущими людьми, эти вагоны разрывали крики младенцев и ругань играющих в карты. Вагоны дымили хуже, чем локомотив. Варсул продирался через давку снующих туда-сюда людей, одной рукой прижимая к груди сумку, как драгоценное дитя. Другой – неохотно тянул за собой дочь.

В самом конце было пусто. У запертой шваброй двери на грязном полу сидел, бессознательно глядя в стену, пожелтевший старик. Калека без левой руки. Улыбался, качая в воздухе пустой бутылкой, выставлял напоказ черные зубы в обескровленных деснах. Солдат Маковой войны, без сомнения. Глаза затянуло пеленой опиумного дыма, лицо съела настойка, а по венам – наверняка, и по всему телу, – язвы от уколов морфина.

Варсул брезгливо переступил через старика и дернул стоп-кран.

Поезд истошно взвыл и дернулся, замедляя ход. Вынув швабру из петель, дочь распахнула ржавую дверь и, держась за поручень, с сомнением поглядела на пролетающую внизу кашу сырой земли и придорожных трав.

– И что? – она недовольно поглядела на отца. – Правда прыгать? Опять?

Едко улыбнувшись, Варсул приобнял ее, крепко сжимая сумку:

– Но только осторожно. – Он поднял голову, заглядывая в ее равнодушные карие глаза. – Ты главное, помни, платье не замарай, а то пешком до города идти.