Старовский раскоп

* * *

В девять часов вечера в декабре-месяце в городе уже совсем темно, витые фонарные столбы свет дают голубоватый, холодный, под стать времени года. В конусах света мечутся снежинки — целыми слипшимися хлопьями вытанцовывают сарабанду. Подвывает ветер, лезет холодными пальцами под тоненькую шубку бредущей сквозь сумасшедшее мельтешение девушки, небо черное-черное, а звезд не видно. Метель.

Город маленький, всего-то сто тысяч человек жителей, сонный и аккуратный до маниакальности, до идеальной геометрической правильности нешироких улиц и площадок, до точной линейности планировок кварталов. Кварталы — старенькие "хрущевки" с редкими вкраплениями более поздних "панелек" и совсем уж по меркам городка "роскошных" девятиэтажек. Центральные улицы с самого начала последнего месяца в году по далекой столичной моде разряжены в яркие гирлянды, прельщают витринами магазинов, оформленными старательными, но неумелыми копиями витрин той же столицы. Днем по улицам расхаживают фальшивые Деды Морозы в отчего-то желтых кафтанах, суют в руки прохожим рекламные календарики и предлагают бесплатно подключиться к какому-то там сотовому оператору. Мальчишки гоняют жирных прикормленных голубей на центральной площади, на картонках съезжают вниз по высоченной ледяной горке, хохочут… Шумно и весело.

Вечером всё иначе. Вечер в провинции начинается рано, часов в семь, когда закрываются первые магазины. Немного раньше пропадают "Деды Морозы", мальчишек зазывают ужинать, горожане, пряча носы в пушистые воротники, разбегаются по домам. В восемь еще можно встретить редких "сверхурочников", но к девяти город задергивает шторы желтых окон, наметает высокие сугробы и в них с уютом засыпает, изредка вздрагивая во сне взвизгнувшей сигнализацией автомобиля или протяжным воем бродячего пса. Только метель и ночь.

И Алина, по служебной надобности вынужденная навестить коллегу аж в другом конце города. "Наша служба и опасна, и трудна", конечно, но не до такой же степени! Поглубже запахнула тонюсенькую "шкурку", зябко поёжилась, ускорила шаг. Это же надо было такому случиться, чтобы именно в снегопад, именно в половине девятого Ларисе Сергеевне, которая на Старовском раскопе и в жизни не была ни разу, понадобились планы горизонтов! Вот немедленно, вынь да положь! А интернета у Ларисы Сергеевны нет и прийти сама она не может — "ноют старые косточки", так что пришлось ножками топать. Главное, непонятно, зачем. Отменила посиделки с приятелем Колей, которого сто лет уже не видела, раньше времени вынула из духовки курицу и вперед, к трудовому подвигу. Без дополнительной оплаты, разумеется.

Однако теперь уже коллега вожделенные чертежи получила, завтра пятница, дома ждут горячий чай и вечер в "аське" со всем миром, и только остались два квартала и двор. И снег, который лезет в глаза и набивается за шиворот, да ветер, довольно жутко стонущий в водосточных трубах.

Вообще… страшновато. Алина никогда особо не боялась ни темноты, ни пустынных улиц, где-то в глубине души крепко сидела уверенность — всё обойдется. В темноте не водятся привидения, а в кармане всегда лежит баллончик со слезоточивым газом. И сейчас баллончик тоже на месте. В кармане. Где ж ему еще быть? Так отчего же страшно? Отчего так и хочется подобрать полы шубы, чтобы не путалась в ногах, перехватить сумку поудобней и дать дёру, и забежать в подъезд, преодолеть положенные шесть пролётов, за тяжелой дверью квартиры наконец отдышаться? Потом, может быть, посмеяться над собой. Но это уже потом…

Пиликнул сотовый телефон, просвистел "Таламанку". Коля? Точно.

— Да, алло? — ветер становился всё настойчивей, вот уже и разговору мешал: поддувал, шуршал, вздыхал в трубку.

— Алина? Привет! Что у тебя там шумит? Разговаривать можешь?

— Я по улице иду. Тут ветер. Может, подождешь, пока я домой зайду? — слышно было плохо, связь "квакала", однако мужской голос оказался явно тем, что надо. Странный, беспричинный страх прошел, Алина взяла себя в руки, расслабленно подумала, что после Ларисы Сергеевны нервишкам следует давать отдых — вон какие фортели выкидывают! Это всё ее таинственный шепоток уже на лестничной площадке, что-то про маньяка, Алина не расслышала толком. А теперь всплыло. — Минут через десять?

— На улице? Ты уже дела уладила? Так может, всё же встретимся? Просто я сейчас в твоем районе…

Был бы Коля сейчас рядом — расцеловала бы от избытка чувств. До дома осталось уже метров пятьсот, а сейчас еще и приятель подойдёт — тревога рассеялась как дым.

— Да, конечно! Подходи! Я уже почти дома…

Навстречу к тому же шёл мужчина в темной куртке и вязаной шапчонке, с азиатскими правильным чертами лица — разглядела в фонарном свете, когда проходил мимо. Что-то восточное… Мужчина…

И опять побежал озноб, возвратилось жутковатое ощущение кошмара, когда поняла — пару секунд назад не было никакого мужчины на улице! Не было! И не лежал на широких плечах снег, и не выглядел прохожий озябшим и промокшим! Всё это — в один миг пронеслось. Обернулась, уже предчувствуя, уже хватаясь за баллончик…

Заорала не своим голосом — в жизни так не орала! — огромная черная кошка …Пантера!..оскалилась в прыжке… Дальше Алина почти потеряла сознание, в рот и нос набился снег, дышать не стало никакой возможности, тварь сверху навалилась, рычала и рвала… Шубу на плече, потом… Ох, мамочки, как больно! Месиво и крошево… Помогите! Кто-нибудь! Даже закричать не смогла…

Отупелая рука выпросталась из кармана с баллончиком — сама, без всякого на то понуждения заторможенного сознания. Провал… Резь в глазах. Такая же резь в плече. Снег… Чистый. Холодный. Вкусный. Если растереть им лицо — еще и боль в глазах унимается.

Пантеры… нет нигде! "Черемуха" помогла… Голова кружилась. В телефоне тревожно "квакали" сквозь помехи:

— Алина! Алина, ответь! Что у тебя там?!

— Коль… напали… Сейчас…

— Что?! Аля, не молчи! Где ты находишься?! Ты в порядке?!

— Я… я…

Прижала ладонь к распоротой на плече шубке… Еще подумала как-то не к месту, что на шубку два года деньги собирала… а теперь, наверно, и не починишь…. что есть еще в шкафу старенький пуховичок, но выглядит он… Отнятая от плеча ладонь оказалась красной. А вот вида крови Алина боялась. До тошноты, до обморока.

— Кажется… Коля, я…

Телефон из ослабевшей руки выпал и затерялся в сугробе. Сидела, крепко зажмурившись. По щекам текли слезы. Застывали на ветру. Пальцев не чувствовала. Подняться — не могла. Целую вечность. Заставить себя… слабость неимоверная… "Не со мной… не со мной… с кем-то другим происходит…" Потом захотелось спать. Лечь в сугроб и спать. И забыть про мужчину, пантеру, разодранную шубку, от крови алую перчатку. Переохлаждение… Это оно. Ну и что?

Только вдруг проснулось упрямство. Так просто, за пятьсот метров от дома — сдаться?! Когда нужно уходить, а не ждать, что нападающий возвратится?! Ну нет! Упрямство было чужим, Алине не свойственным, но правильным, и она подчинилась. Поднялась, цепляясь за стену дома, подхватила сумку, нашарила каким-то чудом телефон, пошла. Медленно, тяжело, запрещая себе даже думать о том, насколько серьезно распорото плечо. Раньше падала в обмороки даже при сдаче на анализ крови из пальца, но если упасть сейчас — больше не подняться.

Длиннее тех пятисот метров Алина в жизни дистанции не преодолевала, шесть пролетов стоили иных подъемов на Эверест. Только захлопнув за собой дверь, заперев ее на оба замка, зачем-то забредя в ванную комнату — почувствовала себя в безопасности. И там силы оставили окончательно. Наверно, снова ненадолго потеряла сознание, потому что в следующий момент телефон надрывался свистом и, одновременно, ломились и трезвонили в дверь.

Николай… Он.