Старовский раскоп

Алина

… Вынырнула из-под волны, задыхаясь и размазывая по щекам влагу. Он как сидел, так и сидит. Окно уже не горит закатом — оно потухло и почернело. В комнате, наверно, темно на человечий вкус, а Алине — хорошо. Серые-синие тени по углам, серые-оранжевые ползут по полу от печки, заползают под стол. Серая-фиолетовая хмарь разливается от окна и топит в себе Антона.

— Это было? — спросила одними глазами. Он кивнул. Было. И есть…

… Был кошмар. Славку било и трясло, и выворачивало, как белье в руках прачки, пока не прибежала знахарка. Сунула ему в зубы какой-то корешок, пошептала непонятные слова, мазнула знаком-оберегом. Утихло. Зареванная Инка подхватила полумертвого Славку на руки и утащила домой. Хотел бежать следом, остановили. Сразу сказали — вот Ингмар и сказал. Он дядька опытный, он такого понавидался… И так, и сяк, и наперекосяк…

— Было… и вот это тоже…

… Худенький мальчишка в зеленой футболке с ежом сидел на диване с ногами и, закусив губу от усердия, выводил кривоватые буквы на большом белом листе бумаги. На листе к тому времени уже обозначились контуры пузатой вазы и довольно тяжеловесного розового букета. Цветы в нём больше напоминали капустные кочаны, зато листики у них точно были хороши — зеленые, сочные, резные. Надпись "Мама, с днем ро…" намекала на открыточный характер художества.

— Пап, а маме понравится?

— Обязательно.

Мама как раз в кои-то веки выбралась к подруге. Не выбралась — муж буквально выставил за дверь. Езжай, развейся. За три часа ничего не случится. А если случится, справимся.

Славка снова склонился над листком. Оранжевый торшер раскидал электрические лепестки уюта по комнате, а в газете писали про новый национальный проект. Искусственная благодать.

— У меня розы не очень красивые… — озабоченно сдвинул брови. Глаза у Славки мамины — чистые, родниковые, зеленоватые. Волосы светлые, и непонятно, потемнеют ли со временем, или такими пшеничными и останутся.

— Маме все равно понравится.

— Хорошо бы…

Хорошо… Карандаш зашуршал сточенным носом, розы начали наливаться неестественной краснотой… Где-то далеко ровно урчал завод… черт знает каких изделий, и чего урчал, тоже непонятно… И шурхали изредка шинами автомобили. А в газете писали очень красиво и очень лживо…

Когда Славка болезненно зашипел, сначала не сообразил — не привык.

Карандаш выскользнул из детской ладошки и покатился.

Тело выгнулось и полетело следом… но подхватить успел..

— Не надо… Достаточно… пожалуйста, прекрати…

Нависает, дышит в лицо тяжело.

— Пусти…

— Сама хотела.

— Не надо!

… — Тихо, маленький! Тихо, мой хороший! Шшшш… Антон! Тош, помоги!

Помоги — это держи. Держи и не выпускай. Выкручивает тельце в припадке — косточки совсем мягкие, готовые уже перетечь в пантерьи, но не могут. Мешает им что-то. Хлопья пены. Инка плачет. Плачет, но тоже держит.

Наконец, всё.

— Мам…

— Мой хороший…

Нужно идти на кухню, греть чайник. Заварить еще той травки, которую дала знахарка…

— Зачем ты это мне всё? — щеки мокрые, глаза застит пеленой слез. Страшно. Страшно, когда так близко. Когда видишь… Славка… вот оно что…

Темно. Заоконный свет иссяк. В печке тепло тоже иссякло, сухой жар сменился стылым холодком, побежал по полу.

… — Вы же понимаете, это синдром Райнована. Я тут бессильна. Попробуйте съездить в столицу. Там есть хорошие специалисты по Кошкам. Правда, вряд ли это что-то даст. Это не лечится, насколько я знаю.

— Дайте адреса.

— Пишите…

Суета и туман сборов. Через пелену недельных метаний — столица. Шумная, деловитая, душная. Толпы туристов. Дорогие автомобили. Коттеджик на самой окраине. Бесконечное ожидание в очереди. Очередь из таких же, как Антон. Столичный специалист — последняя надежда. Все серые, блеклые, усталые. Очередь движется бесконечно медленно. Выгоревшие маги вперемешку со слабоумными детишками — результатами запретных связей, и одни только родители… Все ждут чуда.

— Нет, ребенка сейчас мне показывать нет необходимости — не дергайте малыша. Извините, я тут бессилен. Ни одного случая благоприятного исхода в моей практике. А такое и у Волков бывает, и у Рысей, даже была от сохатых девочка… Про девочку, правда, не знаю. Нет, я тут совершенно ничем не могу помочь. Попробуйте еще к моему швейцарскому коллеге… сейчас дам визиточку… я ему напишу… Средства позволяют?

— Клан обещал оплатить расходы.

— Вот и отличненько…

После столицы остается только смутный привкус духоты и палящего зноя. Швейцария тем более не запоминается ничем, кроме какого-то бара, в котором говорят на единственно Антону знакомом из "цивильных простецких" языков французском. Ну и еще в золотой оправе очки специалиста по Пантерам.

— Нет, увы…Но ваша самка вполне способна принести еще трех — четверых..

— Есть хочешь? Нет… А выпить?

От выпить не отказалась. Водки оставалось немного уже совсем, почти на донышке, но Алине хватило за глаза. Обожглась, зато отхлынуло ощущение полной безнадеги. Тогда принялась за тушенку — голодные последние сутки отозвались сосущей тошнотой. Антон сидел напротив, глядел в окно. Ветка орешника качалась в такт порывам ветра, пламя в керосинке прыгало. Через сколько-то, когда тушенка закончилась, а ветка успокоилась, осмелилась:

— И что, совсем ничего нельзя сделать?

Антон улыбается, и дико смотрится улыбка на этом небритом сером лице.

И опять домик в тридцати километрах от Нововерска исчезает.

… — Ну, как вы? Как Инна? — шепотом спрашивает Вадик. В коридоре темно, чтобы не беспокоить спящих в соседней комнате Инку и Славку.

— Нормально, насколько это возможно, — вымученно улыбнулся.

— Понятно… — Вадим мнется. — Тут ребята немножко денег подсобрали… Вам пригодятся.

— Спасибо, — к тому времени стыд всякий и гордость Антон подрастерял, поэтому деньги принял легко. Пачка разномастных бумажек, перетянутая зеленой резинкой. Она нужна. Очень. Пришлось взять неоплачиваемый отпуск. А Инку вообще поперли с работы. Почти месяц сидит дома.

Вадик уже на пороге, но переминается с ноги на ногу, не уходит.

— Слушай… тут Сережка вспомнил… говорит, есть какой-то обряд… но он то ли нелегальный, то ли просто очень старый… спроси у Ингмара..

Это как игрушка компьютерная, квест, кажется — сделай то и это, потом вот это и это. И тогда получишь возможность сделать еще это…

Пошел к Ингмару. После столицы и Швейцарии.

— Это темный обряд, Антон, понимаешь?…