Старовский раскоп

Впрочем, интересовали только Инна и то, что зрело внутри жены. Клановая знахарка сказала, что мальчик. Хороший крепкий мальчик, но один. Оно, может, и хорошо, что один, но для клана — нужно бы побольше. Опять же, раньше самки по два-три котенка приносили.

— Уф… Пусти… Куда ты меня тащишь?

Так же за шкирку, бесцеремонно волокли по снегу. Снег набивался за шиворот джемпера — и когда успела перекинуться?

— Что ты делаешь с моими мозгами?! Зачем мне это?!

… Живот Инкин уже задорно топорщился вперед, когда дернул же черт Антона сделать жене сюрприз — потащил ее на три дня за город, отдохнуть на природе. Костер, лес, река, как полагается. Ну и комары, конечно, и всякая дичь мелкая. Инне до конца беременности оборачиваться нельзя, чтобы не навредить ребенку. Антон за компанию тоже решил воздерживаться, так что не заладилось с самого начала. Жуть как хотелось перекинуться и нормально поохотиться, побегать… В городе не так, в городе никакого настроения бегать, там даже луну не так чувствуешь — животное естество наглухо придавлено камнем, гранитом и дымами заводов, закатано асфальтом. А в лесу, в пятидесяти километрах от города, кошачье, редко выпускаемое, проснулось и властно потребовало выхода.

Ничего хорошего не вышло, короче. А вышло только плохое — на второй день к стоянке в отсутствие Антона прибрел медведь и напугал Инну. Большой такой, тощий и, кажется, больной. Инна с перепугу и перекинулась. И убежала. Потом еще часа два искал…

Знахарка сказала, что поэтому роды случились такие трудные. Ох, какие трудные. Когда женщина котенка рожает, наверно, ужасно.

Зато Славка — он того стоил.

И вот уже — через порог, больно елозя ребрами и позвонками. Отпусти, зараза! Пусти! Ты чего…Пантера дышит в лицо спиртными парами. Пантера рычит — не дергайся. Пантера бьет. По мозгам. Новой порцией… как у него это выходит?… волна — еще выше и гуще прежних…

Месячного, сонного, теплого отнесли к главе Ингмару — "показать Клану". Клан посмотрел, принял, о чем сделали соответствующую запись и в знак чего надели на тонкую шейку цепочку с амулетом в виде пантеры. Славик во сне приобнял медальон крохотной пухлой ручонкой, причмокнул, а медальон в ответ завибрировал… Только очень тихо и как-то не так. Должен был ведь громко и ясно зазвенеть…

И вот Славик растет, растет, и ощутимый такой тревожный интерес к светлоглазому, в мать, кнопышу. Знакомые и друзья опасливо интересуются — ну как, что там Славик? А Славик вполне себе ничего. Как и полагается, бодро ползает, тянет в рот что ни попадя, агукает, заездил уже маму с папой в самом прямом смысле — заставляет оборачиваться в "кису" и на этой "кисе" долго и со вкусом катается, вцепившись маленькими цепкими пальчиками в усы или уши — что окажется сподручней. На улицах кидается к каждой встречной черной кошке с восторженным криком: "Папа!". Бедные животные шарахаются в ужасе.

Нет, всё нормально с ребенком… Тем более — однажды Инна приходит на цыпочках, довольная и таинственная, тянет в спальню. На полу мягкие игрушки, машинки, конструктор… среди всего этого деловитого безобразия — тоже сначала принял за игрушку… Пухлый, еще не перелинявший во взрослую шкурку черный котенок. Но не игрушка… Своеобразный рекорд — даже, говорят, Ингмар научился оборачиваться в два. А этому чуть больше полугода…

И это уже далеко за порогом… На лежанке. А он у стола. Он сидит, смотрит в окно. Окно протаяло, теперь в нем — оранжевый вечер, розовые и сиреневые тени, длинные иглы черных веток, шорохи… На столе бутылка. В бутылке пляшет угасающее солнце. А запахов нет. Лесные запахи обрезало стеклом. Остались только полынь сухих метелочек под потолком да мышиный помет…

Мокрый джемпер. Перед глазами — рябь и муть, как с недосыпа. Где-нибудь в ночь перед экзаменом или сдачей отчета. Плывет, плывет и ощущение, что сходишь с ума.

— Что все это…

Он оборачивается. Грустно вздыхает. Опять прикладывается к бутыли.

И снова переворачивает мир.

… И была у Славки инициация. Инициация — что-то вроде первого сентября для дошколят. И страшно, и интересно, и непонятно еще, чего от всей этой затеи ждать. А что эта бодяга на десять лет — это только потом выясняется. Ну, согласно народному творчеству. И вот то же самое выясняется в конце концов и про Инициацию. Сперва получаешь место полноправного члена клана, после попадаешь в лапы к злобному и вечно нетрезвому дрессировщику, а когда думаешь, что всё, наконец-то свободен — выясняются всякие обязательства перед Кланом вроде дежурств, участия в чужих инициациях, присутствия на обрядах… Много чего…

И вот Славка, тощий гусенок в белой рубашке, стоит перед главой Ингмаром, большим таким котярой… Стоит, наверно, зажмурившись, но со спины не видно, только худые лопатки торчат… сейчас Ингмар нового кота своего клана поцарапает, возьмет, значит, свою кровавую дань, а потом уже Славка сможет спокойно оборачиваться…

… А потом что-то пошло наперекосяк. Тяжелая лапа подымается… подымается… Ингмар, конечно, аккуратен, алая полосочка на предплечье совсем тоненькая, почти нитка. Славик только вздрогнул, но молчит, терпит… Она, "крестным отцом" нанесенная рана, сейчас сама затянется, останется только длинный белый шрамик. Должна затянуться… Вот сейчас… вот Славка стоит, ждет… Почему так медленно? Или родителям всегда кажется, что медленно? Одно дело — чужой, совсем другое, когда свой, родной? Бесконечно долго. Славка не выдерживает, прижимает ладошку к царапине и тихонько всхлипывает. Да что же это?! Что…

Ингмар рыкнуть на нарушителя обряда не успел. Всё произошло слишком быстро. Инка успела раньше всех — когда Славка вскрикнул, выгибаясь, и рухнул на мокрую по осени землю у костра…

Вот тогда и случилось. В первый раз. Память милосердно замазывает детали, только и слышится один долгий вопль. В нем нет ничего человеческого, в нем только мука рвущегося на волю и запертого в клетке тесного тела зверя…