Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере

3.17 Легенды и лирика

* 52 *

— Милые дамы, отчего приуныли? Я расстроил вас этой старой историей? — граф Барберини все-таки взялся за бутылку и принялся разливать вино. — Полина, свет очей моих, вино из твоих погребов всегда самое лучшее в городе!

— Ты опять схватился за бутылку! Сколько раз я запрещала тебе делать это в моем доме? — вопросила Полина.

— Полина, сокровище мое, ты до сих пор не доверяешь старому другу?

— Кем бы я была, если бы доверяла, — усмехнулась Полина.

— Дорогая, в твоем доме курить по-прежнему нельзя? — страдальчески спросил граф.

— И не думай даже, — улыбнулась хозяйка.

Элоиза молчала и тоже улыбалась — слегка, совсем чуть-чуть.

— Милые дамы, я предлагаю выпить за любовь. Какую старую историю не копни — и там непременно любовь окажется самой главной движущей силой. Как сказано в великой книге — любовь, что движет солнце и светила. Вы знали такую любовь, милые дамы? Не прячься за бокалом, Полина, я знаю, что ты можешь ответить мне на этот вопрос, не стоит, мы это уже проходили. Если бы твоя любовь к этому, извини меня, безродному проходимцу не была именно такой, то вся наша жизнь сложилась бы иначе! Не кривись, моя незаходящая звезда, то, что ты его любишь, не добавляет ему достоинств в моих глазах, скорее наоборот. Элоиза, вы присоединитесь к нашему тосту? Вы знали любовь? Она опаляла вас, воодушевляла, заставляла совершать безумства и страдать? За любовь, милые дамы. Пусть всегда любят вас, пусть ваши сердца никогда не остаются равнодушными, пусть будет любовь разделенной и взаимной всегда. За любовь! — он легко поднялся на ноги и выпил всё вино до капли.

Дамы тоже выпили, Полина — вина, с ироничной усмешкой, Элоиза — кофе, с вежливым вниманием. Но на самом деле она подумала, что не будь у нее в голове другого мужчины, этот бы ее уже как минимум заинтересовал.

— Ты как всегда, многословен и излишне пафосен, — заметила Полина.

— Полина, сокровище моё, ты это уже мне не раз говорила. Что поделать, я такой и есть, меня уже не переделаешь. Элоиза, скажите, а вы верите в любовь?

— В любовь? — переспросила Элоиза, подняв по обыкновению бровь.

— Да, Элоиза, в любовь. Вы любили?

— Я полагаю, нам следует уговориться о терминах. Что вы понимаете под этим словом?

— А разве могут быть варианты? — удивился Барберини.

— Множество, — с готовностью ответила Элоиза. — Вы можете говорить о томлении ума, желаниях плоти, о вспышке страсти, когда, прощу прощения, переспали и разбежались, о нежности и заботе, о безумии, когда все мысли заняты тем единственным человеком, о необычайной связи, когда травмирован он, а болит у тебя, да и просто приятном времяпровождении в постели, когда ни голова, ни сердце в процессе не участвуют, — усмехнулась она.

— И вы попробовали всё из того, о чем говорите? — сверкнул он глазами.

— Нет, не всё, — ответила она.

— Но не готовы уточнять, где — да, а где — нет?

— Вот именно, — легко улыбнулась она.

Пусть думает, что хочет. Скорее всего, сделает ошибку.

— А мне кажется, вы заблуждаетесь, о прекрасный философ. Всё это суть одно.

— Мне кажется, что наоборот, заблуждаетесь вы. Если вы стоите рядом с человеком, и не помните, как дышать, это не значит, что вам непременно понравится с ним спать. Опять же, техничный секс с морем удовольствия для обоих может не подразумевать никакой любви, но найдутся люди, которые назовут любовью и одно, и второе…

— Но бывает ведь, что в одном человеке счастливо сочетается всё это? У вас и дыхание перехватывает, и от прикосновений мурашки по коже бегут, и голос вам кажется самой сладкой музыкой, и от поцелуев голова кружится… вам ведь знакомо, не правда ли?

Еще как. Настолько реально, что этот человек очень живо представился. Пришлось глубоко вдохнуть, чтобы прогнать наваждение.

— А если и так?

— То вот об этом я вас и спросил. И получил ответ, спасибо.

— Смотрите, не ошибитесь, — она снова улыбнулась, с точно рассчитанной легкостью.

— Сердце и опыт не дадут ошибиться, — возразил он. — Укажут верный путь и выведут на свет из самой запутанной ситуации. И посоветуют, что и как сказать миру.

— А миру ничего не следует говорить, — припечатала Элоиза.

— Как же! А удовольствие поделиться своим счастьем?

— Зачем? «Нет, только тайная любовь бодрит и будоражит кровь, когда мы втихомолку друг с друга не отводим глаз, а тот, кто любит напоказ, в любви не знает толку», — она насмешливо смотрела на него, крутила полупрозрачную кофейную чашечку в тонких пальцах с темно-алыми ногтями, камни в кольцах сияли в электрическом свете.

— На цитату, дорогая Элоиза, следует отвечать другой цитатой. «Люблю, но реже говорю об этом, люблю, но не для многих глаз…»

— Гм. «Лишь о любви все мысли говорят, и столь они во мне разнообразны, что, вот, одни отвергли все соблазны, другие пламенем ее горят»?

— «Кто под звездой счастливою рожден — гордится славой, титулом и властью, а я судьбой скромнее награжден, и для меня любовь — источник счастья»…

— Именно. И вообще — «не помяну любви добром, я не нашел ее ни в ком…»

Дальше примерно полтора часа заняло припоминание цитат на известную тему. Полина сначала пыталась вставить хоть полслова, потом прекратила бесплодные попытки, села удобно, подперла голову ладонью и слушала. И граф, и Элоиза знали по теме много, оба обладали известной долей артистизма и были очень не прочь похвастаться тем, что могут извлечь из головы. В какой-то момент тексты по-итальянски и переводы на итальянский иссякли, и в ход пошла тяжелая артиллерия — любовная лирика на языках оригинала. Последнее слово в дуэли осталось за Элоизой — когда-то в далёкой юности с подачи Линни она выучила некий стих по-русски, даже не стих, а отрывок из романтической поэмы, признание в любви, которое демоническая сущность адресовала земной женщине. И этот удар граф уже не парировал — или не смог придумать ничего сопоставимого, или не захотел. Или решил из каких-то своих соображений оставить последнее слово за ней.

— Уф, все горло отболтала, — пожаловалась Элоиза с гримаской на лице.

— Элоиза, вы доставили мне этой беседой необыкновенное удовольствие. Благодарю вас, — граф встал и поклонился.

— Взаимно, граф, — Элоиза вежливо наклонила голову. — Мне тоже было приятно побеседовать со столь знающим кавалером. Но скажите, если вернуться к той печальной истории, с которой мы начали — она была когда-нибудь записана? Или только передавалась… из уст в уста?

— Конечно, была, иначе — откуда бы я ее знал? Я читал эту хронику, она составлена монахом бенедиктинского ордена, который жил в том же монастыре, что и наш герой Джироламо, так что знал всю предысторию из первых уст, а потом имел возможность наблюдать за судьбой Мадонны Фьоры. Завершали историю уже другие братья этого же ордена. Как хроника вышла за пределы монастыря — не знаю, но я приобрел ее в числе некоторых других редкостей лет двадцать пять назад. Скажите, а у вас какой интерес к Мадонне Фьоре? Откуда вы узнали о ней?

— Я видела ее, — просто сказала Элоиза.

— Как? — граф даже привстал, потом успокоился и сел обратно.

— Как сейчас вижу вас.

— И… где вы ее видели?

— Увы, как раз этого я и не смогу вам сказать. Могу показать фото — хотите?

Лодовико сделал несколько отличных снимков, и Элоиза забрала их себе в телефон.

— Конечно, хочу!

Элоиза достала из сумки телефон, нашла фото и показала графу. Граф некоторое время молча смотрел.

— Она совершенна, вы правы… — он задумался. — У кого вы работаете? У кардинала д’Эпиналя? Так это он взялся за поиски?

— И да, и нет. Скажите, а на эту вашу хронику можно взглянуть?

Граф посмотрел на Элоизу внимательно и с улыбкой.

— Вам — можно.

— А скопировать избранные места? Безусловно, любая публикация будет со ссылкой на вас.

— Я подумаю об этом, хорошо? Мне так трудно выпускать хоть какую-то часть накопленных сокровищ за пределы моего дома…

— Но ваше сокровище останется с вами!

— Но я уже не буду уникальным обладателем этого знания. Знаете, давайте поступим так: приезжайте завтра ко мне в гости, посмотрите рукопись, а я подумаю, на каких условиях я соглашусь вывести ее в свет.

— Хорошо, я приеду. Скажем, в семь?

— В семь? Отчего не раньше?

— После работы, — пожала плечами она.

— Ах, да, эти ваши работы, — скривился ни дня в жизни ни на кого не работавший граф. — Полина, я боюсь, мы тебе уже надоели. Замучили легендами, устроили поэтический диспут. Ты не сердишься на нас?

— Я смотрю редкостный спектакль, а ты туда же — «сердишься»!

— Тогда я рад. Бокал на прощание?

— Охотно, — Полина вновь разлила вино, Элоиза вновь воздержалась.

— За вас, дамы, и за вашу удивительную семью. Надо же, какие жемчужины в ней еще встречаются! Скажите, Элоиза, а что вы думаете о том, чтобы прямо сейчас продолжить наше знакомство в одном милом месте, где играют джаз до самого утра? Оставьте вашу машину Полине, завтра заберете!

— Благодарю вас, граф, но завтра мне необходимо довольно рано встать. Кроме того, я не люблю джаз.

— Ну хорошо, а что вы скажете о клубе, где танцуют танго? Я бы научил вас курить, вам бы пошло, вашим красивым рукам…

— Да-да, и я бы приобрела необыкновенно мерзкий запах. Спасибо, не хочется. Вы думаете, что мне в жизни не встретился ни один человек, у кого я могла бы научиться курить? И я не танцую танго. Полина, это был необыкновенный вечер, спасибо тебе большое.

— Спасибо тебе, что заглянула, — ответила Полина.

И мысль коснулась сознания Элоизы раньше, чем та встала с кресла: «И я хочу знать, во что ты меня впутала, и чем все закончится!»

«Я непременно расскажу», — улыбнулась Элоиза на прощание.

Граф и Полина вышли проводить ее к машине.

— Элоиза, — возопил граф, — вы ездите на таком чудовище?

Ее внедорожник чернел в темноте мрачной громадой.

— Сегодня так получилось, — пожала плечами Элоиза. — Моя вторая машина временно недоступна.

— Ты опять превысила скорость и в кого-то въехала? — ехидно поинтересовалась любящая тетушка. — Или на этот раз въехали в тебя?

— Нет, мне просто рисуют завитушку на багажнике. До свидания, граф, завтра увидимся. Пока, Полина, если будешь звонить Линни раньше меня — передавай привет.

Сесть в машину, захлопнуть дверь, помахать рукой. Достать телефон. Уф. Домой. Нет, не так — домой-домой-домой.

* 53 *

Элоиза выехала за ограду Полининого дома, взяла одной рукой телефон, сунула его на плечо под ухо и сообщила Себастьену Марни, что возвращается домой. Потом нашла контакт Линни и позвонила. Кажется, у нее сегодня нет спектакля, должна ответить.

И вправду, ответила.

— О, привет! Скажи, это правда, что ты попросила маму познакомить тебя с Барберини? — начала любимая сестра с места в карьер.

— Все так, — подтвердила Элоиза. — Он мне понадобился по работе.

— Не завидую такой работе, — хмыкнула Линни.

— Я так поняла, у вас с ним получилось как-то любопытно? Его до сих пор передергивает при упоминании о тебе!

— Да он просто придурок. Я так думаю, что, не добившись матушки во времена оны, он в принципе запал на нашу семейную внешность. Прикинь, он узнаёт, что существует еще некоторое количество женщин, похожих на его несравненную Полину ну не как две капли воды, но сильно. А дальше ты можешь себе представить, ты его видела. Доменика отпала в полуфинале, после того, как при нем обсудила с Полиной детали пары-тройки хирургических вмешательств в человеческий организм. Его тонкая натура такого варварства не вынесла. Терция была еще мелковата, девчонка совсем, её просто не считали. Потом была Джина, но у нее при всех ее заскоках есть один большой плюс — она верна своему Адемаро и плевать хотела на всех остальных мужиков этого мира. Более того, Джина начала Барберини активно использовать, потянула в прессу, на телевидение… ну, Джина любит популярность, ты знаешь. За ним стали толпами ходить разные идиоты, жаждущие жареных новостей из жизни древних фамилий, какие-то его любовные приключения стали достоянием прессы, его кто-то бросил… в общем, с Джиной тоже наступил, как ты понимаешь, облом. Осталась я — как же, высокое искусство, все дела. Я ему сначала вежливо отказала. Чего ты ржешь? Да, вежливо. Потом — не очень вежливо. А в третий раз, когда он приперся ко мне в гримерку и начал парить мозги за пять минут до выхода на сцену — обложила в три этажа. На всех языках, какие он знает, и на одном, которого не знает. Тебе бы понравилось. А он не проникся почему-то.