Архивы Дрездена: Ведьмин час

Глава 34

Вместе с катером вздрагивала и раскачивалась стрелка дешевого пластмассового компаса, но я не нуждался в его показаниях. Теперь, когда я был знаком с колдовскими секретами острова, у меня имелся собственный компас, эдакий приборчик в голове, всегда подсказывающий, где я найду Духоприют.

Такое умение идет в комплекте со званием Стража острова.

Поэтому я почувствовал, как «Жучок-плавунец» пересекает первую линию обороны примерно в миле от острова. Парой слов и усилием воли я мог пробудить к жизни предательские течения и зябкие водовороты, влекущие незваных гостей на острые камни. Озеро вскипело бы, как штормовое море.

Похоже, Кэррин тоже чувствовала на себе влияние острова – легкое беспокойство, свойственное каждому, кто заплывает в эти воды. Это что-то вроде защиты от нежеланных посетителей. Любой будет испытывать тревогу, пока не сменит курс и не обойдет остров стороной. Да что там говорить – влияние острова так велико, что над ним даже самолеты не летают.

На самом деле этот барьер возник самопроизвольно, из-за присутствия заточенных на острове существ – целого зверинца сверхъестественных ужасов, начиная с едва ли не самых мерзких из встречавшихся мне тварей и заканчивая совсем кошмарными порождениями тьмы. Духоприют – это Алькатрас сверхъествественного мира, и все ключи от его камер находятся в моем единоличном распоряжении.

Я мог бы найти это место с завязанными глазами, причем в полной темноте. Черт возьми, я и так нашел его в полной темноте, почти не трогая штурвал, пока над нами не замаячила скалистая громада острова.

Мы заранее подготовились к ночному прибытию. Очертания плавучего дока, построенного нами с братом и получившего название «Как жизнь, док?», были помечены морской люминесцирующей лентой. Я закрыл дроссельную заслонку и аккуратненько повел катер к причалу. Даже без угрозы нападения со стороны подводных злодеев управление «Жучком-плавунцом» – занятие не для слабонервных, и мне приходилось соблюдать предельную осторожность.

Подходя к доку, я заметил, что Фрейдис, чья кожа сияла в зеленом химическом свете, перебралась на нос катера. Когда ее накрыло тенью острова, валькирия несколько раз потерла руки, словно начала мерзнуть, а стоявшая рядом со мной Кэррин беспокойно переступала с ноги на ногу.

– Все настолько плохо? – спросил я.

– Ты, наверное, совсем ничего не чувствуешь, – пожаловалась она. – Тьфу! Это… знаешь, как бывает, когда спишь и вдруг понимаешь, что оказался в кошмаре. – Она кивнула на остров. – Тут то же самое, только в самом широком формате.

– Угу, – согласился я. – Вообще-то, остров не рассчитан на дружелюбную встречу туристов.

– Когда ты здесь, я волнуюсь за тебя, – призналась Кэррин. – Как этот остров на тебя влияет…

– Никак он на меня не влияет, – ответил я. – Я его Страж.

– Может быть, – сказала она. – Или это влияние настолько непривычное, что ты просто его не чувствуешь.

Неприятная мысль.

Но она и раньше приходила мне в голову.

– Придется тебе просто довериться мне.

– Уже доверилась. Поэтому я здесь.

Я осторожно подвел катер к доку. Фрейдис косулей спрыгнула на причал и занялась швартовкой.

– Хижина еще годится для жилья? – спросила Кэррин. – Припасы там имеются?

– Есть все необходимое. – Я заглушил двигатель и вышел из рубки. – Пойду посмотрю, как там Томас.

Я зажег новый светильник и взял его с собой вниз, в жилую каютку, где застал живописную картину в манере эпохи Возрождения.

Здесь имелись два спальных места – ничего особенного, обычные койки, покрытые белыми простынями и тяжелыми красными клетчатыми пледами. В изголовье одной из них сидела Лара, а Томас полулежал, упираясь плечами в грудь сестре. Оба были обнажены, но эта сцена не содержала ни малейшего намека на эротику. Одной ладонью Лара накрыла его сложенные на животе изувеченные руки, а другую приложила к щеке брата. Голову она понурила словно от крайнего изнеможения, плечи поникли, а волосы рассыпались по лицу, скрыв почти весь ее профиль, и легонько касались Томасова лба.

Глаза брата были открыты, а в серебре расфокусированного взгляда появились легкие намеки на серый цвет.

Томас походил на несчастного израненного рыцаря в ласковых объятиях ангела смерти.

– Какого черта? – осведомился я.

Лара подняла глаза, и они сверкнули осколками зеркального серебра, а затем тут же изменились, когда жутковатые отблески химического светильника заплясали в них и замерцали, словно калейдоскоп всех оттенков потусторонней зелени…

Я поспешно отвел взгляд – от греха подальше.

– Лара, что ты делаешь?

– Делюсь с ним собранной энергией, – не сразу ответила она, и ее голос был прелестным и мягким, как пушистый котенок. – Чтобы… сгладить и замедлить вредоносное влияние Голода. Но дело плохо. И я почти…

Она облизнула губы, и мне захотелось сорвать рубашку и с гордостью рассказать о бесчисленных подвигах.

– …Опустела. – В ее устах у этого слова появился какой-то греховный смысл. – Чтобы продолжить начатое, надо будет восполнить запас энергии.

– Не вариант, – сказал я. В горле так пересохло, что между первым и вторым словом пришлось откашляться. – Мы уже на месте.

– И ты уверен, что сумеешь защитить Томаса? – Она снова посмотрела на меня. Теперь ее серебристый взгляд стал ясным и острым. – Даже от его Голода?

– От чего угодно, – подтвердил я. – Давай его сюда.

– Забирай, – кивнула Лара и передала мне Томаса, завернутого в одеяло.

Воздух рядом с ней был прохладным. Я имею в виду, восхитительно прохладным. Таким, что мне снова захотелось снять рубашку, прилечь и понежиться в этом холодке, а Зимняя мантия глухо порыкивала у меня в сознании, наполняя его множеством леденящих душу образов, которые, пожалуй, были куда интереснее всех мыслей, когда-либо приходивших мне в голову.

– Проклятье, Лара! – раздраженно бросил я. – У нас других дел хватает!

Эти слова вызвали у нее легкую оторопь. Я же тем временем поправил одеяло, держа Томаса на руках, как младенца. Затем Лара сказала:

– Это непроизвольно. Честное слово. Мы умеем пробудить Голод, но усыпить его получается не всегда.

– Достал он меня, твой Голод, – сварливо заметил я.

– Ой. – Она прикрыла губы ладонью, чтобы спрятать улыбку. – Знаешь… Такого мне прежде не говорили. Ни разу.

Я закатил глаза:

– Охотно верю.

Вынести брата по узкому трапу на палубу – целый фокус. Да и хрен с ним. Недовольно ворча, я приступил к транспортировке. Томас, только-только начавший приходить в сознание, оказался невероятно легким.

Безмозглые свартальвы.

Идиотские вампиры.

Кретинские титаны.

Да и Томас тоже дурак. Какого черта он полез в эту заваруху?

Я вытащил его наверх, а там меня поддержала Фрейдис. Рыжеволосая валькирия внимательно посмотрела на меня, а затем кивнула в сторону острова:

– Не особо впечатляет.

– Здесь есть все, что нужно, – сказал я. – Главное, не сходите с пристани. Иначе не ручаюсь за вашу безопасность.

– Хорошо. – Как ни странно, Фрейдис бросило в дрожь.

Протиснувшись мимо нее, я вынес брата на остров. Меня никто не остановил. Все слишком волновались насчет происходящего в Чикаго. И это, пожалуй, к лучшему.

Я сказал им, что на острове Томас будет в безопасности. Но не говорил, где его спрячу.

Видите ли, безопасность – такая штука, что, если надо защитить кого-то по-настоящему, в итоге вам придется посадить этого человека под замок. Любая крепость – это тюрьма.

И наоборот.

C дощатого причала я ступил на неровную землю и зашагал вперед, совершенно не опасаясь споткнуться или упасть – это было невозможно из-за моей теснейшей связи с островом. Я знал каждое дерево и каждый камень на Духоприюте не хуже, чем знаю свое тело.

Не сделав и дюжины шагов по прибрежной гальке, я заметил, как за деревьями шевельнулось нечто огромное. Я остановился, и навстречу мне из тьмы выплыла фигура ростом с титана, но гораздо шире в плечах: зловещий образ в складках призрачного плаща, скрывающего это существо от человеческих глаз. Глубоко под капюшоном горели два зеленых огонька сверхъестественно ярких глаз, в тот момент опасливо прищуренных.

Исполинская фигура застыла передо мной и церемонно поклонилась.

– СТРАЖ. – Голос, похожий на скрежет «камня о камень» и дрожь земли, эхом отозвался у меня в голове и груди. – ТЫ ВЕРНУЛСЯ.

– Привет, Альфред, – сказал я. – Сегодня в Ривер-сити большой переполох[82].

Какое-то время гениус локи – гений места и дух-покровитель острова – безмолвно взирал на меня, а затем произнес:

– РИВЕР-СИТИ? ОСТРОВ ОКРУЖЕН НЕ РЕКОЙ, А ОЗЕРОМ.

Сверхъестественная публика редко улавливает отсылки к культурным событиям, произошедшим после Ренессанса.

– Это так, человеческая шутка, Альфред. Не обращай внимания.

– КАК ПРИКАЖЕШЬ, СТРАЖ. – Качнув безразмерным капюшоном, Альфред нацелил зеленеющий взгляд на неподвижное тело Томаса. – ТВОЙ КРОВНЫЙ РОДСТВЕННИК ПРИ СМЕРТИ.

– Знаю, – сказал я. – Но мы с тобой поможем ему выжить.

– Я НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕН ДЛЯ ПОМОЩИ, – бесстрастно и беспощадно объявил Альфред.

По сути дела, он дух самой тюрьмы, сконструированной так, чтобы удерживать магических существ – настолько опасных, что нельзя допустить, чтобы они разгуливали по земле. За несколько тысяч лет в подземных темницах острова собралось больше шести тысяч тварей, обладающих невероятной мощью: целый легион кошмарных созданий, самое безвредное из которых пробудило во мне такой ужас, что до сих пор озноб пробирает.

Альфред же создан для того, чтобы держать этих узников в изоляции, и покладистым я бы его не назвал.

– Я в курсе, – сказал я. – Поэтому мы поместим его в стазис.

Альфред оживился, и глаза его засверкали ярче прежнего.

– НЕМАЛО ВОДЫ УТЕКЛО С ТЕХ ПОР, КАК ПОСЛЕДНЕЕ ОТРОДЬЕ ПОСТУПИЛО КО МНЕ НА ВЕЧНОЕ ХРАНЕНИЕ, – сказал он. – ЭТОМУ ОБРЕМЕНЕННОМУ ПАРАЗИТОМ ХИЩНИКУ С ЛИХВОЙ ХВАТИТ ОБЩЕГО РЕЖИМА.

– Мне требуется строгий, – возразил я, – чтобы Голод тоже стал беспомощным, пока я не вернусь и не освобожу его.

– КАКОЕ ЕМУ НАЗНАЧИТЬ ПОКАЯНИЕ, СТРАЖ?

К заключенным на острове применяют так называемые протоколы покаяния. Некоторых держат во тьме, других пытают, третьим достаточно одиночного заключения. Стражи Духоприюта присматривают за обитателями камер уже очень-очень много столетий. Некоторые протоколы разработаны еще в те времена, когда человеческая цивилизация представляла собой разрозненные хижины и костры в кромешной тьме, и мягкостью они не отличаются.

Одного из заключенных держали в уникальном подобии стазиса, больше всего напоминающем сон. Однако это создание могло ненадолго пробуждаться и даже вести беседу, хоть и с некоторыми ограничениями. Насколько я мог понять, то был единственный протокол, сочетавший погружение в сон с сохранением рассудка.

Эта тюрьма не предназначалась для существ вроде моего брата, хрупких и почти не отличающихся от обычных людей.

Томас издал негромкий и неприятный стон, и я понял, что, если бы не крайняя степень истощения, мой брат кричал бы от боли.