Империй. Люструм. Диктатор

Цицерон удивленно вскинул брови:

— Помпей Великий заперся в собственном доме?

— Я не буду тебя винить, если ты решишь, что это смешно. Да и кто бы так не решил? В этом есть суровая справедливость, и Помпей это знает. Он даже сказал мне, что совершил величайшую в свое жизни ошибку, позволив Клодию выгнать тебя из города.

— Помпей так сказал?

— Вот зачем я мчался через три страны, останавливаясь лишь для сна и еды, — известить тебя о том, что он делает все возможное для отмены твоего изгнания. Он хочет, чтобы ты вернулся в Рим, чтобы мы втроем сражались бок о бок ради спасения республики от Клодия и его шаек! Что ты скажешь на это?

Милон напоминал пса, только что положившего к ногам хозяина убитую дичь, — будь у него хвост, он бы постукивал им о ложе. Но если он ожидал восторга или благодарности, то его постигло разочарование. Пусть Цицерон пребывал в унынии и выглядел неприбранным — он сразу проникал в суть вещей. Покрутив чашу, в которой завихрилось вино, хозяин нахмурился, прежде чем заговорить.

— И Цезарь с этим согласен?

— А вот это, — сказал Милон, слегка шевельнувшись на ложе, — вам придется уладить между собой. Помпей сделает свое дело, а ты должен сделать свое. Для него будет трудно выступать за твое возвращение, если Цезарь станет решительно возражать.

— Итак, он хочет, чтобы я помирился с Цезарем?

— Надо успокоить его. Так сказал Помпей.

Пока мы разговаривали, стемнело. Рабы зажгли лампы вдоль границ сада, их свет еле пробивался сквозь мотыльков. Но на столе ничего не горело, поэтому я не мог как следует разглядеть лицо Цицерона. Он долго молчал. Как обычно, было страшно жарко, и я улавливал ночные звуки Македонии: стрекот цикад, писк комаров, время от времени — собачий лай и голоса местных жителей, говоривших на странном, грубом языке. Я гадал, не думает ли Цицерон о том же, о чем и я: еще один год в таком месте убьет его. Возможно, к нему пришли такие мысли, потому что в конце концов он вздохнул, сдаваясь, и спросил:

— И как именно мне следует его успокоить?

— Тебе решать, — ответил Милон. — Если кто и может найти верные слова, так это ты. Но Цезарь ясно дал понять Помпею, что ему нужно нечто, изложенное на письме, прежде чем он начнет думать о пересмотре своего отношения ко всему этому.

— Мне надо дать тебе свиток, чтобы ты отвез его в Рим?

— Нет, эта часть соглашения должна остаться между тобой и Цезарем. Как считает Помпей, лучше отправить в Галлию твоего личного посланца, которому ты доверяешь, — чтобы тот передал в руки Цезаря письменное обязательство.

Цезарь… Похоже, все замыкалось на нем.

Я снова подумал о звуках его труб, когда он покидал Марсово поле, и в сгущающейся темноте скорее ощутил, чем увидел, как оба возлежавших рядом мужчины повернулись и посмотрели на меня.