Золотой петух. Безумец

Глава двенадцатая

После ухода Джаво Сара с новой силой почувствовала весь ужас принесенного ею известия. Ничего не подозревавший Степаник доверчиво обнял Сару за плечи и спросил ее:

— Почему курдские девушки такие дикарки?

— Они не дикарки, — объяснила Сара материнским тоном, — но их никто не воспитывает, и они растут на воле, как зверьки.

— Как моя козуля, — заметил Степаник, — сколько дней я с ней нянчусь, а она никак ко мне не привыкнет, убегает, когда я к ней подхожу.

Сара с волнением разглядывала юношу, словно впервые видела его нежное, цветущее лицо и стройную фигуру. Глаза у нее наполнились слезами. Она отвернулась и вытерла их, чтобы Степаник не заметил, но мысли юноши были заняты Джаво.

— Ты знаешь, Сара, она была очень голодна. Она призналась мне, что ничего не ела сегодня. Я дал ей ломоть хлеба с маслом и медом, но она не стала есть, взяла с собой. Куда она так торопилась, Сара?

— Ей очень далеко идти.

— А куда?

— К синим горам.

— Пока она дойдет, будет уже темно. Ей придется одной пробираться через горы… Сара, неужели ей не страшно?

— Привыкла, разве волчонку может быть страшно…

В это время Сару окликнули, и она ушла.

Весь день мучительные, неотвязные мысли не давали покоя бедной женщине. Сара бродила по дому сама не своя, бралась за разные дела, но все валилось у нее из рук. Она то и дело совершала промахи. Весь день женщина провела в лихорадочном беспокойстве.

Сирота Степаник вырос на ее руках, она заменила ему мать. И вот теперь ее любимцу грозила опасность. Кому и как поведать то, что ей сегодня сообщила Джаво? Она была уверена, что если старик Хачо узнает о намерениях бека, он не перенесет этого удара. И без того уже он носил в душе неизлечимую рану… С другой стороны, Сара понимала, что скрывать нельзя и даже опасно. Надо что-то предпринять, чтобы предотвратить надвигавшуюся беду… Но кому открыться?!

В этих размышлениях она провела весь вечер и все же не пришла ни к какому решению. Когда они остались вдвоем с мужем, Айрапет спросил ее:

— Сара, ты сегодня на себя не похожа, что с тобой? Уж не больна ли ты?

— Голова что-то разболелась, да это ничего, пройдет, — ответила Сара: она боялась сразить мужа этим неожиданным известием.

— Приложи немного уксуса ко лбу.

— Я пробовала, не помогает…

Сара решила исподволь подготовить Айрапета, но не знала, с чего начать. Однако он сам пришел ей на помощь:

— Зачем к нам приходила сегодня эта курдочка? Откуда она?

— Это служанка Хуршид, жены Фатах-бека.

— Всякий раз, когда этот окаянный или его люди бывают у нас, я жду недоброго, — с горечью заметил Айрапет. — Эх, — вздохнул он, — когда эти безбожники забудут дорогу к нашему дому?

— Благодаря богу это еще не самое страшное, — произнесла Сара загадочным тоном, — кабы только это!..

Айрапет побледнел. Желая успокоить его, Сара сказала:

— Если господь бог посылает нам испытание, надо терпеть и уповать на него…

Бедняги! Они утешались тем, что приписывали божьей воле все превратности своей судьбы, словно бог мог быть творцом всех бед на земле.

— Что произошло? — испуганно спросил Айрапет. — Говори прямо.

Сара рассказала ему о своем разговоре с Джаво. Слушая ее, Айрапет несколько раз менялся в лице: глаза его то загорались гневом, то выражали грусть и сожаление.

— Я давно ждал этого, — заговорил он, стараясь овладеть собой. — Бедный отец, он не перенесет нового удара.

— Я тоже думала об этом, — сказала Сара, — эта весть сведет его в могилу.

Несколько минут длилось молчание.

— Отцу об этом — ни слова, — начал Айрапет.

— Но братьям следует сказать, — заметила Сара.

— Я сообщу им.

— Послушай, нельзя терять ни минуты! Расскажи им сегодня же, — настаивала Сара. — Надо торопиться: кто знает, что может случиться завтра.

Айрапет велел жене, чтобы она ничего не говорила невесткам, пока он не посоветуется с братьями.

Он вызвал братьев во двор и сказал, что ему нужно с ними переговорить об одном важном деле, и назначил местом встречи уединенную рощицу близ мельницы.

Когда все собрались, Айрапет рассказал им то, что поведала ему Сара. Весть эта так ошеломила братьев, что они застыли, пораженные и онемевшие. Так бывает в вечернюю летнюю пору, когда стая воробьев, опустившись на дерево, оживляет лес своим чириканьем и щебетом, но вдруг умолкает при виде налетающего ястреба.

Такое же впечатление произвела на братьев весть о недобрых намерениях Фатах-бека.

— Вот она, дружба курда! — заговорил наконец один из них. — Хоть он нам и кум, да, видно, позабыл нашу хлеб-соль.

— Может ли дружить волк с овцой, лиса с курами? — с негодованием произнес Айрапет. — Но мы более беззащитны, чем овцы и куры. У овец есть рога, они могут боднуть, курица и та норовит клюнуть, а мы — мразь, нечисть, которую надо смыть с лица земли.

Эти слова он произнес с таким негодованием, что братья пришли в ужас.

— Что мы такое? — продолжал он тем же тоном. — Усердные, трудолюбивые батраки. И этим мы гордимся!.. Но осел, лошадь, бык, буйвол куда сильнее нас и больше нас трудятся… Мы рабочая скотина и больше ничего… Копье курда важнее нашего плуга и сохи… Мы наживаем — они обирают нас!.. Мы растим красивых девушек — они наслаждаются ими… Все хорошее и красивое — для них, а нам — что похуже, видимо иного мы недостойны. Несколько дней назад я говорил с отцом, — продолжал он, — отец убеждал меня, что наше положение не такое уж плохое, как мы думаем, и доказывал, что с курдами надо жить в дружбе, иначе все наше богатство пойдет прахом. Вот теперь попробуй сказать ему, что его любимое чадо собираются похитить, а он не сморгнув глазом должен смотреть на это и не имеет права даже слово вымолвить… Хорошенькое положение, нечего сказать! С этим может мириться только армянин, лишенный чести и совести… Попробуй отними у тигра его детеныша — он тут же растерзает тебя. Таковы и курды. А мы? Мы — ничтожество…

Слова Айрапета зажгли сердца братьев таким гневом, что некоторые из них тут же дружно поклялись ценою жизни защитить честь сестры.

— Этак мы не достигнем цели, — рассудительно сказал Айрапет, — сами погибнем, а Степаника все же похитят.

— По крайнем мере мы не будем свидетелями бесчестья нашей сестры, — воскликнул Апо.

Но не все братья согласились с Апо.

— Мы погибнем, спасая честь сестры, а наши дети останутся сиротами, — заговорил Оган, — это глупо. Я умываю руки. Ну на худой конец похитят сестру — невелика беда. Почему мы должны рисковать головой из-за нее?

Еще более трезво и расчетливо подошел к решению этого вопроса Ако:

— Чего уж так сокрушаться о Степанике? Совсем не плохо иметь зятем Фатах-бека. Больше уважать будут. Взять хотя бы нашего соседа Мыко, — продолжал он, — человек он никчемный, в доме у него хоть шаром покати, но его дочь — жена курда, а поэтому все побаиваются Мыко, никто не перечит ему, а то, чего доброго, он подучит своего зятя, а тот возьмет и вырежет всех нас в одну прекрасную ночь. Чем плохо иметь такого зятя?

Апо вышел из себя.

— Христос с тобой, Ако, ты совсем сдурел! Подумай, что ты говоришь: изменить святой вере и отдать свою сестру на поругание неверным только ради того, чтобы нас боялись и уважали соседи!.. Не нужен нам такой почет! Кто уважает Мыко за то, что он выдал свою дочь за курда? Другое дело, что его боятся, но и волков тоже боятся…

Один из братьев, молча слушавший этот спор, заговорил наставительным тоном:

— Никто не волен изменить порядок, установленный богом. Чему быть — того не миновать. Одного бог создал курдом, другого — армянином, одному дал в руки оружие, другому — заступ, — так тому и быть, такова воля божья. — И он подкрепил свои слова таким примером: — Ворона рада бы иметь павлиньи перья, да где она их возьмет? Бог создал одного таким, другого иным.

Апо ответил ему:

— Ты забываешь, брат, что ворона и павлин — птицы разной породы, и оперенье у них разное; а курд и армянин — люди. Курд появляется на свет, не имея в руках оружия, он, так же как и армянин, выходит из чрева матери нагим и слабым. При чем тут бог? Разве он вложил в руки курда оружие? Разве он создал нас такими жалкими и трусливыми? Бог в такие дела не вмешивается. Он дал нам разум, и мы сами должны уметь отличить плохое от хорошего. Если ты пойдешь сейчас и бросишься в реку, бог тебя за руку не схватит, чтоб удержать, ты погибнешь по доброй воле.

Айрапет молча слушал этот спор. В порыве признательности он хотел подойти и поцеловать Апо, но боялся обидеть остальных братьев.

— Вы видите, — сказал он сурово, — нас здесь шестеро, но между нами нет согласия, и каждый говорит свое. Еще труднее привести к согласию весь народ, всю нацию… Пока у нас не будет согласия, наше положение не изменится… Нам будут плевать в лицо, похищать наших жен и сестер, отбирать наше имущество, нашу землю… А мы вынуждены будем терпеть всякого рода бесчестие, насилие и, как жалкие вьючные животные, работать на нашего врага, чтобы он жил припеваючи, И вот за эту жалкую жизнь мы должны быть благодарны богу…

Сказав все это, Айрапет предложил временно поместить Степаника в монастырь св. Иоанна, пока не представится возможность перебросить его через русскую границу, где он будет в безопасности. Оган и Ако не согласились с этим, считая, что этим самым они озлобят бека.

— Если мы удалим нашу сестру, — сказали они, — бек не простит нам этого и отомстит.

Оба брата предложили оставить Степаника дома, повторяя, что от судьбы не уйдешь, на все воля божья.

Другие братья стояли за то, чтобы рассказать обо всем отцу, а он уже как глава семьи пусть сам решает, как поступить.

Долго они так препирались, но к согласию так и не пришли. Вдруг их спор был прерван зловещим криком совы. Всем стало не по себе.

— Слышите, мы были правы, — заговорили Оган и Ако, — сова и та предостерегает нас! Если мы увезем Степаника из дому — беды не миновать.

Однако Айрапет и Апо остались при своем мнении. Братья разошлись, так и не придя ни к какому решению.