Золотой петух. Безумец

Глава тридцать шестая

Была полночь. В землянке все еще горел огонь. В углу похрапывала на полу старуха свекровь; рядом с ней вповалку лежали дети, что-то бормоча и улыбаясь во сне; по другую сторону спала их молодая мать. В землянке было так жарко, что она откинула одеяло, и ее высокую грудь прикрывали лишь густые косы. Она спала спокойным и безмятежным сном невинного ребенка.

«Теперь мне понятно, почему наши прародители не прикрывали своей наготы, — думал Вардан, — чувство стыда родилось у них после первого грехопадения. У этого народа нет понятия о грехе, и поэтому ему неведомо чувство стыда. Если этот красивый первобытный народ приобщить к цивилизации, из него можно создать нечто прекрасное. Когда прививают дикий саженец культурному растению, вызревают прекрасные плоды. Что получилось бы, если б это здоровое жизнеспособное племя слилось с армянами…»

Вардан долго сидел, отдавшись грустным размышлениям. Воображение рисовало ему мрачную картину трагического бегства алашкертцев. «Дерево, которое не пустило корни глубоко в землю, неизбежно зачахнет. Наша нация на протяжении многих веков хирела и чахла, потому что армяне безрассудно покидали насиженные места и скитались с места на место. Ничто не могло образумить их. Вот они опять бежали! Естественно — дерево, которое не пустило корни глубоко в землю, не может устоять под натиском бури. Налетел ветер, разыгралась буря — и вырвала его с корнем».

Как живое вставало в памяти Вардана энергичное лицо Салмана, ему казалось, что он слышит пламенную речь восторженного юноши, и, как бы наивно она ни звучала порой, каждое слово в ней пылало жаром убеждения и шло от чистого сердца. Вспомнил он Мелик-Мансура, этого неугомонного искателя приключений, который любил бури жизни и всегда смело шел навстречу опасностям. Вспомнил старосту Хачо — доброго старика, всегда готового осушить слезы страдальцев. Вспомнил его сыновей: одни из них настолько свыклись с рабской долей, что утратили всякое достоинство и понятие о свободе, но в других нарастали протест и готовность к борьбе.

Блуждая в лабиринте воспоминаний, мысль его все время возвращалась к Лале.

Больной застонал, и Вардан подошел к нему; он тяжело дышал, метался и время от времени что-то невнятно бормотал в бреду. Вардан прислушался, но слов не мог разобрать. Через несколько минут больной успокоился; он приподнял голову, окинул блуждающим взглядом комнату и снова лег, закрыв глаза.

— Ах, если бы около меня был хоть один армянин… — простонал он.

— Я здесь, — ответил Вардан.

— Дай мне твою руку.

Вардан отшатнулся, на лице его выразилось отвращение.

— Где я нахожусь?.. Кто привел меня сюда?.. Кто спас меня из ада?.. Я плавал в огненном океане… мне было хорошо, очень хорошо. Драконы душили меня в своих объятиях… Вот они, вот, я вижу их. Вон там, вдалеке, они кружатся в пламени… Их целое полчище.

Больной устремил на Вардана мутный взгляд, но не узнал его и продолжал:

— Я заслужил самую страшную кару неба — огненную геенну… и благодарен за это… Я не удостоился земной славы, но в аду я превзошел многих грешников. Я встретил Васака, Меружана[51], Вест-Саркиса[52], Каина и многих других злодеев, и все они позавидовали мне. Ах, какое блаженство плавать в море огня, ощущать пламенный жар, гореть не сгорая… Как хорошо, что муки не имеют конца и длятся вечно…

Больной бредил, но Вардан понял, что его терзают муки раскаяния. Юноша почувствовал сострадание и, взяв больного за руку, сказал:

— Успокойтесь, эфенди, вы скоро поправитесь, ваши раны не так опасны.

— Я слышу знакомый голос.

— Это я, Вардан.

Эфенди вздрогнул, оттолкнул от себя руку Вардана и воскликнул:

— Не прикасайтесь ко мне, не оскверняйте себя… Я знаю, Вардан, вы человек добрый, но сердце у вас суровое. Соберите все ваше мужество — убейте меня, вы окажете этим мне большую услугу. Бросьте мое тело в Алашкертскую долину, которую я опустошил. Пусть звери растерзают меня. Но если у тебя хватит милосердия, то закопай мой труп в яму и засыпь землей. Оттуда моя душа найдет путь в преисподнюю, в обитель вечных мук. Но нет, нет… я не достоин армянской земли, мое тело осквернит ее…

— Успокойтесь, эфенди, — повторил Вардан, — я сделаю все, чтобы вы остались живы.

— Я думал умереть, навеки закрыть глаза, чтобы не видеть содеянного мной. Но провидение пощадило меня, сохранило мне жизнь, чтобы, глядя на разоренные деревни, на опустошенный край, я терзался вечным раскаянием… Оно обрекло меня на страшные муки. Я помогал истреблению целого края, но убить себя не смог…

Последние слова он произнес с глубокой горечью. Жизнь до такой степени тяготила его, что смерть казалась ему избавлением.

В это время проснулась хозяйка.

— Больному, как видно, плохо. Может, что-нибудь нужно? — спросила она.

— Ничего не надо, он бредит, у него сильный жар…

Курдка подошла к больному и, наклонившись над ним, впервые внимательно вгляделась в него.

— Я знаю его, это Томас-эфенди! — вскрикнула она.

— Он самый.

— Бедняга! Несколько дней назад я его встретила в горах. Он шел босой, с непокрытой головой, в изодранной одежде. Когда к нему приближались люди, он с криком убегал. Говорили, что он помешался.

Вардан вспомнил, что он тоже принял его за помешанного, когда увидел на скале.

«Но почему эфенди сошел с ума? Неужели этот развращенный человек мог сойти с ума от нравственных мук?» — подумал Вардан.

— Говорят, что эфенди любил одну девушку, которая бесследно исчезла во время бегства алашкертцев; ходили слухи, что ее похитили какие-то неизвестные люди.

— Какие люди?.. Как звали девушку?!. — в ужасе вскрикнул Вардан.

— Не знаю, так говорят.

Возглас этот вырвался у Вардана непроизвольно, в порыве отчаяния. Он хорошо знал, кто был предметом страсти эфенди… Значит, она потеряна для него… ее похитили!.. Погасли последние искры надежды, еще тлевшие в душе Вардана. Остался только пепел воспоминаний…

Наступил рассвет. Весело защебетали птицы. Бурная, дождливая ночь сменилась ясным солнечным утром.

Вдруг дверь распахнулась и в землянку радостно вбежала девушка. По-видимому, она шла издалека: подол ее платья промок насквозь и был забрызган грязью.

— Джаво!.. — крикнула хозяйка и обняла вошедшую.

— Сестра!.. — произнесла девушка, подставляя ей для поцелуя свою красную щечку.

Казалось, Вардан на мгновенье забыл о своем горе и с невольным любопытством смотрел на встречу двух сестер.

Гостья была высокая, худощавая девушка с довольно красивым лицом и с такими же сверкающими черными глазами, как у сестры. И лицо ее и имя показались Вардану знакомыми, но где и когда он ее видел, он не мог припомнить.

— Ты знаешь, — начала девушка, — теперь Джаво долго у тебя пробудет, очень долго. Госпожа отпустила Джаво.

Хотя старшая сестра и очень обрадовалась младшей, но ее смутило такое заявление. Раньше, когда Джаво выражала желание погостить у сестры, госпожа всегда с большой неохотой отпускала ее.

— Что случилось? — спросила она.

— Не бойся, ничего плохого.

И Джаво принялась рассказывать, что госпожа отпустила ее только на время; она будет жить у сестры, пока госпожа не пошлет за ней. Госпожа одарила Джаво деньгами, платьями и еще кое-чем. Все это Джаво принесла с собой.

— Вот погляди-ка…

Она начала развязывать узел, чтоб показать сестре свои подарки, но та, все еще продолжая сомневаться, спросила:

— Почему все же она отпустила тебя?

— Джаво потом тебе скажет. Надо долго, долго рассказывать, как сказку о Лейли и Меджнуне.

Джаво заявила, что она очень устала, так как шла всю ночь и промокла до нитки. Она была очень голодна и попросила у сестры молока. Та схватила подойник и побежала за свежим молоком. Только сейчас Джаво заметила гостя, и ее сверкающие глаза встретились с пытливым взглядом Вардана.

— Милая Джаво, ты ведь служанка Хуршид, не правда ли?

— Да, верно.

— Жены Фатах-бека?

— Именно ее,

Вардан обрадовался, словно найдя конец запутанной нити, и с притворным равнодушием спросил:

— Но ведь у бека есть другая жена, молоденькая армянка?

— Нету! Джаво похитила ее.

— Эту самую армянку?

— Да, армянку Лалу-Степаника, — у нее два имени. Сердце Вардана радостно дрогнуло.

— Куда же Джаво увезла ту девушку?

— Джаво отвела ее к своей госпоже, а госпожа тайно отправила ее в русские края.

Вардан просиял и, вне себя от радости, бросился обнимать Джаво.

— Поцелуй Джаво, Джаво ее спасла…

— Джаво — моя сестра, — сказал Вардан и по-братски поцеловал девушку.

Вошла старшая сестра, неся подойник с парным молоком. Джаво взяла его и залпом выпила почти половину. Теплое молоко подкрепило ее и утолило голод.

— Ну, теперь рассказывай, — потребовала старшая сестра.

Джаво в своей обычной манере речи поведала, что муж ее госпожи, Фатах-бек, давно любил одну юную армянку, которая была дочерью старосты Хачо (старосту Хачо знали во всех окрестных деревнях). Госпожа не желала, чтобы Лала стала женой бека, зная, что она девушка красивая, и боясь, что она, чего доброго, приворожит бека. Терзаясь ревностью, госпожа всеми силами старалась помешать этой женитьбе, но бек не уступал ей. Когда он вернулся из Баязета, то намеревался поехать и похитить Лалу. Но госпожа опередила его и послала Джаво с двумя слугами в деревню О… выкрасть Лалу и увезти в чужие края. Джаво нашла Лалу — она пряталась в доме священника вместе с Сарой, женой своего брата. Сара давно знала о намерениях бека, и когда Джаво рассказала ей, зачем ее прислала госпожа Хуршид, она с радостью согласилась в ту же ночь вместе с Лалой бежать из деревни.

Слуги госпожи, доставили Сару и Лалу на русскую границу, и бек остался ни с чем. Госпожа втихомолку посмеивалась, радуясь тому, что так ловко провела бека.

Через несколько дней вернулись слуги и сообщили, что благополучно доставили девушку до места назначения. Тогда госпожа велела Джаво отправиться к сестре и жить у нее до тех пор, пока не пройдет гнев бека.

Рассказ Джаво до того захватил ее слушателей, что они совсем забыли о больном. Когда девушка кончила, неожиданно послышался его голос:

— Теперь я могу спокойно умереть, Лала спасена!

Вардан подошел и уложил больного, который пытался привстать.

— «Почуяв запах овса, голодный осел испустил дух, так и не отведав его…» — это были последние слова эфенди.

Курдка и ее сестра подошли к больному.

— Он умер, — сказал Вардан.

— Бедняга! — воскликнули обе сестры.