Золотой петух. Безумец

Глава сорок первая

При виде Мелик-Мансура Вардан, казалось, немного повеселел. Его утешала надежда, которую подал ему преосвященный. Он рассчитывал, что через священников и старост, прибывших вместе с беженцами, можно будет получить сведения о семье Хачо. Мысленно он представил себе, что найдет Лалу и постарается своей любовью искупить все страдания, которые выпали на ее долю.

Дом, куда его вел Мелик-Мансур, помещался на одной из старых улиц Вахаршапата. Дома на этой улице были приземистые и убогие, но, так же как и во всем Вахаршапате, имели обширные дворы и тенистые сады.

— Ты, пожалуй, не очень-то будешь рад, — сказал ему дорогой Мелик-Мансур, — когда узнаешь, куда я тебя веду.

— Мне все равно, — равнодушно ответил Вардан, — я хочу узнать подробности о Салмане. Там нам никто не помешает?

— Никто.

Они подошли к дому и потянули за дверной молоточек. Им открыла какая-то старуха.

— Принимай, нани[56], гостя! — воскликнул Мелик-Мансур.

Старуха метнула на Вардана хитрый взгляд и промолвила:

— Войдите…

— Нани, дай нам поскорей вина, а то во рту пересохло, — попросил Мелик-Мансур и, шагнув к старухе, произнес с угрозой: — Смотри, попадет тебе, если впустишь постороннего.

Старуха утвердительно кивнула головой и ушла.

Войдя в маленькую, но довольно чисто прибранную комнату, молодые люди уселись за стол. Несколькими минутами позже в комнате неслышно появилась молодая женщина, молча поставила на стол бутылку вина и два стакана и так же молча вышла. Армянский головной убор закрывал ее лицо, виднелись только сверкающие черные глаза и дугообразные брови. Но и это позволяло судить о красоте молодой женщины.

Мелик-Мансур наполнил стаканы, отпил один и, протягивая другой Вардану, сказал:

— Как хорошо, что большая часть наших монастырей находится в глухих местах, среди гор и ущелий. Нигде нет столько мошенников и распутников, сколько в Вахаршапате. Нигде нет столько беспутных женщин, как здесь. Вот эта красотка, которая сейчас заходила сюда с видом скромницы, — любовница одного инока. Я когда-то думал, что монастырь — это оплот благочестия, но, пожив здесь, убедился в обратном. Своим поведением монахи сеют в народе неверие, развращают его. Здесь уже появляются ростки протестантства. Проходя по улицам, ты, вероятно, видел немало новых домов, и, если расследовать, кому они принадлежат, окажется — ими владеют люди, которые находятся в тесном родстве с монахами. Все они были раньше бедняками и разбогатели только благодаря монастырю. Признаться, меня глубоко возмущает, что здесь бросают на ветер сотни тысяч, в то время как нам дорога каждая копейка. Нам не хватает денег на самые необходимые нужды. В Константинополе патриарху нечем покрыть свои расходы: национальный сундук пуст, а на патриарха сейчас возложены такие задачи, что всякое промедление может причинить огромный ущерб нашей нации. К тому же я не вижу и тени согласия между константинопольским патриархом и Эчмиадзином. Манкуни потерял в Константинополе на биржевых операциях двадцать пять тысяч. Я слышал, что на этих днях он послал туда еще тридцать тысяч, но с какой целью — одному дьяволу известно, а армянский патриарх, единственный дельный человек, не имеет за душой ни копейки…

— Это вино, кажется, немного прокисло, — перебил его Вардан.

— Ты не слушаешь меня, — с огорчением заметил Мелик-Мансур.

— Я слышал, ты сказал, что у патриарха нет денег!

— Почему ты так равнодушно говоришь?

— А что говорить, когда мне ясно одно: нация, которая возлагает все свои надежды на духовенство, обречена на гибель.

В комнате опять неслышно появилась молодая женщина; она поставила на стол поднос с завтраком. На этот раз свободно накинутый головной убор позволял видеть не только глаза и брови, но и нежные пунцовые губы.

— Подай нам еще бутылку вина, но получше, — попросил ее Мелик-Мансур.

Женщина молча вышла.

— Я удивляюсь, как ты мог выбрать себе такое пристанище? — заметил Вардан.

— Если хочешь поближе узнать монахов, нужно завести дружбу с их любовницами, — усмехнулся Мелик-Мансур. — Кроме того, здесь каждую ночь собирается целое общество, я узнаю много интересного.

— И прежде всего о монастырской жизни, — шутливым тоном заметил Вардан. — Но давай оставим на время монастырь и поговорим о нашем деле. Я хочу хоть что-нибудь узнать о судьбе Салмана и обо всем, что произошло за время моего отсутствия. В сущности, я ничего не знаю, хотя преосвященный Ованес мне кое-что рассказывал.

Веселое лицо Мелик-Мансура сразу омрачилось, губы его задрожали, когда в памяти воскресли картины недавнего прошлого. Он залпом осушил полный стакан вина.

— Хорошо, — произнес он взволнованно, — ты узнаешь правду, хотя это тебе и не принесет радости. Салмана арестовали ночью. Я узнал об этом на следующий день. Доносчик так ловко все подстроил, что даже хозяин дома, где он ночевал, ни о чем не догадался. Меня известил об этом один человек, который случайно видел, как вели арестованного Салмана. Я первым делом собрал всадников, верных мне людей. Возможно, нам и удалось бы спасти Салмана, но мы разминулись со стражниками, его повезли по другой дороге. К несчастью, мы не предусмотрели такой возможности. Нас было больше двадцати всадников — людей, готовых на все. После долгих поисков мы наконец напали на его след и поехали в то село, куда он был доставлен. Там в это время находился паша. Из опросов я узнал, что, как только Салман был привезен, он тотчас был задушен. Мне не удалось найти даже его тела. Это злодеяние наполнило мое сердце жгучим чувством мести, и мы поклялись именем невинной жертвы отомстить за него.

Вслед за Салманом, как тебе известно, арестовали старика Хачо и его сыновей — Айрапета и Апо. За ними в тюрьме был установлен очень строгий надзор: видимо, хотели выманить золото у старика, а потом уже покончить с ним. Но старик и его сыновья не вынесли пыток, которым их подвергали, и умерли в тюрьме.

После этого мне стало ясно, какая участь ждет деревню О… Я отправился к Исмаил-паше, командовавшему войсками Баязетского края. Он человек довольно умный, и я надеялся, что сумею повлиять на него. Я откровенно признался ему, что мы ведем подготовку, вооружаем народ и роздали довольно много оружия. «Но, — говорю я, — вас ввели в заблуждение — мы готовимся, не к восстанию, а к самозащите. Религиозный фанатизм, разжигаемый исламским духовенством, принял такие опасные формы, — сказал я ему, — что все христиане станут его жертвами, если не будут защищаться с оружием в руках. Об этом, — добавил я, — следовало позаботиться самому правительству, чтобы избежать повторения печальных событий, имевших место в Болгарии, за которые несет ответственность Турция. Значит, — сказал я, — правительство должно быть признательно нам, что мы взяли на себя часть его забот, поскольку оно не выполнило свой долг. Мы вооружили христиан, чтобы они могли защищаться и не стали жертвами фанатизма мусульман».

Лукавый паша выказал мне полное сочувствие, обещал приложить все усилия, чтобы армянам не был причинен вред, сказал, что безотлагательно примет все меры, чтобы обезопасить жизнь и имущество армян. В это время началось отступление русских войск и разнесся слух, что армяне уходят вместе с ними. Паша поручил мне уговорить армянское население не трогаться с места. Я охотно взялся за это, но как только он меня выпроводил, тотчас послал приказ Фатах-беку предать огню деревню О… Фатах-бек со своими головорезами поджег деревню и вырезал половину населения. Этот случай навел ужас на весь уезд, число беженцев росло с каждым днем. Старания мои и моих единомышленников ни к чему не приводили: охваченные паникой люди покидали насиженные места. У всех был перед глазами пример с деревней О… Людей не остановил бы даже голос с неба, — они все равно не поверили бы, что их не постигнет та же участь… Обман коварного паши окончательно убедил меня в том, что турецкие власти заинтересованы в уничтожении армян и стремятся к тому, чтобы в Армении не осталось ни одного армянина.

Мне и моим единомышленникам удалось уговорить лишь незначительную часть армян. В то же время Исмаил-паша, в отместку за то, что часть армян ушла с русскими войсками, разрешил учинить расправу над оставшимся населением. И тогда курды со страшной жестокостью начали резню… Я до сих пор уверен, что, оставайся люди на месте, они сумели бы защитить себя. Вполне понятно, что регулярные турецкие войска не стали бы нападать на мирных жителей. Местные власти не допустили бы такого явного варварства, тем более что Алашкертская и Баязетская провинции в это время кишели английскими агентами и иностранными корреспондентами. Местная власть делала то, что и следовало ожидать, а именно — подстрекала курдов против армян, а сама сквозь пальцы смотрела на их злодейства. Курдов можно было бы одолеть. Мое предположение подтверждает один замечательный случай. Расскажу коротко.

Когда русские войска оставили Баязетский и Алашкертский уезды, — иначе говоря, когда эти края вновь перешли в руки турок, — как я уже тебе говорил, курды принялись грабить и истреблять оставшееся население. В ответ на это несколько сот армянских семейств покинули свои дома и засели в горах. И знаешь, тысячные отряды курдов в течение нескольких недель сражались против горсточки армян, а эти храбрецы не только не думали сдаваться, но совершили несколько удачных вылазок, захватили богатую добычу и военное снаряжение.

Я с чувством гордости вспоминаю эти незабываемые дни. Сражались не только молодые, но и старики и женщины. Теперь я уверен, что рабство не может убить геройский дух в народе, если он унаследовал его от предков. Рабство может подавить его, но убить — не может. Пробьет час, и этот дух снова возродится в нем, еще более могучий. Я воочию в этом убедился, и это единственное, что меня утешает.

Мрачное лицо Вардана просветлело, он поднял глаза, словно в душе возносил молитву всевышнему.

— Чем же кончилось дело? — спросил он.

— Нас долго не могли одолеть, ведь мы были защищены неприступными горами. На помощь курдам были призваны регулярные войска. Однако мы продолжали сопротивляться, на нашей стороне была неодолимая сила — горы Армении, надежные защитники повстанцев; вскоре у нас истощились патроны и провиант. Против этого нового коварного врага мы были бессильны. Правда, иногда по ночам повстанцы спускались в долины и, совершая набеги на ближние курдские деревни, приносили добычу. Но это удавалось редко, потому что курдские деревни пустовали, — население пасло скот на дальних пастбищах. Долго продержаться так мы, разумеется, не могли, вокруг не осталось ни одной армянской деревни, неоткуда было ждать помощи. А враг все теснее окружал нас. И вот тогда-то повстанцы проявили исключительную храбрость. Однажды ночью они прорвали цепь и прошли через главный лагерь противника. Это тем более удивительно, что среди них были не только мужчины, — на это дерзкое предприятие отважились и женщины и дети.

— Куда же они ушли? — нетерпеливо спросил Вардан.

— Перейдя турецкую границу, они ушли в Персию. Но в пути их подстерегало немало опасностей.