Золотой петух. Безумец

Глава двадцaть первая

После ухода старика Хачо и его сыновей Вардан и Дудукчян остались в ода вдвоем.

— Старик прав, почва не подготовлена, — заметил Вардан, глядя на осунувшееся и грустное лицо константинопольца.

— А кто виноват? — воскликнул Дудукчян с такой болью, словно его поразили в самое сердце. — Старик умен, он гораздо умнее всех нас, легковесных писак. Он был прав, говоря, что это был наш долг, константинопольцев, подготовить народ. А что мы сделали? Ровным счетом ничего… Мы не думали ни о какой подготовке, потому что нас нисколько не интересовало подлинное положение народа, его нужды. Мы были ослеплены прошлой славой Армении. Современную Армению мы совершенно не знали и не хотели знать. Наше представление о ней было почерпнуто из книг древних историков. Мы воображали, что это все та же титаническая страна, которую населяют Тиграны, Арамы, Ваагны, Варданы и Нерсесы. Мы мысленно представляли ее многолюдные города, процветающие в них ремесла и торговлю. Нашему воображению рисовались богатые деревни, возделанные поля, дающие обильный урожай, полные зерном амбары землепашца. Мы воображали, что армяне живут в своем отечестве счастливой и мирной жизнью, и не подозревали, что провинции опустели, что армянское население большей частью вымерло от голода, а из оставшихся в живых многие приняли магометанство. Мы не знали, что вместо живых людей мы увидим живые трупы и обширные кладбища, не знали, что религия, которую мы считали нравственным оплотом нации, давно уже рухнула и на ее месте остались только развалины величественных монастырей и храмов. Не знали, что язык — эта национальная святыня — забыт многими армянами и они говорят или на турецком, или на курдском языках; не знали того, что храбрые курды, наши кровные братья, стали божьим наказанием для армян, хотя пятьдесят–сто лет назад они говорили на нашем языке и молились в наших церквах. Другими словами, мы ничего не знали о современной Армении или имели о ней самое смутное представление. Нам было невдомек, что уцелевшая горсть армян, живя в рабстве, настолько выродилась, что утратила свои лучшие национальные черты. Куда ни взглянешь — повсюду видишь низость, трусость, малодушие, вероломство.

А между тем мы располагали большими силами и могли сделать многое, — продолжал Дудукчян. — У нас был патриарх, глава народа, но все мирское было ему глубоко чуждо. У нас было Национальное собрание[38], но депутаты его занимались пустословием и интригами. Была и патриотическая молодежь, но она распевала гимны на берегах Босфора во славу национальной конституции, в то время как в стране лилась кровь. У нас была своя печать, по она не интересовалась тем, как живет армянский народ, и была занята посторонними вопросами; у нас были свои школы, но они не дали Армении ни одного педагога; у нас были свои театры, но они не сыграли ни одной пьесы из армянской жизни, предпочитая развлекать публику низкопробной французской стряпней. У нас были свои национальные деятели, но они выслуживались перед Высокой Портой и пеклись только о личной славе. В наших руках была большая сила — деньги, но они тратились на украшения дворцов амиров, и ни один грош не был истрачен на нужды народа. Мы имели полную возможность вести народ по пути прогресса, но, словно повинуясь какой-то злой воле, толкали его на гибельный путь.

Теперь я понимаю, что наша затея была полным донкихотством, — продолжал Дудукчян. — Не ударив палец о палец, не зная страны, не зная нужд и потребностей народа, не подготовив для него лучшего будущего, мы решили, что можно прийти, дать ему в руки оружие и сказать: «Боритесь и защищайтесь!» Вряд ли это было бы правильно. Но все же я не падаю духом, моя вера в будущее не поколебалась; и если мы падем жертвами в этой борьбе, то гибель наша проложит дорогу другим — тем, кто пойдет по нашим следам…

Последние слова Дудукчяна так взволновали Вардана, что он вскочил, обнял товарища и, поцеловав, сказал:

— Да, это дело потребует жертв. Честь и слава тому, кто будет первой жертвой!

Беседа друзей затянулась до глубокой ночи.

Дудукчян резко осуждал бездеятельность константинопольской молодежи и порицал армянское духовенство.

— Если бы хоть одну десятую часть расходов на монастыри и церкви отдали на устройство школ, это спасло бы Армению, — сказал он.

Вдруг кто-то тихо постучал в дверь. Вардан пошел открывать. Это были Айрапет и Апо.

Оба брата были людьми совсем иного склада, чем остальные сыновья Хачо.

— Мы нарочно пришли в такое позднее время, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз, — сказал Айрапет, усаживаясь. — Но, быть может, мы помешали?

— Нисколько. В доме небось все уже спят? — спросил Вардан.

— Все, кроме отца, — ответил Апо, — он хотя и лег, но все кряхтит — значит, чем-то встревожен.

Вардан и Дудукчян поняли, что братья пришли неспроста, и ждали, что они скажут.

— Мы не могли говорить при отце и братьях, — заговорил наконец Айрапет, — поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, пришли сказать вам, что целиком сочувствуем вам, согласны с вами и готовы послужить вашему делу так, как вы найдете нужным.

Лицо Дудукчяна просияло. Он испытывал радость миссионера, который обрел двух новых последователей и надеется, что в скором времени за ними последуют тысячи.

— Вы ошибаетесь, думая, что в душе у армянина не осталось ни чувства чести, ни высоких стремлений, — сказал Айрапет. — Но у всех армян есть один общий недостаток: в отдельности каждый из них осторожен, рассудителен и нерешителен; он всегда ждет, чтобы другой подал ему пример. Хороший пример всегда оказывает на него влияние. При этом армянина не интересует, как живут и как ведут свои дела чужеземцы; то есть я хочу сказать, что он не подражает им, а ждет, чтобы пример ему подали свои же соотечественники. Следовательно, если мы подадим пример — за нами последуют многие, я уверен в этом. Я хорошо знаю наш народ. Он столько страдал, что готов хоть сейчас вцепиться в горло врагу, если представится возможность. Он ненавидит его, но затаил эту ненависть в глубине души.

Вардан и Дудукчян радостно слушали Айрапета; им казалось, что его устами говорит сам народ.

— Счастлив тот народ, который умеет ненавидеть! — воскликнул Дудукчян. — Тот, кто не умеет ненавидеть, не умеет и любить.

— Отец говорил, что почва не подготовлена, — продолжал Айрапет, — он человек, конечно, умный и хочет нам добра, но его благоразумие, его осторожность граничат с преступлением, — внушая нам терпение, он хочет, чтоб мы стали бесчувственными, как камни. Мне кажется, что в нашем положении смелость, решимость и даже безрассудство могут сделать больше, чем покорность и терпение.

— Да, пока мудрец подумает, безумец реку переплывет, — засмеялся Вардан.

— Совершенно верно, — заметил Дудукчян, — у мудрецов ум часто заходит за разум, и они только тогда убеждаются в этом, когда видят, что безумец опередил их. Например, наши константинопольские мудрецы додумались до того, что считают более целесообразным подчиниться деспотизму отсталой Турции, чем признать над собой власть цивилизованного государства. Они находят, что государство с более высоким культурным уровнем может обезличить, стереть с лица земли армянскую нацию, и наоборот, благодаря отсталости Турции армяне могут-де отстоять свою национальную независимость. Но это все теория, а на практике самая умная философская теория оказывается порою ошибочной. История имеет немало тому примеров. Если большой цивилизованный народ подавляет малые народы, то так же поступает с ними и нецивилизованный народ. Разница лишь в методах: одни действуют как варвары, другие более культурно.

Я поясню свою мысль, — продолжал Дудукчян. — Никто из нас до сих пор не понял тайную политику турецкого правительства по отношению к армянам. Мы все с наивным простодушием повторяли, что «наше будущее связано с Турцией», и не задумывались над причинами повсеместных злоупотреблений и беззаконий. Зная о грабежах, убийствах, насилиях над верой и прочих злодеяниях, совершаемых соседними варварскими племенами, мы приписывали их чистой случайности и не подозревали, что все эти бесчинства кем-то тайно поощрялись, не знали, что все это творится по указаниям высоких властей. Мы винили государство только в том, что оно слабое, беспечное, что оно не в силах обуздать своих наглых подданных, но нам не приходило в голову, что власти сами натравливают на нас курдов, что они ставят себе целью истребить христианское население. Зачем, спросите вы меня?

Турция прекрасно знала, что если она в один прекрасный день лишится своих европейских и азиатских владений, то это произойдет из-за местного христианского населения. Она понимала, что существование в ее пределах подданных-христиан всегда будет служить поводом для вмешательства в дела Турции европейских государств, чтобы вновь поднять восточный вопрос. И вот для того, чтобы не потерять своих владений и раз и навсегда избавиться от притязаний европейских государств, Турция принялась истреблять христиан. Ведь она из-за них уже потеряла часть своей европейской территории; теперь ей грозит потеря остальных. Из азиатских владений она сохранила полностью только Малую Азию. И вот чтобы заткнуть глотку господам европейцам, надо было доказать им, что в Армении нет армян. Для выполнения своего замысла Турция избрала курдов и черкесов.

Если мы свяжем воедино все факты, имевшие место на протяжении последних двадцати–тридцати–пятидесяти лет, то убедимся, что это именно так. Поверьте, что разорения, притеснения, насилия и преследования армян — словом, все эти варварства — были не случайными. Это была заранее обдуманная политика, проводившаяся исподволь и имевшая своей конечной целью полное истребление армянского народа.

Я напомню вам только отдельные факты. Для того чтобы лишить армян возможности защищаться, у них отняли оружие и тем самым связали им руки, а их врагов вооружили. Затем, увидев, что сломить этот трудолюбивый и хозяйственный народ нелегко, они решили подорвать его материальное благосостояние. Для того чтобы довести его до полного обнищания, повысили налоги, уничтожили бывшие в хождении деньги, даже не оповестив об этом население, — короче говоря, путем различных финансовых махинаций обесценили находившиеся в руках крестьян деньги. Делалось это для того, чтобы в счет недоимок отобрать у крестьян главные орудия производства и лишить их таким образом возможности заниматься земледелием. Однако и этим путем турки не достигли своей цели. Народ оказался стойким: в поисках заработка крестьяне покидали родные места, уходили на отхожий промысел и, накопив на чужбине деньги, возвращались и выплачивали казне свои недоимки. Тогда Турция решила одним ударом отнять у народа главный источник его существования: она издала хитроумные земельные законы, лишавшие армян права пользования землей. Принадлежавшие армянам земли перешли в руки курдских беков, муфтиев, кадиев[39], черкесов и других. Они завладели нашей землей, а трудолюбивый землепашец армянин стал их рабом. Между армянами и мусульманами начались бесконечные тяжбы и споры о земельных наделах, но власти не обращали на них никакого внимания или же решали их в пользу мусульман. Тому тысячи примеров; достаточно изучить хотя бы один судебный процесс, чтобы убедиться, что власти не хотят оставлять в руках армян землю отцов и идут на все, чтобы отнять ее у них и довести народ до полного обнищания; а истребив всех армян, — заселить Армению черкесами и курдами.