Золотой петух. Безумец

Глава двадцать четвертая

Многие признаки указывали на то, что турецкое правительство готовится к войне. Особенно это заметно было в пограничной с Россией Багреванской провинции. Здесь с крестьян строго взимали не только налоги текущего года, но заодно с ними требовали и старые недоимки. Народ изнывал под непосильным бременем и глухо роптал. У тех, у кого не было денег, отбирали имущество, скот. Уводили даже буйволов и волов, лишая земледельца возможности вспахать землю. Помимо того, крестьян заставляли заготовлять сухари и отбирали у них последние запасы — пшено, масло, сыр и прочее. На слезы и вопли крестьян был один ответ: «Государство воюет».

Дикий произвол властей открыл перед Томасом-эфенди широкое поле деятельности. Исполняя должность сборщика, он производил сбор налогов и поставлял продовольствие для армии. Его острая коса косила неутомимо, собирая обильный урожай.

Получив от правительства «открытый лист», он имел право держать при себе любое количество стражников.

Тяготы войны пали главным образом на плечи армянских крестьян. Несмотря на то что их дочиста ограбили и отобрали у них все имущество, накопленное тяжелым трудом в течение многих лет, — они оказались перед лицом еще более страшной беды: день ото дня росла ненависть магометанского населения к гяурам-христианам. Слово «джагат»[43] не сходило с уст людей. Муллы, муфтии, хади, шейхи разжигали фанатизм толпы, отравляли ее проповедями о том, что мусульмане ведут религиозную войну, что в Стамбуле скоро взовьется «знамя пророка», что со дня на день будет объявлена священная война и весь исламский мир поднимется против христиан…

Все это очень тревожило Салмана, который хорошо понимал значение происходивших событий и предвидел их ужасные последствия.

— Здесь будет такая же резня, как в Болгарии, — сказал он как-то утром Вардану. — Нельзя больше медлить, надо готовить народ к самозащите.

— Я тоже чую, что пахнет резней, — ответил Вардан.

Разговаривая, они вышли из дома старика Хачо и направились к дому Тер-Марука, чтобы уладить с ним вопрос о школе, как было решено между ними несколько дней тому назад. Иначе говоря, как шутливо выразился Вардан, «подмазать» священника, чтоб он помалкивал, а его зятя, дьякона Симона, поставить надсмотрщиком над рабочими, посулив ему хорошую должность в новой школе.

Идя по деревне, они увидели коробейника, зазывавшего покупателей:

— Красавицы девушки, красавицы молодушки, несите ваши денежки, покупайте иголки, цветные моточки, золотые наперстки…

Коробейник был рослый, плечистый мужчина, одетый в какие-то отрепья. Вместительный короб с товарами, который он тащил на спине, выглядел на нем словно сито на боку у верблюда. Коробейник заметно прихрамывал на левую ногу, и каждый раз, когда он ступал на нее, казалось, что этот Голиаф сейчас упадет. Он опирался на большой посох, помогавший ему сохранять равновесие.

При звуке его голоса Салман просиял, словно услышал радостную весть.

Что общего могло быть между ним и этим коробейником?

Когда они поравнялись, взгляды их на мгновенье встретились, и хотя они не вымолвили ни слова, глаза их сказали многое. Вардан ничего не заметил.

— Нашел время для продажи своих ниток и иголок, — насмешливо сказал он, когда они отошли от коробейника. — У бедных крестьян гроша медного нет за душой, им не на что покупать.

— В его коробе двойное дно, как у фокусника, мой дорогой, — ответил Салман, — он спрятал на дне такие товары, которые сейчас в большой цене…

Вардан слушал рассеянно. Мысли его были заняты совсем другим — он думал о Лале. Назревали тревожные события, и он не знал, на что решиться, как быть, куда увезти ее. Ведь не сегодня-завтра ему самому предстояло принять участие в надвигающихся событиях.

— Хорошие иголки, разноцветные нитки, красивые бусы!.. — донесся протяжный голос коробейника.

В эту минуту Салман и Вардан увидели Томаса-эфенди, окруженного толпой крестьян. Стоя возле оседланной лошади, он отдавал им какие-то распоряжения. Завидев двух друзей, эфенди прервал разговор и поспешил им навстречу.

С притворной улыбкой на лице он еще издали крикнул Салману:

— Я давно желал с вами познакомиться, господин Дудукчян (он не знал его настоящего имени). Ах, я безгранично счастлив, мой дорогой соотечественник, что мы наконец встретились. Небось вы даже не знаете, что мы земляки?

Салман был безмерно удивлен. Этого человека он видел впервые, и его льстивые слова вызвали у него отвращение. Он промолчал, но эфенди, подойдя, взял его за руку и сказал:

— Позвольте мне вас поцеловать как земляка, я хочу утолить свою тоску по родине.

Вардан, стоя поодаль, молча наблюдал эту сцену. Салман был в полном замешательстве. Эфенди поспешно обратился к Вардану:

— Ну-ка, подойди сюда, шалопай. Ты же знаешь, что я не умею долго сердиться, у меня душа, как у ребенка. Курд не назовет свою сыворотку кислой: плохой или хороший, но ты мой друг; забудем все и пожмем друг другу руки.

Подозревая, что дружеские излияния эфенди преследуют какую-то цель, Вардан, поборов в себе чувство неприязни, подошел к нему и протянул руку. Эфенди снова обратился к Салману.

— Я очень недоволен вами, господин Дудукчян, — сказал он, напуская на себя серьезность. — Вспомните турецкую поговорку: «Наперед поклонись старосте, а потом уж грабь деревню». Томас-эфенди не последний человек здесь. Надо было с самого начала посоветоваться со мной, я бы вас надоумил, и не было бы у вас никаких неприятностей. Эх, молодежь, молодежь! Сердце у вас золотое, но вы не знаете, как взяться за дело. Что, разве я не прав?

— Поверьте, я не понимаю, о чем вы говорите, — проговорил Салман.

Эфенди сделал вид, что не расслышал Салмана, отвернулся и, протянув руку в направлении терпеливо ожидавших его крестьян, пробормотал:

— Эх, ослы, ослы, когда же вы возьметесь за ум?! — И продолжал, снова повернувшись к Салману: — Ох, и упрямый же народ наши крестьяне! Наслушался я сегодня разговоров в деревне, и, откровенно говоря, у меня волосы встали дыбом. Мы стараемся, чтобы у них была своя школа, чтобы они учились, чтобы наконец прозрели, умели бы отличать черное от белого, а они не понимают этого, упрямятся, как ослы…

«„Мы стараемся“, — мысленно повторил Салман. — Интересно, кого он имет в виду, говоря „мы“ так многозначительно?»

Эфенди продолжал:

— Я душевно обрадовался, когда услышал о ваших намерениях, господин Дудукчян, поэтому мне очень хотелось выразить вам свою благодарность. Народ наш пребывает во мраке, надо просветить его. Школа — вот дорога к его спасению. Пусть не смущают вас препятствия, с которыми вам пришлось столкнуться несколько дней назад. Путь к добру всегда тернист. Во мне, как в своем земляке, вы всегда найдете поддержку. Я всеми силами готов содействовать вам. Не откажите принять мою маленькую услугу: сегодня я еду по одному делу в ближайшую деревню, вернусь утром и лично займусь вашей школой. Я заставлю снова вырыть котлован. Вряд ли найдется в деревне человек, который ослушался бы Томаса-эфенди!

— Благодарю вас, эфенди, — сказал Салман. — Но вы человек занятой, я не хочу отнимать у вас драгоценного времени…

— Это ничего, — возразил сборщик и любезно добавил: — Для доброго дела у меня всегда найдется время.

Он пожал руки обоим молодым людям и отошел от них.

— Наглец… обманщик, — пробормотал ему вслед Вардан.

— Такими людьми все же не стоит пренебрегать, и они могут пригодиться, — заметил Салман.

— Неужели вы поверили его словам?! Кто знает, какие у него дьявольские намерения…

Они подошли к дому Тер-Марука и постучали.

— Хорошие иголки, разноцветные нитки, красивые бусы… — донесся до них голос хромого коробейника.

— А что, если мы отложим наш визит к священнику? — неожиданно предложил Салман.

— Почему? — удивился Вардан.

— Мне нужно кое-что купить у этого коробейника.

Вардан стал подтрунивать над товарищем.

— Пойдем, у меня есть на то особая причина, — сказал Салман таким тоном, что Вардан невольно подчинился ему.

Отойдя от дома священника, молодые люди свернули на другую улицу и пошли следом за коробейником, которого окружила толпа крестьянских ребятишек. «Дай нам жвачки», — приставали они к нему. Коробейник достал кусок жвачки и разделил ее между детьми.

— Неделю назад я видел этого коробейника в Ванском уезде, — сказал один из крестьян.

— Да они бродят повсюду, — отозвался его собеседник. — Погляди-ка, Григор, какая у него страшная рожа! Не хотел бы я встретиться с ним ночью один на один! Сущий дьявол!

Хромой коробейник долго кружил по улицам: его зазывали то в один, то в другой дом, а иногда тут же на улице заставляли открывать свой короб, и женщины, окружив его, галдели, как на базаре.

Коробейник торговал до самого вечера. Уже стемнело, когда он наконец вышел из деревни; он свернул с проселочной дороги, которая вела в соседнее село, и направился к оврагу, глубокое дно которого было размыто весенними потоками, но сейчас высохло. Коробейник шел медленно, видимо короб его был еще довольно тяжелый, но он уже не прихрамывал, как днем. Спустившись в овраг, коробейник опустил короб на землю и, приложив ко рту правую руку (на ней у него недоставало трех пальцев), издал условный свист. Через несколько минут в овраге показались Вардан и Салман. Коробейник и Салман горячо обнялись.

— Давай сядем, — сказал Салман. — Ну, как у тебя шла торговля?

— Отлично! — весело ответил коробейник. — Я наводнил весь Васпуракан своими товарами.

— Надеюсь, ты продавал их бесплатно?

— Ну конечно бесплатно, за этот товар я денег не беру.

Вардан с удивлением слушал их.

— Теперь ты убедился, что короб моего приятеля, как у фокусника, имеет двойное дно? — обратился к нему Салман.

— Интересно знать, что скрыто на дне этого короба? — спросил Вардан.

— Оружие…

Только теперь понял Вардан, кто был перед ним: он много слышал о Мелик-Мансуре от Салмана. Взволнованный этой встречей, он подошел и обнял коробейника.