Золотой петух. Безумец

Глава четвертая

Город Е… стоит на берегу реки, которая берет начало из озера Севан. Он относится к числу тех немногих городов, которые не испытали на себе персидского ига; здесь сильно чувствуется влияние турецких нравов. Женщины красят волосы хной, мужчины носят узкие шаровары и чувяки.

Вечером, на второй день пребывания в городе, братец Авет, понурившись, стоял перед дверьми большой лавки и, прижимая к груди свой длинный посох, робко посматривал на дверь, не решаясь туда зайти. В эту минуту он был похож на человека, который томится в ожидании судебного приговора. Долго простоял он так, надеясь, что его заметят и пригласят войти в лавку. У его ног покорно замер ягненок, которого он привез в подарок барину. Ягненок выглядел грустным и не резвился, как обычно, словно разделял беспокойство своего хозяина, погруженного в тяжелое раздумье. Возле ягненка сидел Кало и держал его за ногу, чтобы тот не убежал.

Только у Кало был беспечный вид, и он с любопытством поглядывал вокруг: все вызывало у него изумление и восторг.

— Дядя, у барина есть маленький сын?

— Нет, — рассеянно ответил Авет.

— А кто же будет играть с ягненком?

Авет ничего не ответил. В эту минуту кто-то окликнул его:

— А, это ты, братец Авет!

Авет встрепенулся и, оглянувшись, увидел приказчика из лавки. Он низко поклонился ему.

— Ты пришел повидать барина? — спросил приказчик.

— Как же я уеду, не повидав его, — ответил Авет.

— А это ты, наверно, для него привез, — сказал приказчик, указывая на ягненка.

Авет утвердительно кивнул головой. Приказчик вошел в лавку, и через несколько минут Авета позвали туда, а две жертвы остались ждать у порога.

С трепетом войдя в лавку, Авет еще с порога низко поклонился невысокому пожилому человеку, сидевшему за конторским столом и что-то искавшему среди бумаг.

Поклон Авета не был замечен: барин был слишком поглощен своим занятием. Почесав в смущении затылок, братец Авет нерешительно кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Тот поднял голову и заметил посетителя. Авет отвесил ему низкий поклон.

Ага[2] умел быть вежливым, особенно с теми, с кем у него были денежные расчеты. В таких случаях он становился даже угодливым. И сейчас при виде крестьянина притворная улыбка появилась на его угрюмом лице.

— Здравствуй, братец Авет, как живешь-можешь, как твои домашние, все ли здоровы? — проговорил он, хотя никого из семьи Авета не знал.

— Мы не перестаем молиться всевышнему за тебя, ага.

— Ну, а как скот, как нынче пашня?

— Скотина, слава богу, цела, а посевы погибают: зима выдалась бесснежная, и, как на грех, нынче дождей выпадает мало — видно, грешны очень… Ходили мы к священнику, он заглянул в эфрем-верди[3] и сказал, что бог прогневался на нас…

Суеверие крестьянина было на руку купцу. Он не преминул воспользоваться этим.

— Вот видишь, я был прав, — сказал он. — Сколько раз я предупреждал вас, что, когда берете в долг, нужно возвращать вовремя. Но вы глухи к моим словам, вот бог вас за это и наказывает. Недаром ведь говорится: «Бери и возвращай», а не «Бери и присваивай». Я не о тебе веду речь, братец Авет, ты человек хороший и твой покойный отец тоже был хороший человек. А вот этот негодяй Гео Татосов еще год назад занял у меня двадцать рублей и с тех пор глаз не кажет.

— Совестно ему, ага, — сказал Авет робко, — надо пожалеть беднягу, семья у него большая, — где он возьмет, если у него нет. Но он обязательно вернет долг, не возьмет греха на душу.

— А меня не надо пожалеть, а у меня нет семьи, — сердито ответил ага.

— Бог даровал вам все, божьей милостью пусть умножатся ваши богатства, а Гео — нищий.

— Послушай, братец Авет, ты человек умный, а не можешь понять одного, — мягко перебил его ага, — если каждый будет брать у меня и не возвращать, я буду таким же нищим, как и вы.

— Это вы правильно изволили молвить, ага, но все же этого беднягу Гео надо пожалеть; когда у него будут деньги, он вам вернет, не обманет. Ты наш отец, ага; на небе бог, а на земле ты, на тебя одного вся надежда… Недоедаем, недопиваем, последнее отнимаем у детей и отдаем тебе, чтобы освободить душу от долгов.

Ага начал рыться в куче бумаг, лежавших перед ним, и, найдя вексель Авета, передал его одному из своих приказчиков.

— Авет, как видно, принес деньги, — сказал он, — проверь, сколько он должен, и произведи с ним расчет.

Понимая, что ага не расположен продолжать беседу, Авет подошел к приказчику и, вытащив из-за пазухи кучу денег, не считая, положил их на прилавок.

Поручив приказчику произвести расчет с крестьянином, Масисян действовал по способу охотника, натравливающего свою легавую на дичь.

Пересчитав деньги Авета, приказчик проверил вексель, взял счеты и, постукав костяшками, сказал:

— Деньги, которые ты принес, покрывают только часть долга, за тобой остается еще пятьдесят рублей.

Авет пришел в ужас.

— Как же так, я всего-то должен пятьдесят рублей, — сказал он сдавленным голосом, — а деньги, которые я только что принес, куда пойдут?

— А проценты ты не считаешь? — грубо отрезал приказчик. — Эти деньги с трудом покроют проценты.

Видя, что между крестьянином и приказчиком разгорается спор, ага счел нужным вмешаться.

— Братец Авет, мы с тебя лишнего не возьмем, не надо сердиться. Григор, — обратился он к приказчику, — скинь-ка немного проценты. Авет свой человек, не надо его обижать. Дай ему кой-какого товарцу из лавки на подарки ребятишкам. Скоро пасха — пусть порадуются.

При подсчете купец и приказчик, конечно, обманули крестьянина, раздув его долг, а для отвода глаз всучили ему подарки. Это была обычная уловка Масисяна. Авету дали два цветных платка и несколько аршин дешевого ситца. Он был очень доволен подарками и благодарил барина.

Между тем приказчик написал новый вексель и передал его Авету, сказав ему, чтоб он приложил к нему палец, предварительно обмакнув его в чернила. Такова была «подпись», которую ставили неграмотные крестьяне на денежных документах. Авет покорно выполнил эту процедуру.

А тем временем Кало томился на улице в ожидании дяди. Он то и дело робко заглядывал в лавку и тотчас прятался, боясь, что его заметят.

Покончив с делами, Авет вспомнил о ягненке, которого он привез в подарок барину, и, кликнув Кало, велел принести его.

— A-а, это твой пасхальный подарок? Пошли тебе бог долгой жизни, — сказал Масисян, с любопытством глядя на Кало. — Чей это мальчик? — спросил он.

— Это сынок моего покойного брата.

— А ну-ка, подойди поближе, медвежонок, я хочу поглядеть на тебя, — сказал ага.

Кало от смущения в жар бросило: впервые в жизни приходилось ему разговаривать с таким важным господином.

— Сколько ему лет? — спросил ага, обращаясь к Авету.

— Недавно сравнялось двенадцать, — ответил Авет.

— А на вид ему можно дать все пятнадцать. Вот что значит привольная деревенская жизнь…

Интерес господина Масисяна к маленькому Кало не был праздным: жена давно уже просила его, чтобы он нанял в домашние слуги какого-нибудь мальчика, непременно деревенского, так как она считала, что все городские мальчишки — сорванцы, не чисты на руку и не заслуживают доверия, а деревенские — простодушные и честные.

Барину пришла в голову мысль забрать у Авета мальчика.

— Послушай, братец Авет, — начал он вкрадчивым тоном, — твой покойный брат был хорошим человеком, упокой господь его душу. Ты тоже хороший человек, но не такой, как он. В память о нем, чтобы заслужить спасение души, я решил сделать одно добре дело… понимаешь, доброе дело… взять к себе в дом его сына, чтоб из него со временем настоящий человек вышел, понимаешь, человек… такой, как я… чтоб не остался на всю жизнь невеждой крестьянином.

«Человеком», по мнению Масисяна, мог быть только купец, богатей; бедняк не мог быть человеком.

Слова барина привели Авета в замешательство. Он долго молчал, обдумывая предложение. Наконец он нерешительно произнес:

— Не знаю, что и сказать, Масисян-ага! Тебе виднее, — «умная голова сто голов кормит, а худая и себя не прокормит».

— Будь благословен, братец, я вижу, ты правильно понял меня, — многозначительно ответил ага. — Как человек умный, ты не захочешь мешать счастью племянника. Да и тебе прямая выгода, если этот мальчик будет жить у меня, разумеется, двери моего дома всегда будут открыты для тебя, приходи, ешь, пей на здоровье.

Кало не прислушивался к разговору взрослых и не подозревал, что в эту минуту решалась его судьба. Все его внимание было поглощено картонной лошадкой, укрепленной на деревянной доске.

— Какая хорошая лошадка! А что она ест? — спросил он у мальчика, прислуживавшего в лавке.

Мальчика рассмешила наивность Кало, и он велел не задавать впредь таких глупых вопросов.

— Надеюсь, тебе ясно, — продолжал между тем хозяин, обращаясь к Авету — Мальчика ты оставишь у меня. Я его буду одевать, кормить — словом, заботиться о нем, как о своем сыне. Когда он подрастет и научится уму-разуму, буду платить жалованье.

Авет, с одной стороны, был доволен, что счастье улыбнулось его племяннику и тот «выйдет в люди», но вместе с тем его беспокоила мысль, что он сам лишится расторопного работника, так как Кало был ему хорошим помощником. Но свои сомнения он не решался высказать вслух, чувствуя себя в долгу перед важным барином, а как говорится, «долг платежом красен».

Хотя ага и Авет как будто пришли к соглашению, но никаких письменных условий между ними не было заключено. Хозяин обещал одевать и кормить Кало и только со временем, если он окажется хорошим слугой, выплачивать ему жалованье. Таким образом, пришлось возложить все надежды на будущее…

Спросить у Кало, хочет ли он остаться у барина в услужении, не сочли нужным. Когда же Авет сказал ему об этом как о деле решенном, Кало запротестовал:

— Я здесь не останусь.

Авет принялся ласково увещевать племянника, говоря, что в городе лучше, чем в деревне, что в доме барина к нему будут хорошо относиться и он, Авет, будет часто навещать его. Авет приводил много всяких доводов, но мальчик настойчиво повторял:

— Я здесь не останусь, я вместе с тобой пойду домой.

Когда же Авет стал настаивать на своем решении, глаза Кало наполнились слезами. Эти слезы были как бы началом его печального будущего.

Кало насильно разлучили с дядей и отвели в дом почтенного купца.

Покинув город, Авет всю дорогу предавался грустным мыслям, что он скажет бабушке Шушан, вернувшись домой. Он знал, что старушка дня не может прожить без своего Кало.

— Взял с собой и потерял мое дитятко, — сказала она, выслушав Авета.